Лесослав довольно долго размышлял над ее ответом, но в конце концов согласно кивнул:
— Да, разумеется. Испеки!
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Печь пироги мама учила старшую из дочерей больше семи лет тому назад, и с тех пор это умение Зимаве так ни разу и не понадобилось. Вспоминать приходилось на ходу — причем вспоминать по большей части безуспешно. Возможно, молодая жена и вовсе не справилась бы с этой сложной задачей — но она вовремя догадалась не придумывать отсебятины, а постучаться к соседке за советом. Та поделилась не только мастерством, но и закваской. Однако за мукой, медом и капустой с яйцами для начинки Зимаве пришлось бежать на торг, прихватив из мужниных припасов две беличьих шкурки.
С непривычки все у нее получалось очень долго: яйца отварить, капусту порубить, все вместе хорошенько перемешать, поперчить, посолить, оставить напитываться соком, развести мед в воде, замесить на этом муку, добавить в квашню соседкиного зелья, дабы бурлило и доходило. И при всем том надобно еще и мужа с сестрами накормить, пыль в доме протереть, полы помыть, золу на щелок замочить, солому на дворе поменять… Не успела оглянуться — день уже и кончился.
Две бадьи с водой Зимава оставила на печи еще с вечера — и от горячих камней та успела хорошо напитаться теплом. Заправив разбухшую квашню обратно в кадку, девушка затопила печь, помылась на темном дворе, переоделась, поднялась в светелку к Чаруше, поцеловала в сонные глаза, предупредила:
— Как поднимешься, квашню поправь и печь закрой, вскорости прогорит. Коли вернуться не успею, ешьте оладьи с медом и борщ. Я ненадолго отлучусь. Совсем наскоро отойду…
В последний момент Зимава подумала о том, что служительницам Лады нужно принести какие-то подарки, чтобы отблагодарить за хлопоты, и сгоряча схватила кунью шкурку. Уже по пути она подумала о том, что это будет слишком уж щедрым даром за молитву, что теперь перед Лесославом придется оправдываться за глупую ненужную трату — но возвращаться было уже поздно. Солнце поднималось над далекими борами, городские ворота открылись навстречу новому дню, и святилище вырастало, словно рождаясь заново, из зыбкого мягкого тумана.
Жрицы ждали ее перед рощей — на этот раз их оказалось даже три, в одинаковых одеждах, без венков, с тонкими разноцветными атласными ленточками, вплетенными в косы. Ни о чем не спрашивая, женщины схватили ее за руки, отвели от тропинки в сторону, поставили посреди полянки, быстро начертали круг на влажной от росы траве.
— Я вот… — растерявшись, сняла с плеч шкурку Зимава. — Подарок богине…
— Она в твоих дарах не нуждается, милое дитя, — ответила вчерашняя пожилая женщина. — Ей подвластны все стихии и желания. Она способна получить все желаемое сама…
Тем не менее шкурка куда-то пропала, а жрицы насыпали в ладони желто-синий порошок, сдули его в сторону Зимавы, самая молодая спросила:
— Чиста ли ты, дщерь земная? Чиста душой, помыслами и телом своим, как сия роса рассветная, как ветер утренний, как свет новый?
— Чиста, — не очень уверенно ответила Зимава.
— Тогда иди. Иди, иди. Коли чиста, ты увидишь путь…
Жрицы взялись за руки и закружились вокруг нее, скользя сперва по траве, а потом и над нею. За пределами их стремительного кольца набирал силу день, заливал луга и рощу жаркими лучами Ярило, ходили ратники и горожане, летали птицы — и только возле Зимавы сохранялся ясный рассвет, что отражался радужными бликами в капельках росы. Этих капелек было так много, что на солнце они начали сливаться в радугу, упругим крутым мостом уходящую ввысь. Радуга показалась девушке столь плотной и осязаемой, что она даже потрогала ее кончиком туфельки, потом оперлась всей ступней — и пошла, пошла, поднимаясь все выше над кронами священной рощи.
Однако, чем выше забиралась Зимава, тем приземленнее и обыденнее казались окружающие небеса.
Девушка увидела здесь просторные некошеные луга, усыпанные яркими цветами, увидела порхающих бабочек и скачущих кузнечиков, над головой то и дело проносились стремительные стрекозы. Среди мелодично поющих колокольчиков Зимава заметила молодую женщину, что ласково гладила по голове дремлющего малыша. Незнакомка была одета в просторный белый сарафан, наброшенный прямо поверх тела, а длинные ее волосы цвета не имели, поскольку светились подобно солнечным лучам, плетясь и скользя по обнаженным плечам. Бьющий в глаза свет скрадывал черты женщины, не позволяя разглядеть ее лица.
— Ты Лада? — неуверенно спросила Зимава.
— Да, — ответила женщина.
Девушка попыталась поклониться, и едва не рухнула вниз, внезапно поняв, на какой невероятной высоте находится.
— Не смотри вниз! — предупредила ее богиня. — Смотри на меня. Чего ты желаешь получить от меня, дитя человеческое?
— Любви! — без колебаний ответила Зимава.
— Хорошо, — кивнула Лада, — пусть будет так. Я дозволяю ее тебе. Люби!
— Я хочу любви своего мужа! — поправилась девушка.
— Он и так рядом с тобой, смертная. — Зимава ощутила, как Лада подняла на нее свой взор. — Чего тебе еще нужно? В любой день и час ты можешь прикасаться к нему, говорить с ним, видеть его, сжимать в своих объятиях. Разве лучше было бы любить того, кто принадлежит другой, кого видишь мельком, с кем не в силах перемолвиться, встреча с кем есть небывалая редкость? Люби его, дщерь человеческая. Пусть это будет тебе моим подарком. Наградой за тяжкие годы сиротства, что довелось тебе испытать.
— Нет, Лада, ты не понимаешь. Я прошу любви мужа, не своей!
— Разве любовь бывает раздельной? — удивилась богиня. — Люби его, Зимава, люби. Лови каждое его дыхание и улыбку, замирай при звуке его шагов, радуйся его рукам и губам. Отдай ему себя всю, без остатка, пожертвуй себя мужу и не проси ничего взамен.
— И тогда он меня полюбит? — одними губами спросила девушка.
— Нет, — кратко отрезала Лада.
— Но почему?! — во весь голос закричала Зимава.
— Разве ты хотела любви, когда шла вокруг ракитового куста, когда приносила клятву верности, когда нарекала встреченного прохожего своим единственным мужем на веки вечные? — Ребенок исчез из рук богини, а сама она оказалась рядом с девушкой. — Нет, дитя человеческое, ты желала лишь мирского союза. Ты получила то, чего хотела. Из сострадания к тяготам твоим я готова наградить тебя любовью. Тебя. Но не его.
— Чего же в этом хорошего, Лада? — подняла лицо к сияющему облику богини Зимава.
— Любовь приходит лишь раз, моя милая, — ласково ответила та. — Ты тонешь в ее огне, ты забываешь о себе, о мечтах и планах, ты вынашиваешь детей, ты растишь их и ты уходишь в иной мир, исполнив свое предначертание. Твоей любви суждено стать мучительной и безответной. Ты можешь испытать ее — либо не познать вовсе. Твоя клятва верности запрещает мне одарить мужнюю жену иным избранником.
— Так внуши любовь моему мужу!
— Я хранительница семьи, а не возжигательница страстей, дщерь земная, — отступила Лада. — Ты не думала о сем у ракитового куста, и ныне сетовать поздно. Отныне тебе доступна лишь половина страсти. Ты чиста и искренна, и за то я готова оказать тебе любую милость. Ты можешь познать любовь безответную или не испытать ее вовсе. Выбирай, чего тебе хочется больше?
— Я… Я просила совсем другого!
— Выбирай возможное, добивайся желанного, дитя человеческое, — ответила богиня. — Не стану тебя торопить. Думай.
…И Зимава вдруг поняла, что все еще находится в центре маленького стремительного хоровода.
— Все, хватит! — крикнула она, разорвала руки жриц и выскочила из прохладного росистого закутка на жаркий полдень. — Не нужно мне ничего, не хочу!
Женщины в недоумении остановились. Чуть помедлив, самая молодая кинулась вслед за