приспособленным, чтобы жить. И в этом видел ее отличие, например, от Лозанны, где 'все проездом, кроме аборигенов'.
Все же самому ему не было уютно в Женеве. Возможно, Женева не оправдала многих надежд, которые он, хоть и нетвердо веря в их осуществление, все же возлагал на нее. Еще в августе 1863 года возник проект перебраться на континент. Провал Ветошникова, суд над Чернышевским показали, что ситуация изменилась. Условия распространения и прежде всего провоза 'Колокола' крайне осложнились. Дальнейшие события это подтвердили. В 1864 году был приговорен к десяти годам каторжных работ юнкер Трувеллер за провоз из Лондона изданий Вольной русской типографии. Издания обнаружили во время обыска на кораблях русской военно-морской эскадры, вернувшейся из заграничного плавания. Сто восемьдесят экземпляров прокламаций были найдены в дуле одного из орудий.
Кроме того, после польского восстания 1863 года стало очевидно, что аудитория 'Колокола' в России сузилась. 10 апреля 1864 года Герцен писал: 'Мы испытываем отлив людей с 1863 — так, как испытали его прилив от 1856 до 1862… Придет время — не 'отцы', так 'дети' оценят тех трезвых, тех честных русских, которые одни протестовали — и будут протестовать против гнусного умиротворения. Наше дело, может, кончено. Но память того, что не вся Россия стояла в равношерстном стадо Каткова, останется…' А в России шла размежевка сил. Герцен понимал необходимость преобразования 'Колокола', его переориентировки на 'детей'. Отсюда интерес к Женеве, которая после арестов 1862 — 1863 годов становилась одним из средоточий новой 'молодой эмиграции'. Показалось возможным найти свежую питательную среду для продолжения прежнего дела на новых началах.
Осенью 1863 года, после поездки но Италии, где во Флоренции русская колония устроила в честь него обед, Герцен прибыл в Женеву. Сюда специально, чтобы повидаться с Герценом, собрались русские эмигранты из разных городов Швейцарии. В Италии Герцен виделся со Львом Мечниковым, Стюартом. Здесь, в Женеве, вокруг него собрались В.И. Бакст, В.И. Касаткин, А.А. Слепцов. Виктор Иванович Касаткин — человек известный в литературных кругах России. Библиофил, собиратель рукописей, сотрудник журнала 'Библиографические записки', знакомый Кетчера, встречался он и с Чернышевским. Он бывал у Герцена в Лондоне в 1861 году, помогал Огареву редактировать сборник 'Русская потаенная литература XIX века'. Касаткин налаживал связи Герцена с русскими революционными кругами, пытался наладить и проникновение лондонских изданий на родину. После ареста Кельсиева открылись связи Касаткина. Он в это время был за границей. На приказ вернуться в Россию ответил отказом и стал эмигрантом. С Львом Мечниковым, братом известного ученого-физиолога Ильи Мечникова, Герцен познакомился в Женеве. Лев Ильич состоял волонтером в знаменитой 'тысяче' Гарибальди. Был ранен. В Женеве выступал как публицист. Лев приводил к Герцену 'на огонек' и своего брата. Жена Ильи Ильича — Ольга Николаевна писала о Герцене: 'Обаяние его было так велико и неотразимо' что осталось одним из самых сильных впечатлений жизни Ильи Ильича'. Бакст, видный участник студенческих волнений, приехав в Гейдельберг, взял на себя транспортировку герценовской литературы через прусско-русскую границу. Осенью 1862 года в Берне им была организована собственная типография, но дела ее шли неважно. И родился план соединить ее с лондонской типографией Герцена. Надо заметить, что к этому времени ВРТ в связи с утратой популярности 'Колокола', тираж которого резко сократился, да и общей 'дороговизной', на которую не раз сетовал Герцен, — доходы не приносила, а ее содержание стоило немало денег. Так что предложение 'молодых' Герцена заинтересовало. 'Молодая эмиграция' надеялась на оживление имевшейся в ее распоряжении типографии в Берне и жаждала переезда из Лондона Л. Чернецкого, успешно заведовавшего у Герцена ВРТ с самого ее основания. Слова Герцена, что он хочет перенести свою типографию на континент, вызвали 'фурор'. Решено было, что в мае 1864 года ВРТ переедет из Лондона в Италию, в город Лугано.
Но когда Герцен вернулся в Лондон, его охватили сомнения. Огарев был против, он заставил задуматься и Герцена над политической ситуацией в Европе, усилением наполеоновской реакции во Франции, ростом могущества Пруссии. Италия в любой момент могла стать ареной не только соперничества, но и военных действий между двумя державами. Опасался Герцен и вмешательства 'молодых эмигрантов' в дела типографии.
Николай Утин появился в Лондоне в начале августа 1863 года. Несмотря на молодость, у него за плечами был уже солидный стаж революционера, руководителя студенческих волнений в Петербурге. Александр Слепцов ввел его в общество 'Земля и воля'. Утину было поручено заведовать изданием пропагандистской литературы. После арестов в 1862 году видных деятелей 'Земли и воли' и Чернышевского Утин стал членом Центрального комитета общества. Угроза ареста заставила его бежать из России.
Обратного пути ему не было, в России его ожидал расстрел. Утин, познакомившись с Герценом, занялся распространением изданий ВРТ. Он же постарался повлиять на Герцена, чтобы тот перенес свою типографию на континент. В июне 1864 года Утин попытался ускорить переезд и писал Огареву: 'Я с вами совершенно не согласен в том, что вы пишете в бесполезности для дела своего переезда. Тысячу раз неправда!!! Ваш переезд сюда принесет весьма солидную пользу и нашему делу, и вам лично, т. е. вашему имени, как пропагаторов; а возвращение вашему имени престижа или, простите, того полного уважения, которое было еще недавно, т. е. два года тому назад, — это дело нашей общей пользы'. Письмо это не рассеивало для Герцена недоверия к тем, с кем предстояло сотрудничать. К тому же еще напоминало своей бестактностью о разности понимания, что есть что. Огарев был настроен более примирительно. Герцен не разделял его оптимизма. Когда однажды Огарев сказал, что в Утине следует беречь представителя 'Земли и воли' — тот был членом руководящего центра 'Земли и воли', — Герцен резко ответил: 'Не поберечь ли 'Землю и волю' в себе прежде, чем в других?' Тем самым он напоминал другу, что 'Земля и воля' обязана им не менее, чем Утину, в котором он к тому же не чувствовал единомышленника. Герцен писал Огареву об Утине: 'Есть вещь, снимающая разом даль людей, — это (если ты хочешь понять — поймешь), помазание, — его в Утине я не вижу', А между тем Николай Утин все звал в Женеву. В конце 1864 года он писал Герцену: 'В Женеву собрались общие друзья наши из разных мест'. В сущности, складывалась ситуация, которая требовала совместного обсуждения.
Герцен собирался в Женеву, но домашние дела отвлекли его внимание. Тяжело заболел Огарев. Доктор Нефтель на другой день после последнего припадка, сообщал Герцен сыну 16 ноября 1864 года, 'слушал его сердце и нашел такую слабость, что испугался'. '…Я с бою взял почти обет ничего не пить, кроме бордо… Завтра неделя, что он соблюдает диету — авось еще и спасем его'. Огарев уехал лечиться, залогом успешного лечения он считал уединение. Поэтому отправился в местечко возле Ричмонда — 'на монастырское заключение в крошечной конуре', как комментировал Герцен. Незадолго перед тем отбыла и Наталья Алексеевна с детьми — в Париж. '20-го я еду в Париж — Женеву, — писал Герцен сыну. — Я оставался оттого, что Огарева нельзя было покинуть'. 'Дебандада общая'… Оно и в самом деле похоже было на 'беспорядочное бегство'. Беспокойством о распадавшейся семье продиктована каждая строчка этого письма сыну, которое Герцен считал настолько важным, что просил непременно подтвердить получение: 'Хочу его застраховать'. Закончив рассказ о семейных делах, Герцен далее писал сыну: '…Мы оба, т. е. Огарев и я, требуем от тебя истинно человечески святой клятвы — сделать все, что может сделать брат для маленьких детей — особенно после смерти кого-нибудь из нас… Это мы возлагаем на твою совесть'. Он призывал сына приложить усилия к тому, чтобы примирить старших дочерей Тэту и Ольгу с Натальей и Лизой. Сделал и имущественные распоряжения, не забыв 'маленьких' — недавно родившихся близнецов Елену и Алексея. 'Маленькие' умерли в декабре, спустя несколько недель. Так смертями детей и болезнью Огарева заканчивался этот 1864 год — последний год Герцена на английской земле. В этом же письме сыну от 16 ноября Герцен уже строил дальние планы. Он предполагал, что если сын снимет во Флоренции, где обосновался с 1863 года, подходящий дом, то он сможет жить с Александром, по крайней мере, четыре месяца в году. Покупать дом Герцен не желал — не хотел, чтобы дети обрастали лишним 'недвижимым', он все еще надеялся на возвращение хотя бы их на родину — 'мы живем в мудреное время и почем еще знать, не поедете ли вы все в Россию'. Перебираться во Флоренцию на постоянное жительство Герцен тоже не был намерен. Флоренция ему не нравилась — 'в ней жить пряно', слишком красива. Неясно еще было будущее местожительство, но была уже уверенность, что лондонский период эмиграции закончился. Закончился и лондонский период 'Колокола'. 'Огарев хотя и говорит, что готов в апреле на переселение, но держится крепко за английскую землю — нудить его не буду, что же касается до меня, то считай наверное, что в мае месяце — я с вами'. Итак, 1865 год встречали в Женеве. В канун нового года к отцу приехал
