которые успеют приехать к схватке, кровавой и безжалостной. – О! Убахтин! Он все это затеял, по его вине я тут верчусь, как вошь на гребешке! – И Касатонова, повернув к себе листок бумаги, лежавший на столике, прочла номер следователя. – Юрий Михайлович? Касатонова. Все состоялось, все записалось, но я в смертельной опасности. Убийцы на пороге. Срочно ко мне. Оружие, захватите оружие!
И опять, не дожидаясь ответа, положила трубку, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Но тут же вскочила, посмотрела на часы.
– Так, – проговорила она. – На звонки у меня ушло три минуты, не больше. Значит, осталось сорок две. Хоть кто-то должен успеть, хоть кто-то, а там будет видно, там разберемся.
Остановившись посредине комнаты, Касатонова осмотрелась в поисках чего-нибудь тяжелого, что можно взять в руки, чем можно нанести удар, защититься. Но ничего не могла найти, ничего, только взгляд ее сам по себе остановился на томике Тургенева, который она не поставила в общий ряд, а положила сверху, на книги. «Как хороши, как свежи были розы», – пробормотала Касатонова и сразу поняла, что нужно делать.
Поставив стул возле книжного шкафа, она взобралась на него, поднялась на цыпочки и дотянулась, дотянулась все-таки до выступа, которым заканчивался шкаф где-то возле самого потолка. Там пальцы ее среди пыли, дохлых мух и высохших пауков нащупали маленький цилиндрик с красной розочкой на боку. Это был газовый баллончик, который как-то после круиза подарил ей Алексей. Где он его купил, неизвестно – в Турции ли, в Греции, в Израиле... Но баллончик, как он заверил, был заряжен газом невероятной силы, от которого человек тут же падал замертво, из глаз у него текли слезы, изо рта шла розовая пена, а руки и ноги бились в конвульсиях, и ничто, никакие меры не могли прекратить страшные мучения нападавшего. Только через час, два, в зависимости от физического состояния, ему становилось легче, конвульсии прекращались, а слюна, слезы, пена и остальное, что могло истекать из организма, продолжало истекать.
Такой вот баллончик подарил Касатоновой ее любимый сын, вернувшись однажды из круиза. И на черном боку этого баллончика была изображена распустившаяся роза, роскошный цветок ядовито- свекольного цвета. Потому-то Касатонова и вспомнила о нем, едва взглянув на томик Ивана Сергеевича Тургенева.
Когда в прихожей раздался звонок, она вздрогнула, побледнела, но, встряхнув головой, медленно, на цыпочках, но все-таки двинулась к двери, зажав в правой руке баллончик с розой, положив на вогнутую кнопку большой палец, чтобы в любую секунду можно было прыснуть ядом в ненавистную морду преступника.
Но когда она осторожно приблизилась к глазку, то увидела на площадке красную, мокрую от пота физиономию участкового. Гордюхин хватал ртом воздух и правой рукой держался за то место, где, по его представлениям, находилось сердце.
Касатонова быстро откинула кнопки, задвижки, щеколды и, распахнув дверь, прошептала:
– Проходите... Быстрей, Николай Степанович! – и тут же снова захлопнула дверь, повернула рычажок замка, опустила стопорную кнопку и на всякий случай приникла к глазку – нет ли на площадке чего-то опасного.
– Что случилось? – Гордюхин обессиленно обмахивался форменной фуражкой.
– Они едут!
– Кто они?
– Бандиты!
– Куда едут?
– Сюда. Ко мне.
– Откуда вы знаете?
– Позвонили и сказали, что будут здесь через сорок пять минут. Я сама им сказала, что смогу принять через сорок пять минут.
– А зачем вообще их принимать?
– Сказали, что нужна пленка. Они едут за пленкой. Вот она, – Касатонова поставила на стол пластмассовый стаканчик с крышечкой.
– Хотите отдать? – удивился Гордюхин.
– Конечно. Я же обещала. Они уже и про Алексея, про моего сына, все знают.
– Что знают?
– Ну... что он есть.
– Да, – протянул Гордюхин, постепенно приходя в себя. Похоже, он всю дорогу от своего кабинетика бежал спасать касатоновскую жизнь. – Да, – протянул он, падая в кресло. – Хочу вам сказать, Екатерина Сергеевна... – но сказать Гордюхин ничего не успел – в дверь снова раздался звонок. Касатонова с ужасом посмотрела на Гордюхина, а тот, склонив голову вперед, как это обычно делает бык перед тем, как напасть на противника, сильного и ненавистного, поднялся, вынул пистолет из кобуры, передернул затвор и двинулся к двери, по пути отодвинув Касатонову себе за спину. Во всем его теле чувствовалось напряжение, готовность поступить жестко, быстро и в полном соответствии с действующим законодательством.
Чуть наклонившись к дверному глазку, Гордюхин некоторое время смотрел на площадку, потом как-то сразу обмяк, руки его упали вдоль тела, и он обернулся к Касатоновой с почти беспомощным выражением лица.
– Открывайте, Екатерина Сергеевна, – сказал он слабым голосом. – Открывайте.
– Кто там?!
– Убахтин с операми.
– Не один?
– Группа захвата, – и Гордюхин снова упал в кресло.
Касатонова некоторое время молча смотрела в глазок, потом начала медленно управляться с замком, который с таким старанием ставил Пыжов. Повернув последний раз колесико, Касатонова потянула дверь на себя и тут же была отброшена в сторону – в прихожую ворвалось несколько человек с пистолетами на изготовку. Впереди был Убахтин, за ним несколько ребят в масках с прорезями для глаз. Один из них тут же рванулся на кухню, второй оккупировал ванную комнату, третий вслед за Убахтиным ворвался в комнату, где в кресле, совершенно обессилевший, сидел Гордюхин, продолжая обмахиваться форменной своей фуражкой.
– Садись, Юра, – сказал Гордюхин, показывая на соседнее кресло. – Расслабься немного.
– Где?!
– Ты о чем?
– Екатерина Сергеевна позвонила и сказала, что...
– Едут. Будут через полчаса.
– Кто едет, Коля? – Убахтин наконец смог задать какой-то осмысленный вопрос.
– Бандиты. Она назначила им встречу через сорок пять минут, пятнадцать уже прошло... Через полчаса должны быть, – Гордюхин говорил устало, даже с каким-то безразличием, будто речь шла о том же Пыжове.
– Они позвонили и потребовали пленку, – вмешалась Касатонова. – Сказали, с сыном могут сделать что угодно. Они уже его вычислили. Сына. Моего.
– Разговор записан? – спросил Убахтин, кивнув на коробочку, от которой тянулись проводки к аппарату.
– Да, там все записано. Ваш эксперт побывал до этого. Но они и раньше звонили.
Боевики в масках с прорезями, убедившись, что ни в ванной, ни на кухне никакой опасности нет, столпились в дверях, ожидая дальнейших указаний.
– Мы успели вовремя, – сказал им Убахтин. – Ждем.
– Водички бы, – один из боевиков содрал с головы маску, обнажив простоватую, веснушчатую физиономию со всклокоченными, взмокшими от пота волосами.
– Екатерина Сергеевна, – Убахтин нашел глазами Касатонову, – угостите ребят, ладно?
Но Касатонова, рванувшаяся было на кухню к холодильнику, остановилась, замерла, окаменела – в прихожей опять громко и раздражающе ревел звонок.
– Всем оставаться на местах! – скомандовал Убахтин, повернувшись к Гордюхину и Касатоновой. И, сняв
