и простонав миллионами тонн приведенного в движение металла, сделал первый шаг. Земля дрожала от чудовищного давления переступавших ног, оставлявших громадные вмятины, куда сразу же набегала вода. Управляемый Свиристели, понукаемый электрическими сигналами и вспышками, великан мерно сошел по крутому берегу в Москва-реку, озаряемый множеством летящих рядом с ним вертолетов, пошел на середину течения. Река вышла из берегов и смыла несколько окрестных деревень. Два пенных буруна шипели и вздымались у щиколоток исполина, который двигался по середине реки в сторону Москвы, туда, где на Воробьевых горах было уготовано ему место и куда торопился московский люд, чтобы узреть венчание нового Царя.
Мерно, качая руками, вращая головой, извергая из хрустальных глаз снопы лучей, видных на всех континентах, Колосс Московский шествовал среди вод, иногда наступая на ночные буксиры, перешагивая мосты, наполняя медным гулом небо и землю. Так, намного возвышаясь над колокольней Ивана Великого, он переступил Большой Каменный мост, на котором, прижавшись друг к другу, стояли Нинель и Плужников.
Она отодвинулась от него, поцеловала в лоб, перекрестив, сказала:
– Твой час, Сереженька… Ступай с Богом…
Воробьевы горы, в черных голых деревьях, в охваченных метелью стылых липовых рощах, были темны от подножья и до вершин. Но далее тьма внезапно кончалась, превращаясь в разноцветное сверканье, в фонтаны света, в пылающие от прожекторов небеса, где лазерные лучи чертили на облаках огненные письмена, ликующие восхваления, оды на день восшествия, пылкие славословья и уверения в вечной преданности. Метромост отражался в реке золотой дугой. По нему двигались непрерывные ликующие шествия, выливались на открытую площадку перед Университетом, где ожидалось появление венценосного гиганта, перед которым МГУ должен был казаться крохотным ларьком.
Шествие возглавляли скороходы, бегущие на ходулях, с китайскими фонариками, что раскачивались на их длинных носах. Скороходы извещали о приближении Венценосца, посылали во все стороны воздушные поцелуи, которые некоторое время летели в ночи как блестящие шарики, а потом взрывались пышными веселыми искрами. За скороходами поспевали тонкие прозрачные светляки со слюдяными крылышками, наполненные нежным зеленоватым светом, с капельками сладкого сока на хрупких усиках. Крылышки светляков непрерывно шелестели, ножки изящно переступали, зеленые продолговатые колбочки тел изумрудно светились, а капельки нектара мигали, как крохотные лампочки, причем знающие азбуку Морзе могли по этим миганиям прочитать: «Мы тебя любим, о Цезарь!» Далее стройно и грациозно маршировали юные барабанщицы, отобранные на всероссийском конкурсе «Неутомимые палочки». Девушки были абсолютно голенькие внизу, забавно шлепали по асфальту красными гусиными лапками, зато грудки их поросли нежным целомудренным пушком, и палочки, согласно ударяя в серебряные барабаны, выбивали дробь: «Старый барабанщик крепко спал, к нам же завалился сын его, амбал…» Чуть приотстав, выступали крылатые эльфы в мундирах Его Величества гренадерского полка. Их свежие румяные лица украшали дерзкие усики, гульфики белых лосин были напряжены, передовой ряд норовил надвинуться на последний ряд барабанщиц. Но пожилой эльф, израненный в боях за Россию, останавливал молодцев крепким словцом: «Осади, говорю!.. Не то кастрирую за милую душу!..» Красивым каре прошли образцы мужской обуви известных итальянских фирм, все на правую ногу, начищенные, вкусно пахнущие кожей, элегантно зашнурованные, и весь фокус состоял в том, что в туфлях не было ног, а они лишь подразумевались. Таким же манером, поражая воображение, проплыли дамские прически из лучших парижских салонов красоты и парикмахерских: без голов, одни восхитительные локоны, пышные пучки, завитые пряди. Их шествие замыкала абсолютно лысая кожа, но тоже без головы, лишь намекая на ее некую возможность. Эту волну демонстрантов завершали два грациозных страуса, чьи хвосты были покрашены в ярко-алый и нежно голубой цвета. Страусы держали в клювах туго натянутый канат, по которому ходил канатоходец в клетчатом трико и жонглировал булавами, настоящими, из Музея запорожского казачества, среди которых выделялась принадлежащая Богдану Хмельницкому.
Все эти музыканты, скороходы, виртуозные клоуны, обитатели ночных садов и скверов проходили сквозь слои воздуха, который был поляризован особым невидимым прибором, так что тело, соприкасаясь с воздушными молекулами, порождало бесчисленные, разносящиеся во все стороны отражения, цветные проекции. Каждый, кто входил в поляризованное пространство, разбегался во все стороны бесчисленными радужными подобиями.
Еще один поразительный эффект создавал акустический прибор, который, вслед за произносимыми возгласами, порождал бесконечное мелодичное эхо. Например, когда проходившие мимо прибора светляки восторженно восклицали: «Кто он, ниспосланный Счастливчик?» – отовсюду многоголосо неслось: «Лифчик!.. Лифчик!..» Юные барабанщицы певуче возглашали: «Кому не спится в ночь глухую?» – и эхо объясняло, кому именно не спится. Марширующие следом эльфы с гренадерскими усами громогласно вопрошали: «Куда влекут цветы и стебли?» Ответ радовал слух и бодрил походку молодцов.
Одни манифестанты сменяли других. С грохотом провезли Царь-пушку, впряженную в порхающий рой лазурных бабочек, и на лафете восседал профессор, сообщающий по программе НТВ прогноз погоды. Следом стая дельфинов, балансируя на хвостовых плавниках, пронесла на плечах Царь-колокол, на языке которого повис и строил уморительные рожицы лидер думской фракции «Народный депутат». Низко над Воробьевыми горами пролетел самолет, переливающийся, словно павлинье перо, и с него на парашютах спустились духовидцы российской культуры – Толстой, Достоевский, Мережковский и Леонид Утесов, все в натуральную величину, умело управляя стропами.
Особой колонной прошествовали колдуны, звездочеты, маги, члены тоталитарных сект и фетишисты, сохранившиеся в глухих уголках Мордовии. В хвосте колонны шел крупного роста баптистский проповедник в черном сюртуке, неся на плече белого какаду, то и дело, с легким грассированием, повторявшего: «Дорогие братья и сестры…»
Шествие замыкала огромная розовая буйволица, чьи рога украшали венки из роз. Верхом на буйволице сидел лауреат Государственной премии по литературе, прижимал свою премированную книгу, зачитывая из нее в мегафон самые эффектные отрывки.
И только когда протекла эта радужно-карнавальная, балаганно-карусельная, звеняще-барабанящая процессия, на Воробьевы горы был допущен простой народ. Его пропускали через два турникета: в одном давали доллар и петушка на палочке, в другом – евро и рыбку на ниточке, – при этом растерявшемуся от счастья гостю ставили на лоб небольшой штемпель, где переливалась, словно голографический значок, морская свинка. Внутри нее был проставлен индивидуальный налоговый номер, и все вместе это называлось «число зверя». Получая штемпель на лоб, человек словно выпивал вина, зрачки его расширялись и он начинал декламировать стих китайца Ван Вея: «Где Государь? Когда вернется он?..»
Словно в ответ на этот, повсюду раздающийся вопрос, вдалеке, на Москва-реке, в туманном зареве, возникло видение. Уходя головой в небеса, переступая гигантскими ногами по воде, возник великан: непомерный, издавая гулы и рокоты, бросая во все стороны снопы млечного света, надвигался из-за поворота реки, гоня пред собой огромные волны. И все ахнули, устрашившись исполина. Над ним, то снижаясь, то взмывая, похожий на громадного птеродактиля, летел американский космический челнок «Колумбия», пилотируемый великим Магом и астронавтом Томасом Доу. В комфортном салоне сидели главы «восьмерки», прилетевшие в Москву на коронацию своего брата, кому они вручали Корону Мира. После помазания Россия теряла свое архаическое имя, становилась Царством Добра и зоной отдыха для утомленного мировыми заботами «золотого миллиарда».
