Его сонную одурь прервал неразличимый рокот, удаленный за пределы двора, в котором слилось много новых голосов и звуков. Суздальцев поднялся и выглянул. Ковры, устилавшие двор, были пусты, блюда и подушки унесены, только в углу, сбившись в стеклянную птичью стаю, поблескивали кальяны. Солнце уже перетекло над двором, перевалило крышу сарая и теперь, невидимое, склонявшееся к закату, освещало ярко-зеленый выгон на краю кишлака. И сюда, на этот выгон, казалось, собрались все обитатели селенья, старики, мужчины и дети. Толпились на краю луга. Мальчишки держали в руках медные тарелки, тазы, похлопывали в них, и музыка аккордеона, домбры и дудки была пересыпана медными звяками, создававшими нервный и радостный ритм.
Посреди луговины был выстрижен круг, и эта плешина была обведена белой краской. К этому белому кругу выезжала вереница наездников. Лошади шли одна за другой грациозным шагом, танцующей иноходью, словно гордились своими седоками, потряхивали хвостами и гривами, задерживали в воздухе копыто. Наездники литые, крепко вросли в седла, в нарядных куртках, коротких халатах, в маленьких шапочках, крепко посаженных на лобастые бородатые головы. Под крепкими задами курчавилась овчина, темнели отделанные медью седла, ноги в заостренных сапожках были вставлены в медные стремена. Всадники достигли круга, встали дугой, охлаждая нетерпеливую игру лошадей, разглаживая их глазированные, помытые и почищенные бока.
Среди всадников Суздальцев разглядел своего вчерашнего мучителя. Горбоносый откинулся в седле, подбоченился, в его руках была та же плетка, которая вчера рассекала Суздальцева на части, но теперь, сложенная петлей и зажатая в кулаке, она нежно почесывала бок ослепительно белого жеребца, который благодарно водил ушами. И второй мучитель, с провалившимся носом и зловещими дырами ноздрей, был тут же, на вороном жеребце, в ярко-красном халате, и это сочетание алого и черного придавало ему торжественный и траурный вид. Остальные наездники, пять или шесть, горячили своих лошадей, ревниво посматривали на соседей, готовясь состязаться с ними в силе и ловкости.
На поле выехал всадник в шелковом халате, в чалме, держа на руках массивный, бело-серый куль, и Суздальцев распознал козла. Мертвое животное свесило рогатую голову, его ноги с копытами висели, подогнутые в коленях, и эти ноги беспомощно качались в такт с лошадиной иноходью.
Всадник приблизился к кругу. Сильным взмахом, ухватив за рога, воздел козла, и натянутая тушей шея обнажила темный надрез на горле, которым был умерщвлен козел. Всадник сотрясал мертвой тушей, поворачиваясь в седле, и другие наездники откликались возгласами, потрясали в воздухе плетками, злили коней. И толпа на краю круга гудела, верещала, колотила в медные тазы, и музыка звала к борьбе и победе. Суздальцев, знаток афганских обычаев, угадал в предстоящей игре Козлодрание, потеху, которой тешили себя обитатели пустынь и предгорий, отважные воины и лихие наездники. Козлодрание было любимой народной забавой, выявлявшей подлинных храбрецов и героев.
Козел взлетел в небеса, перевертываясь и дергая ногами, и кони враз сорвались, смешались в груду, стали теснить друг друга боками, и множество рук потянулось к падающему козлу. Горбоносый метнулся с седла, удерживаясь в стременах, принял на руки рухнувшее животное и, втягиваясь обратно в седло, погнал лошадь прочь, увлекая за собой всю грохочущую, орущую, ржущую массу, и толпа на лугу восторженно взревела.
Горбоносый на белой лошади мчался по широкой дуге, стремясь обогнать погоню, достичь нарисованного круга и метнуть в него козлиную тушу. Но его догоняли, оттирали, теснили, его лошадь злобно лягали другие жеребцы, и она огрызалась. К добыче тянулось множество рук , множество растопыренных пальцев, и черно-белый безносый наездник дотянулся, схватил козлиную голову за рога и стал вырывать. Оба на скаку тянули в разные стороны. Их настигали, толкали, их кони шарахались, испуганные ржаньем и топотом, направляемые седоками, рванули в разные стороны, и в руках безносого оказалась рогатая голова , а безголовое тело продолжало биться в руках горбоносого. Из безголовой шеи торчали красные ошметки пищевода, болтались, как бесформенные красные тряпки.
Горбоносый больше не пытался пробиться к кругу, был стеснен соперниками, увертывался в седле, прижимал тушу к груди, а на него наезжали, наскакивали, ударяли кулаками, и лошади вздымались на дыбы и лягались, взрывали луг, разбрасывая комья земли. Суздальцеву издалека было видно, как набухли на лошадиных боках вены, а у жеребцов округлились и распухли семенники.
Ему вдруг страшно померещилось, что козел – это он. Его трепещущее тело раздирают на части, из него вырывают ломти красной плоти, его перебрасывают из рук в руки, на забаву толпе, что оглашает воздух сладострастными кликами, славит его смерть бубнами и визгливыми дудками.
Лошади мчались полумесяцем, сбивались в груду, топтались вдалеке от круга, и в этом бешеном клубке происходила борьба. Наездник в малиновом халате, оскалив в бороде яркие зубы, выдирал у горбоносого козла, ухватив кулаком за копыто. Животное трепетало, казалось живым, два силача раздирали его, пока нога в кулаке белозубого не выдралась из козлиной туши, мелькнула, как красная головня, и тот, завизжав от досады, метнул ее в сторону, как палку, туда, где уже виднелась оторванная голова, лежавшая рогами вверх. Стоя, он откидывался в седле, пинал заостренным сапогом горбоносого. Толпа ахала, качалась из стороны в стороны, громыхала медью.
Суздальцев пережил вдруг больное прозренье, мучительное суеверье. Если победителем окажется его горбоносый мучитель, если он закинет в круг истерзанную тушу, то Суздальцев спасется. Неведомо как, бог знает, какой случайностью, но он будет спасен. И отныне его судьба в жестоких и сильных руках палача, который его сбережет. И он следил за кровавой игрой, желая победы своему палачу.
Горбоносый прижимал к груди кровавый ком козла, а его со всех сторон били кулаки, грызли лошадиные зубы, визжали ненавидящие соперники. Одному из них удалось схватить козла, он рывками вырывал тушу, бил заостренным сапогом соперника и могучим рывком выдрал козла, так что с него соскользнула кожа и осталась в руках горбоносого. Суздальцеву казалось, он слышит треск сдираемой шкуры. Видел голый, липко-красный ошметок козла, трехногого, безголового, с тощими ребрами, и содранную кожу, трепетавшую в кулаке горбоносого, словно флаг. Кожа полетела в сторону, а вместе с ней надежда Суздальцева на чудесное избавление. Победа ускользала от палача. Овладевший тушей, мчался к заветному кругу, но его отрезали. Отбивали прочь, и было видно, как его конь встал на дыбы, красный ошметок вознесся над всеми, и он, продавливая криком и ударами копыт, толчками кулака и ног, вырвался из окружения, и его пятнистая лошадь понеслась в намет к желанному кругу. Суздальцев, тосковал, молил, кричал, уповая на чудо. И оно совершилось. Горбоносый пустил коня наперерез похитителю, догнал его перед самым кругом и вырвал мясной обрубок. Наклонился с седла и, проносясь мимо круга, ткнул добычу в центр. Помчался дальше, выпрямляясь, оглашая луговину победным кликом. И толпа в ответ ревела, летели вверх медные тазы, раздавались ликующие автоматные выстрелы, славили салютом победителя... Всадники утомленно покидали выгон. Мальчишки бежали на луг, подбирать растерзанное козлиное тело, чтобы варить из него булькающее блюдо. Суздальцев не мог объяснить свою радость, боясь потерять веру, знал, что он спасен, избегнет смерти и ускользнет из плена.
Быстро смеркалось. Луг потемнел. Лишь на краю чадно краснел костер, освещал детские лица, и кто-то палкой мешал в котле козлиное варево. Горы едва темнели на погасшем небе. Но в кишлаке продолжался праздник. В домах раздавалась музыка. За стеной трещали мотоциклы, урчали автомобили, водянистый свет фар залетал на галерею, где томился Суздальцев. Иногда под стеной слышались возгласы, и над кромкой дувала проплывал смоляной факел. Хозяева вернулись на двор, женщины принялись танцевать, словно танец был для них редким отдохновением среди будничных непочатых хлопот, материнских забот, уходом за скотиной и домом. Суздальцев выглядывал из своей ниши, печально созерцая чужое веселье. Его безумная надежда, его суеверный порыв угасли. Он сумрачно и тревожно ждал наступления ночи и ее окончания, когда вновь перед ним явится краснобородый полковник Вали и продолжит выпытывать, уличать, стегать, поливать огненным соляным раствором.
Он вдруг услышал высокий, пролетающий над кишлаком звук, вибрирующий и свистящий. И через мгновенье у гор полыхнул красный шар света, озарил далеко степь, и оттуда донесся урчащий гром. Через несколько минут звук повторился, уже в тишине, среди умолкнувшей музыки и веселья. Что-то невидимое, пугающее, унылое прогудело, и рядом с первым шаром возник второй, косматый, рвущийся в разные стороны, и глухой удар покатился над степью. Это могла быть гроза у подножья гор с пылающими молниями и рокочущим громом. Но Суздальцев знал, что это летят тактические ракеты из шинданского дивизиона, испепеляя мятежные кишлаки, перед которыми бессильны артиллерия и танки. Третий удар, чуть поодаль, породил оранжевый шар света и следующий за ним угрожающий рык. Там, в невидимых и удаленных
