существенное. Он несколько секунд промучился невозможностью вспомнить какую-то важную мысль, пока Филипп, сжалившись, не подсказал:
– Карла разыскать.
– Точно! Влад, ты еще здесь? – Он ощупал радаром небо и с облегчением заметил пять мелких точек. – Влад, ответь!
– Вещай, но быстро.
– Наш общий знакомый, двести второй… как на него выйти? Ты это можешь?
– Вы с ним одной породы, вам состыковаться легче. А мы только между собой общаемся.
– Да не легче, не легче! – Тихон поразмыслил и, решив, что ничего ему за это не будет, сказал: – Нас с Карлом разводят. Не знаю, как объяснить, времени мало. Если коротко, то не поймешь…
– Почему? Очень даже понятно. Только выкинь это из головы, слышишь? Такой треп в эфире не нужен… Черт, и меня заодно подставляешь! То, что разводят, это для вашего же блага. Не старайся с ним встретиться, все равно не дадут. И вообще, забудь…
– Да я уже…
– Я о другом, – нетерпеливо перебил Влад. Он определенно знал, что имел в виду Тихон. – Не ройся в этом дерьме, завязнешь. Думай о чем-нибудь позитивном, о бабах, к примеру. Или забудешь по- настоящему.
– Ты… ты говоришь про сброс памяти?
– Молчи, дубина! – испуганно крикнул Влад. – Все, прощай. Удачно подраться.
Вот так номер! Влад, оказывается, тоже из «склеротиков». И если б действительно болезнь какая, так ведь сброс! Он страшен даже не тем, что необратим, а тем, что происходит по чьей-то воле.
Тихона тогда развеселило, как представился в Лагере вербовщик. Он сказал: «я склероз». И сбросил воспитателю память на семь минут. Совпадение просто фантастическое. Впрочем, теперь уже ясно, что никакое это не совпадение. Их сбрасывают, в массовом порядке. Не «до жопы», конечно, как курсантов- недоучек, мягенько – от тридцати до пятидесяти часов, чтоб все необходимые навыки остались. Что же из них вымарывают? Что они такое могли узнать – и неуловимый Карл, и зоолог-гуманист Зенон, и он, Тихон? Находиться на разных Постах, и узнать почти одновременно!
– Сто семнадцатый, дельные советы игнорировать не следует, ясно? – спокойно сказал Игорь, и Тихон спохватился, что думает в открытую, на весь эфир.
Экипажи подавленно молчали – либо сочли его сумасшедшим, либо еще что.
Операторы перистов уже отлипли, и за чертой города крестом темнели пять кострищ. Крылатые любили, чтоб все было аккуратно и симпатично. Даже смерть.
– Чего приуныли? – с показной бодростью спросил Тихон. – Возражения против второго рейда имеются? Нет? Тогда пошли!
– Имеются, – нерешительно вякнул Филипп.
– А ты права голоса лишен, – заявил он, и стрелок покорно согласился. – И чтоб обязанности свои выполнял!
Филипп не издал ни звука, лишь мысленно кивнул и совсем поник.
Танки привычно построились в колонну, и дефективный, встав на случай обнаружения мин, во главе, тронулся с места. Вторая машина выждала, пока он не отъедет на безопасное расстояние, и отправилась следом.
В спешке нужды не было, поэтому отряд набрал среднюю маршевую скорость и, поделив диапазоны, раскинул по окрестностям сеть интенсивного внимания. Всех смущало одно и то же: полтысячи трупов – и никакого возмездия. Если конкуры так легко относятся к жизни своих сограждан, то ради чего они воюют?
– Ноль девяносто девятый, – позвал Тихон. – Игорь, ответь.
– Я надеюсь, ты хорошо подумал, что можно и чего нельзя говорить в эфире?
– Не напрягай. Меня же не выгонят. Такие операторы, как я, на вес золота. В худшем случае подвергнут каре. Кстати, я до сих пор не понял, за что ты меня тогда наказал.
– Да ни за что, – благодушно отозвался Игорь. – Традиция такая: каждый должен через это пройти, иначе не будет страха. Сейчас тебя легко удержать в рамках, ты привязан к машине. А раньше, когда еще только учился, нужен был бич. Слишком много внутренней свободы – это нехорошо. Это разъедает дисциплину, ясно?
– Так мои поиски родственников ни при чем?
– Повод. Кто у тебя напарник – сто тринадцатый? Спроси, чем заслужил кару он.
– Смешал морковную пасту с яблочной, – буркнул Филипп. – Все равно дерьмо, но так хотя бы есть можно.
– Забавно. Одинаковые наказания и за кулинарные эксперименты, и за выход в интервидение.
– Филипп получил на балл меньше, – возразил ради справедливости Игорь. – Но я же говорю: под кару попадали абсолютно все.
– И ты?
– И я.
– Интересно, как ты мог провиниться.
– Так же, как и ты. Молодой был, глупый. Озарило про сестер-братьев, вот и сунулся в общую сеть.
– Ну и?.. Нашел?
– Нашел, – сказал он с усмешкой. – Четыре балла на нейровибраторе. А, ты про это? Не знаю, больше желания не возникало. Мне мой лейтенант тогда мозги запудрил, я и поверил. И сейчас верю. Так удобней.
– Во что веришь? – не понял Тихон.
– В смерть биологических родственников. Стандартная школьная версия: мы умерли для них, они умерли для нас. Никто никого не ищет, а курсант получает дополнительную мотивацию.
– Постой… Значит, то, что ты рассказал про мою мать…
– Естественно.
– И не исключено, что она жива… – задумчиво произнес Тихон.
– Очень может быть, – равнодушно молвил Игорь. – Только тебе это зачем?
– Мамы, папы… Сто семнадцатый, а почему бы тебе прадедушку не откопать? – хохотнул кто-то из операторов. – Повесишь его черепушку в кубрике. Зато как занимательно! Люди удивляются, а у тебя гордость: родня, все-таки. Гены-фигены, и так далее.
– Ой, как смешно! – огрызнулся Тихон, но спорить не стал: тема была закрыта. Он пока еще не представлял, как поступит: возобновит поиски или махнет на них рукой. Если честно, то конечно же, это было блажью. Вся Конфедерация живет без родителей, и ничего, одному ему неймется.
Все – это все, упрямо подумал Тихон. Они существуют отдельно.
Плавный подъем закончился, и за холмом показался конкурский поселок, который уже без преувеличения можно было назвать городом. Какая-либо система в расположении улиц отсутствовала – узкие проходы начинались где придется и, пропетляв около сотни метров, упирались в глухие стены. Низкие дома были построены по тому же принципу, что и в первом селение и, скорее всего, из того же материала.
Это обстоятельство Тихона особенно порадовало: земляные хижины рассыпались от первого же сильного толчка, поэтому никаких трудностей, кроме пылевой завесы, в бою не предвиделось. Затем он вспомнил, что стрелок обещал прекратить саботаж, и настроение поднялось еще больше.
– Ты готов?
– Возьми самый крупный план, – вместо ответа попросил Филипп.
Тихон нацелил объективы на ближний квартал и, последовательно увеличив картинку, получил портрет конкура с кульком. Из-под толстой материи выпростались три отвратительно гибких змейки, в которых он угадал верхние конечности.
– Ребенок, – мрачно произнес Филипп.
– Детеныш, – поправил его Тихон.
– Я бы даже сказал, зверек, – вмешался Игорь. – Особь на стадии взросления. Когда вырастет, заберется в кабину какого-нибудь кита и пойдет рубить наших колонистов. Все ясно?
