уже не в первый раз.
– Порядок, отвлеклись немножко.
– Решился этот ханжа, или нет?
– Все нормально. Я его убедил.
Тихон произвел пробный залп, и крайнюю хижину смело лавиной синего пламени. Ему удалось! Не совсем точно, но для войны с колонистами приемлемо.
– Он у тебя что, стрелять разучился?
Тихон, приноравливаясь, повернул башни и одновременно поехал зигзагом. Оказавшись в самой неудачной позиции, он послал в город четыре редких очереди из малых орудий и сверился с радаром. Все оказалось не так сложно: тот же полигон, только с измененной задачей. Тысяча неподвижных целей, и еще тысяча – бегущих.
– Пошли, – сказал он.
На поселение наступали семь ровных полос выжженной земли, и все, что в них попадало, немедленно обращалось в пепел. Восьмая машина, потерявшая пушки, отъехала в сторону и принялась методично, дом за домом, разваливать город. По сравнению с другими ее продуктивность была невысокой, но бездействовать экипаж не мог. Стрелок, почувствовавший себя лишним, сокрушенно бормотал о справедливости и, уповая на чудо, теребил разрядники.
– Веселей, а то не соберем! – поторопил Игорь.
Конкуры спешно покидали город. На западной окраине возник огромный караван колонистов и, отливая на солнце блестящими нарядами, потянулся в степь. Как трехногие намеревались спастись на пустом пространстве, было неясно, но они могли разбрестись в стороны, и тогда машинам пришлось бы изрядно поколесить.
Небо расчертили дымные трассы от плазменных разрядов, и на противоположной стороне поселения выросла пыльная стена взрывов. Голова каравана бросилась врассыпную, но сзади напирали новые беженцы, для которых городские развалины были куда реальней, чем спонтанный и не особенно прицельный обстрел.
– Хорошо, очень хорошо, – неизвестно к чему сказал Игорь, и в его голосе послышались новые, ранее не звучавшие интонации. – Всех поздравляю с повышением. В первую очередь тебя, сто семнадцатый. Если, конечно, твой стрелок не возражает, – многозначительно добавил он.
– Ты надеешься, что нас повысят? За какую-то бойню?
– Надеюсь – не совсем подходящее слово. Я уже распорядился. Заканчивайте там! – окрикнул он не в меру увлекшийся экипаж. – Всеми доволен, спасибо.
– Может, пояснишь? – спросил Тихон.
– Меньше знаешь – меньше забываешь. Переодевайся в форму виц-капитана и впредь не болтай лишнего, ясно?
– Чтобы еще чего-нибудь не забыть? Ты сам-то кто?
– Склероз, – отчетливо произнес Игорь, и Тихон непроизвольно шарахнулся назад. – Шучу, сто семнадцатый. Пока – шучу. Да! Горячий привет от Егора, он тебя вспоминает. Ставит в пример курсантам.
– А кого еще ставит? – осторожно поинтересовался Тихон.
– Алекса, разумеется. Которого никогда не было.
«И тебя не будет, если что», – без труда расшифровал Тихон.
«Ладно, – мысленно ответил он. – Крепкий сон и большие эполеты в старости. Я согласен».
– Только что все это значит? – сказал Тихон вслух. – Экзамен?
– Так, одна из промежуточных ступеней.
– На пути к чему?
– Ты начинаешь утомлять, сто семнадцатый.
– А конкуры? Вон их сколько сталось.
– Ничего, другие добьют. Легкая кровь – она всем приятна.
Солнце мгновенно погасло, и Тихон ощутил на лбу врезавшийся в кожу датчик. Его выдернули именно в тот момент, когда Игорь решил, что разговор окончен.
Крышка кабины чуть приподнялась, и в ярко-желтом просвете Тихон заметил чьи-то ботинки. Внезапная мысль о том, что это может быть школьный капитан Егор, поволокла за собой целую вереницу таких же сумасбродных предположений.
А если я и правда нахожусь в симуляторе, подумал, распаляясь, Тихон. Если я до сих пор не покинул Школы, и все эти сражения, встречи, провалы – часть учебной программы? Кого, в таком случае, из меня готовят?
Подняв голову, Тихон увидел, что ботинки принадлежат Григорию, и деревце шальных догадок засохло, не успев дорасти до логического завершения.
– Пойдем со мной, – нейтрально произнес капитан. – Есть хочешь?
– Хочу.
– Я тебя не задержу. Кой-какие формальности, и свободен. Будет лучше, если ты поешь в общей столовой. У тебя новый сосед, – сказал Григорий и, состроив недовольную мину, добавил. – Женского пола. Я знаю твое отношение к бабам, но это не надолго…
Проглотив столь неприятную информированность начальства, Тихон вышел из операторской и направился за капитаном.
– А где Зенон? – спросил он его в спину.
Григорий, не оборачиваясь, помотал рукой возле уха. Что это означало, Тихон не понял, но ответом удовлетворился. Дойдя до середины жилого отсека, капитан открыл створ и любезно пропустил Тихона вперед. Внутри его ожидал маленький сюрприз.
– Здравствуй, – Аркадий сделал пару шагов навстречу и поставил на стол продолговатый чемодан.
– Добрый вечер.
– Вечер? – Он поднял брови и переглянулся с Григорием.
– Лампочка в коридоре к закату клонится, – пояснил Тихон.
– А, это юмор, – кивнул Аркадий. – Прости, я сразу не догадался.
Извинения от капитана, пусть даже и несерьезные, Тихон получал впервые. Что-то в поведении офицеров поменялось – не сильно, но так, чтобы он смог заметить. Раньше, по крайней мере, его вызывали не лично, а через браслет.
Аркадий отомкнул чемоданчик и извлек оттуда знакомый по собеседованию на Аранте треугольник.
– Нужно взять анализы.
Тихон пожал плечами. Если капитан ради капли его крови перенесся на другой Пост, значит и впрямь нужно. Пока Тихон отгибал рукав, появился Григорий с плоской коробкой. Сбоку, там, где находилась узкая крышка, висела тяжелая пломба. Едва ли это было связано с секретностью, но выглядело весьма солидно.
– Аксельбант тоже здесь, – сказал Григорий. – Теперь между нами почти нет разницы. Но важнее другое: тобой больше не надо командовать. Оденешься у себя, браслет оставь мне.
– Опять перевод, – апатично констатировал Тихон, не двигаясь с места. – Ладно, спасибо за новую форму.
– Я тут ни при чем.
– А кто? Кто «при чем»?
– Один полковник, первый зам по спецкадрам.
– Полковник? – озадачился Тихон.
– Ноль девяносто девятый. Тот, что курировал высадку на Шадан.
– Игорь?
– Виц-капитан, ты, вроде, собирался пообедать, – напомнил Григорий.
– Или поужинать, – без улыбки добавил Аркадий.
Снова оказавшись в проходе, Тихон устроил коробку под мышкой так, чтоб она не мешала, и неторопливо двинулся к столовой. На перекрестке ему пришлось посторониться – четверо крепышей в серой форме незнакомого подразделения, кряхтя, перли двухметровый ящик, накрытый знаменем Конфедерации.
