Олег чувствовал, что выделяется и, возможно, смахивает на иностранца. Швеция или Голландия, что- нибудь в этом духе. Он покосился на свою рубашку, мятую и пропитанную потом. Ладно, пусть будет ЮАР. Если подойдет мент, надо сказать «кисс май эсс», и все дела. Да, и не забыть еще про Нельсона Манделу. Если спросят паспорт – будет хуже. Во-первых, документы выданы спустя двадцать семь лет. Во-вторых, паспорт русский, но не советский. Это, как минимум, расстрел.
Говорить, однако, ничего не пришлось. Те два милиционера, которых Олег заметил, интереса к нему не проявили. Своей небритостью и своим озабоченным видом он напоминал скорее пьющего слесаря, в крайнем случае – пьющего слесаря из Голландии.
Хватившись про мобильник, Шорохов потихоньку сунул его в карман брюк и сверху заткнул носовым платком. Непонятное для простого человека – хуже всего.
Нормальных денег, с Лениным, у Олега не нашлось. Предлагать таксисту дензнаки несуществующей пока страны России было бы смешно, а за валюту здесь могли подвезти только ночью – либо к «Интуристу», либо прямиком на Петровку-38, но уж никак не к роддому в Черемушках.
Шорохов прошел еще метров сто, пока его не посетила новая идея – неразумная, зато выполнимая: вернуться в настоящее, добраться до Черемушек по-человечески и снова перенестись сюда, в семьдесят восьмой. Еще не успев толком ничего обдумать, Олег свернул к продуктовому магазину и приткнулся между двумя витринами: с подвешенным куском сыра – бутафорским, и с пирамидой из кильки в томате – натуральной.
Простояв около минуты, он отважился шагнуть к какому-то работяге с просьбой о помощи.
– Да я таких, как ты… – начал тот, явно смакуя.
– Понятно. До-озвиданья, товарищ.
Вслед за пролетарием тест на гуманность провалили еще двое: дед с орденскими планками и молодой парень. Клянчить у женщин Олег стеснялся и уже не знал, к какой социальной группе ему обратиться. Интеллигенция – как правило, в галстуках и с дерюжными портфелями, – обходила его по краешку тротуара.
Сжалилась, как ни странно, пенсионерка. Глубоко запустив руку в сумку из задубевшего коричневого кожзаменителя, бабушка выудила оттуда тряпочный кошелечек и положила Олегу на ладонь десять копеек.
– А хватит тебе? – спросила она.
– Даже много, – кивнул Шорохов.
Насколько он помнил из туманного детства, вход в метро стоил пятак. Выход, как случается далеко не всегда, был бесплатным.
Олег не отдавал себе отчета, зачем он едет в свой роддом и что он там хочет увидеть, но раз уж поехал – ничего не оставалось. Кое-какие сомнения у него, конечно, были, из-за них-то он все и затеял, но сами эти мысли он гнал от себя прочь, да так усердно, что практически и выгнал.
Поднявшись из подземного перехода на «Новых Черемушках», Шорохов огляделся – все те же приметы: «Овощи-фрукты», «Мясо-рыба», что-то еще… Напротив через дорогу находился магазин «Охотник», рядом с ним развернулась огромная стройка.
Олег пошел вдоль белых блочных домов. Украдкой, не доставая из кармана всей пачки, он вытянул сигарету и закурил. Увидев на столбе часы, Шорохов перевел свой буржуйский «Ситизен» на местное время. Кажется, он уже родился.
Через несколько кварталов, когда за отступившими домами возник угол типового больничного здания, Олег поймал себя на том, что не сводит глаз с чьей-то спины. Впереди шел какой-то сутуловатый тип в красной рубашке. Двигались они с одной скоростью, и эта спина маячила всю дорогу от метро.
Олег докурил сигарету до самого конца, пока бледно-голубые буквы «KENT» не превратились в пепел, и, отбросив фильтр, прибавил шаг. У забора они почти поравнялись, но тут Шорохову пришлось пропустить счастливую компанию, в центре которой брел ошалевший мужчина с гукающим свертком. Незнакомец проскочил в калитку рядом с закрытыми воротами и теперь приближался к парадному входу. Чудовищно модная рубашка модели «батник» обтягивала его в талии, как девушку, и под тканью явственно пропечатывался штатный пояс.
Олег не ошибся, им было по пути. И вряд ли этому стоило радоваться. В голове крутанулась какая-то карусель из давно уже проросших, но задавленных до поры предчувствий. Да, Шорохов уже догадывался. Это было хорошее, логичное объяснение многих нестыковок, о которые он спотыкался все чаще. Вот только «хорошее» и «логичное» не всегда совпадает – особенно если речь идет не об «объекте» из служебного предписания, а о тебе самом.
Когда он влетел в холл, оператор уже скрылся на лестнице, – Олег снова заметил его спину, и ничего больше. Он повернул было к регистратуре, но, испугавшись потерять опера в запутанных коридорах, ринулся за ним. При виде взмыленного растерянного мужика народ однообразно захмыкал.
Шорохов бегом преодолел два марша. Сначала из-за ступенек появились синие кеды, потом местного фасона брюки, потом намозолившая глаза красная рубашка и наконец лицо…
Все было хуже, гораздо хуже, чем Олег предполагал. Раз послали такого специалиста, значит, операция была серьезной и справиться с ней мог не каждый. А если он сюда явился в качестве диггера, то это и вовсе хана. Дело будет сделано, каким бы оно ни оказалось – простым или сложным, добрым или не очень.
Лис скользнул по нему безразличным взглядом и, раздосадованно поморщившись, исчез.
Шорохов прошел последнюю половину лестничного пролета и остановился. Подниматься дальше смысла не было, Лис финиширует где-то здесь. Едва ли он отправился вперед, впрочем, у Лиса свои резоны и свои, особые, расчеты. Он мог стартовать и в будущее… Олег тоже мог, но заранее знал, что там он застанет уже выполненную операцию. Либо превосходно выполненное вторжение.
Он прижался к холодной чугунной батарее и вытащил синхронизатор. Ловить чужой финиш вслепую – удовольствие сомнительное. Олег решил, что будет двигаться назад по две минуты, при большем интервале Лис мог проскочить мимо. Хотя и при таком тоже мог – много ли нужно времени, чтобы спуститься на пол- этажа и выйти в коридор?.. Однако дробить еще мельче было некуда: возможно, Лис вернулся на целый час, а это даже по две минуты – тридцать перемещений. И тьма неизбежных свидетелей.
«Ситизен» показывал «13:07». Шорохов выставил на табло «13:05» и стартовал.
Пусто.
«13:03». На лестнице ни души, лишь вверху шлепают тапочки.
«13:01». Опять пусто. Те же тапочки, но пока еще на первом этаже. Женский голос: «Мариночка, захвати, пожалуйста…».
«12:59». Снова голос – другой, молодой: «…мне показаться! Я что, по-вашему, сумасшедшая?!» Лиса не видно.
«12:57». Лиса на площадке нет. Где-то в коридоре: «Валерий Палыч!.. Надежда Тимофевна! Тут… быстрее сюда! Тут такое!..» Это, вроде, та же, которая не сумасшедшая.
«12:55». В паре сантиметров от Олега возникло чье-то лицо. Девушка в белом халате ойкнула и, отшатнувшись, оцепенела. Вот и попался… Ладно. Дальше.
«12:53». Никого.
«12:51». Никого. Слышен смех.
«12:49». За дверью мелькнул задник синего ботинка. Кеды, поправил себя Шорохов. До синих ботинок здесь еще не дожили.
Олег не спеша поднялся на третий этаж. Лис шел по коридору, высматривая кого-то на дерматиновых банкетках. Народу было полно, и сидячие места достались не всем. Еще человек десять бродили от окна к окну, отстраненно поглядывая на улицу. Те, кто успел пристроиться на лавочках, беспокойно ерзали и будто бы собирались вставать, но в то же время – как будто и не собирались.
Шорохов не представлял, что за операцию можно провести при таком количестве посторонних глаз, и что из этого получится. Люди приходили и уходили, отлучались покурить и снова возвращались, – закрыть их всех было нереально. Единственный вариант – выстроить под дулом автомата и подойти с корректором к каждому.
На середине коридора Лис кого-то приметил. Он задержался у окна и, что-то там рассматривая, почесал бок. Рубашка вздернулась, и одна из железок перекочевала в ладонь.
Через секунду Лис уже мог начать.
