– Дай прикурить. А станнер не трожь, – сказал он буднично.
Олег шагнул в сторону и хмуро посмотрел на два трупа.
– Звони Лопатину, – распорядился Лис.
– Кому?.. Лопатину?! Да ты…
– А старухе в театр хорошо бы. – Зажигалка после десятого щелчка все-таки дала огонь, и он затянулся. – Могу поспорить, каждую фразу перед зеркалом шлифовала. Наверно, еще и с заряженной пушкой. И с надеждой, что случайно в себя выстрелит. Кстати! Ствол-то они там не нашли. Да, май фрэнд?.. – подмигнул Лис. – Кто-то опередил, не иначе… Ладно, ладно, мне он не нужен. Звони, говорю, Вениаминычу, а то он волнуется.
Олег, подозревая Лиса в блефе, набрал номер. Ответа он не ждал – Лопатина тут сейчас не было, соответственно, не было и его телефона.
Ответили после первого же гудка.
– Шорох? Как у вас?..
– У нас… хуже некуда. Одна надежда – компенсировать.
– Угум… Покури пока.
Шорохов от растерянности вытащил пачку «Кента». Лис стоял к нему лицом – Криковы, прототип и клон, лежали сзади от Олега, и диггер не мог их не видеть. Тем не менее, он увлеченно пускал кольца.
– Полтора лимона тебе, фрэнд, не обломится, – сказал он. – Значит, это байка…
– Что – байка?
– Полтора миллиона евро, которые ты якобы получил. Держи. – Лис помахал зажатой в пальцах карточкой. – На этой пятьсот тысяч. Хотя основной кайф Крикова словила с твоей подачи. Без первого действия спектакль был бы скучнее. Она очень на него рассчитывала.
– Так она что же?.. она заранее знала, что я привезу копию?!
– Это знал даже Криков.
– Какой из них? – жестко спросил Олег, оборачиваясь на трупы.
– Настоящий, – ответил Лис.
Шорохов лишь теперь понял, откуда взялось его спокойствие.
– Лопатин подготовил двух клонов?!
– Трех. На случай еще более непредвиденных обстоятельств. Но эти-то предвидеть было легко. Крикова знакома со Службой, так что в подвохе не сомневалась. И ты ее не обманул.
– А ты?..
– А мне пришлось тебя сдать, – пожал плечами Лис. – Сдать и привезти вторую копию, пока тебя не сдал кто-нибудь еще. Но две трети мои, таков уж расклад. Бери, а то и этого не получишь.
Олег механически забрал карту и сунул ее в ремень к синхронизатору.
У дальнего выезда раздалось шкворчание дизеля, и на пустырь вкатился оранжевый мусоровоз. За ним, ныряя на рытвинах, ехала «шестерка». Она остановилась рядом с телами, и из нее выбрался Василий Вениаминович.
– Запасного куда денем? – спросил Лис.
– Там уже… – Лопатин махнул рукой на нечистый кузов «МАЗа». С Лисом он, как и прежде, держался холодно. Видимо, координатор все еще не забыл того случая, когда по вине опера лишился должности.
– Василь Вениаминыч… – выразительно произнес Олег.
– Вопросы потом, Шорох.
Парализованный водитель «Волги» уже начал шевелиться, и Лис пошел приводить его в чувство, – то ли не хотел возиться с покойниками, то ли угадал приближение тяжелого разговора.
– Ни хрена не «потом»! – взвился Олег. – Подло, Василь Вениаминыч. Я с завязанными глазами играть не намерен.
– Ох ты, боже!.. А с какими намерен? И когда ты их себе развяжешь?
– Что вы этим хотите?..
– Ты уж или догадывайся, или нет. В барьере был?
– Ну…
– В справочную звонил?
Олег прочистил горло, но ничего не сказал.
– Моховы… – Василий Вениаминович почесал под бородой и похлопал себя по карманам. – Похожая фамилия. Но другая. А Шорохова нет. Вернее, есть, и в большом количестве, но все не те.
– Счета за мой телефон приходят вам… – упавшим голосом сказал Олег.
– Если не тебе, то мне. Должен же их кто-то оплачивать? – Лопатин раскрыл баночку с табаком и начал набивать трубку. – Да ты не напрягайся. Есть еще двадцать пять способов отследить твои брожения. Но специально я этим не занимался. Так уж… всплыло.
– Очень приятно… – вякнул Олег. – А при чем тут Крикова?
– При том. Ты, Шорох, на грани срыва. Только сам этого не знаешь пока. А я знаю. И роль серьезней, чем «кушать подано», я тебе доверить не мог. Поди разбери, когда он у тебя наступит… – добавил он после паузы.
– Срыв? – уточнил Олег. – А подробнее можно?
– Нельзя. Подробно – это сразу все. И в итоге получим истерику. В барьере побывал? Хорошо-о… И квартирку свою поискал…
– Автобусы тоже искал. На «Щелковской».
– Ну ясно, ясно, – благодушно отозвался Василий Вениаминович. – Звонки твои датированы июлем. Я уж сообразил, зачем ты туда лазил. Не нашел автобусы-то?
– Нет.
– Так их и не было.
– Так я в курсе, – подражая ему, заявил Олег.
– Уже тепло, Шорох. Смотри только, не обожгись.
– Это что, угроза?
– Забота.
– Мне бы как-нибудь без нее, без заботы вашей… – пробормотал он.
– Вот и я думаю: когда уже ты созреешь? Не ребенок ведь. От конца к началу идешь, это правильно. Только медленно у тебя получается, Шорох.
Олег нахмурился. Хорошо бы, чтоб Лопатин еще и расшифровал… Лопатин, кажется, не собирался.
Из кабины мусоровоза спрыгнули двое в засаленных комбинезонах – один смахивал на местного оператора Алика, но вряд ли это был он. Мужчина дернул рычаг с круглым набалдашником, и в торце кузова раскрылась черная пасть. Второй, взяв клона за ноги, поволок его к машине.
В Олеге боролись отвращение и циничное детское любопытство. Он все стоял и никак не мог решить, смотреть ему или отворачиваться. Когда второго клона, раскачав, забросили в контейнер и скругленные створки начали наползать друг на друга, Шорохов отвернулся. Как будто от этого что-то могло измениться.
«От конца к началу»…
Олег так и не понял, о чем говорил Василий Вениаминович, но, рассудив по-своему, набрал на табло «1970» – начало зоны ответственности.
В последний момент, когда палец уже коснулся «Старта», Шорохов поменял год на «1978». Январь он перебил на май, а число поставил двадцать пятое. Не хорошее и не плохое, обычное число. Просто он в этот день родился – двадцать пятого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года. Если для него что-то когда-то и началось, то уж никак не раньше.
Люди шли по улице двумя разнонаправленными потоками – одинаково радуясь погоде и одинаково обсуждая одни и те же фильмы. Можно было пять минут тащиться за какой-нибудь парочкой, потом нагнать другую и услышать продолжение того же самого разговора.
Машин было мало, все – отечественные, по-родственному тупорылые, крашенные в одни и те же, словно разведенные в общей бочке, цвета. Троллейбусы с покатыми крышами ревели у остановок, сжигая почти дармовое электричество. Вся наружная реклама исчерпывалась стандартными вывесками «Книги», «Хлеб» и «Вино».
