– Фамилию я не знаю. Но она меня не помнит. И школу тоже. При этом у нее почти ничего не закрыто.
– Ей и закрывать нечего. Проценко – человек со стороны. Ее использовали, чтобы связать твои мнимые воспоминания с действительностью. Помнишь рыжую на занятиях – встречал ее в жизни. И никто тебе не докажет, что базы нет. Ты же сам видел рыжую!.. Да ты и сейчас сомневаешься, верно? Это потому, что ты рано пришел. Рано начал меня доставать своими поисками, своими вопросами… Процесс тяжелый, и не надо его форсировать, Олег. Времени у нас навалом.
– У нас?..
– Ну а зачем же меня к тебе подсадили? Мы вместе, опер Шорох. Ты и я. Если хочешь знать, кто я такой… Ну, допустим, консультант. Хотя, думаю, ты и без моих советов справишься. Если спросишь, кто ты сам… Тут я, наверно, не отвечу. Даже без «наверно». Рановато тебе. Не спеши, у тебя все получится.
– Мне многие это говорят…
– И они правы. Или ты про Крикову? Ты, между прочим, зря оттуда удрал. Федяченко подстраховался, он не дурак, но на его страховку найдется и другая. Так что возвращайся. Дело-то не частное, а служебное. Санкционировано на самых верхах. Служба окажет любезность вице-спикеру – вице-спикер окажет любезность Службе. Заканчивай операцию, не ломай логику.
– А потом?
– Потом я тебя разыщу. Придет время, и разыщу.
Шорохов снова без толку повертел сигареты и переступил с ноги на ногу. Пятки уже сварились – теперь, когда пот иссяк, они начинали поджариваться.
– Значит, ты сидишь только в моей памяти? – спросил Олег.
– Ты волновался, что меня никто не помнит? Не переживай, так и должно быть.
– А про школу?..
– Неужели это важно?
– У меня есть подозрение, что «заочно» обучался не я один. Это обычная практика?
– Не-ет, что ты! Это вариант дорогой, эксклюзивный. Гораздо проще переместить курсанта в настоящую школу. Но не всегда это удается.
– Темнишь, – сказал Олег.
– Хорошо, не буду. Твою напарницу тоже по ускоренной программе подготовили.
– Прелесть… Она помнит, что провела этот год у себя дома. А где, интересно, был я? У меня и дома-то, вроде, нету…
– Задавая вопрос, всегда рискуешь услышать ответ. Поэтому меньше спрашивай. Я ведь как лучше хочу. Не загоняй себя в угол, на Шороха многие надеются, очень многие.
– Надежда – вещь бесполезная. Все уже случилось. Либо – не случилось. Все в магистрали.
– Согласен, но с одной поправкой. Сама магистраль… Олег, дружище!.. – Иван Иванович широко развел руками. – Сама магистраль меняется – по чуть-чуть, незаметно. И возникает другой «естественный ход событий», не менее естественный, чем был прежде. И внутри новой редакции ничего не переделать, потому что все причины и следствия в ней жестко связаны. Но ведут они уже не туда. Изменить будущее действительно нельзя. Но можно создать иное будущее, которое вытекает из иного настоящего.
– Магистраль… будущее… В чем разница?
– Разница? Наверно, в терминах. Понятие «будущее» существует лишь в единственном числе. Оно может быть такое или не такое, или пятое, или десятое, но будущее всегда одно. То, которое в итоге оказалось реализованным. А кроме этой уникальной магистрали существуют и теневые. Несложившиеся варианты развития.
– Что значит «существуют»?.. Несложившиеся варианты будущего – существуют?! Если только в чьем-то воображении?..
– В вероятности, – ответил Иванов. – Все, я ухожу. Меня сейчас тепловой удар хватит.
– Потерпишь! – заявил Шорохов. – И каким же образом они существуют, эти варианты?
– Опять торопишься. А не надо бы… – Он потряс раскрытым прибором. – Что здесь хорошо, так это пылища. Встань на свои следы и вернись в точку старта.
Едва договорив, Иван Иванович исчез, возможно – и впрямь перегрелся, возможно – опасался новых вопросов.
Олег в который раз вытащил сигареты и все-таки закурил. Дым, как и местный воздух, был безвкусным.
Шорохов изучил отпечатки на глине и, разыскав самые первые, отряхнул брюки. Возвращаться к мадам Криковой не хотелось, но выбирать было не из чего. Олег отстрельнул окурок и, проследив за тем, как он катится по глине, достал синхронизатор.
Уже набрав новую дату, он вспомнил, как сюда попал. Тогда он сомневался, что можно поймать конец периода случайно, наугад. Теперь было ясно, что он ничего и не ловил, а просто уперся в барьер. Граница расположилась подозрительно удачно: на последней минуте декабря.
Это не могло быть природным катаклизмом, природе начхать на календарь – и Юлианский, и Григорианский, и любой другой. У нее свои способы разметки времени. Значит, то, что произошло, сделано человеком. И значит, это можно компенсировать. Вот только нужно ли это ему, Олегу Шорохову, он не знал. Все его прошлое и будущее вполне укладывалось в столетнюю зону ответственности, а жить вечно он, вроде, и не собирался.
– Вы, Шорох, способны на большее, – с укором произнес Федяченко.
По своим субъективным часам Олег провел в барьере не так уж и долго, но по количеству впечатлений эти сорок или сорок пять минут можно было приравнять к суткам. А то и к неделе.
На пустыре его отсутствие длилось долю секунды, и кроме охранников этого никто не заметил. Крикова не отрываясь смотрела на отца, Федяченко был слишком увлечен своей речью и своим пистолетом. Телохранители тоже вряд ли поняли, что случилось. Пока сигнал путешествовал по зрительному нерву, пока мозг подбирал адекватный ответ, Шорохов уже появился вновь – в сантиметре от того места, где он исчез, в слегка изменившейся позе и с открытым синхронизатором.
– Опер такого класса, как вы, не должен недооценивать чужого интеллекта, – назидательно продолжал Федяченко. – О-о!.. Собрались сбежать, Шорох? Не думаю, не думаю…
Он снова повел стволом. Охранники оружием не размахивали, но угрозы от них исходило не меньше. Опасность схлопотать обещанные дырки, если не три, так две – точно, была все еще актуальна.
Олег нарочито медленно закрыл прибор и уложил его в ремень.
– Вы меня неправильно поняли, – сказал он. – Кто же станет убегать от полутора миллионов?
Федяченко озадаченно перевел взгляд на старика у «Волги».
– Посмотрите, Шорох.
– Да я видел, видел. – Олег все-таки повернул голову и тяжело сглотнул. Между Криковым и третьим охранником стоял… Лис.
«Вы справились блестяще…» – опять вспомнил Шорохов и обозлился. Не на Федяченко, не на Лопатина, даже не на Лиса – на самого себя. Больше винить было некого. Попался на «предопределенность», как простой нарушитель. Что в этой операции могло быть блестящего, так это дебетовая карта, которую получит Лис за предательство, и, не исключено, гранитная плита с надписью:
Крикова опустила руку в сумочку и достала оттуда небольшой револьвер, кажется, из семейства «Кольтов».
– Папа… – промолвила она с усилием. – Папа, встань вот здесь… – Она показала клону место за «Линкольном». – И ты тоже… папа… – обратилась она к Крикову-прототипу. – Ты тоже сюда. Ну?!
Два старика медленно двинулись к одной точке. Отличить их можно было разве что по одежде – натурального Крикова привезли в белой футболке и ярко-голубых джинсах, тогда как клон, поспешно собираясь к дочери, напялил серые брюки и клетчатую рубашку.
– Сударыня, зачем вам двое? – подал голос Лис.
– Вам мы доверяем больше, чем Шороху, – отозвался Федяченко. – Но не могу сказать, что намного. Нужны гарантии.
