– Скучно, – пояснила Ася. – О!.. Я, между прочим, вздремнула.
– Поздравляю.
– Да я не про то! Я опять сон видела.
– Интересно…
– Какая-то гостиница убогая снилась. Мы что, должны были в ней жить?
– Мы в ней и жили.
– Ужас… Там еще за стенкой кто-то стонал. Так противно…
– Что противно? – спросил Шорохов, торопливо изобретая приличную отговорку.
– Стонали. Громко и ненатурально… Олег, да это же твой номер был! – возмутилась Ася.
– Нет, не мой.
– Через стенку. Конечно, твой! И ты мне тут еще сцены ревности закатывал?!
– Тебе пригрезилось, – заявил Шорохов, делая вид, что разыскивает сигареты, и постоянно поворачиваясь к ней спиной.
– Сама знаю, – сказала Ася, упорно его обходя и заглядывая в глаза. – Но это же было! Да нет, мне все равно… что хочешь, и с кем хочешь, но…
– Не было! – отрезал Олег. – Мы с тобой сидим на съемной квартире и прячемся от Службы. Вот реальность. Все остальное – твои сны.
– Созданные на основе такой же реальности, – добавила Ася.
Чтобы прервать этот разговор, Шорохов зашел в ванную и, открыв воду, не спеша выкурил сигарету. Тот ублюдок, что составил Асе программу на последние три дня, знал все. Как она разденется во время теста, как Лопатин привезет их в отель «Урал», как они поцапаются и как Олег пригласит к себе девицу из гостиничного сервиса. Все эти детали можно было найти у Аси в памяти – но лишь после того, как она проживет свои трое суток в Службе. А прожила она их именно по программе, которую слепили из ее же воспоминаний. Шорохову было совершенно не ясно, где тут начало, а где конец, и чем дольше он размышлял, тем глубже увязал в этом парадоксе.
Олега радовало только одно: для реализации мнемопрограммы требовалось соответствие внешних обстоятельств тем условиям, которые были в нее заложены. Иными словами, пока Ася не попала в Службу, пока она не принимала участия в операциях, установки ее программы не проявлялись. Шорохов надеялся, что так будет и дальше, – Ася увидит еще несколько снов, вплоть до последнего, полностью впитает опыт оператора Прелести, а потом… Тут Олег терялся. Что произойдет, когда ее подсадка завершится, он не представлял. Прожив три дня по своим субъективным часам, Ася уже не станет выскакивать перед Криковой – хотя бы потому, что узнает, чем это грозит.
«Прелесть увидит во сне свою смерть… – отрешенно подумал Олег. – А если она будет спать еще и днем, то это случится раньше. Возможно, уже завтра».
– Ася, ты никаких позывов не чувствуешь? – спросил Шорохов.
– Чего?..
– Ну, побуждений. Всякого такого.
– Нет, кажется. На улицу хочу, – сказала она, помедлив. – Очень хочу. А ты?..
– И я не чувствую, – признался Олег. – А на улице холодно…
– Если тебя тоже запрограммировали, у тебя ведь и сны должны быть…
– Никаких снов.
Шорохов сообразил, что в этом смысле мало чем отличается от Прелести. Он, как и Ася, выпал из учтенной в программе среды, из того «набора обстоятельств», в соответствии с которыми должен был действовать. Однако сама программа осталась – все эти воспоминания по-прежнему сидели в мозгу, и они должны были тянуть за собой хвост поступков. Но не тянули…
– Чего насупился? – спросила Ася, складывая тарелки в мойку.
– Думаю…
– Олег, я, пожалуй, выгляну на улицу. Ненадолго.
– Нет.
– Да не буду я никуда соваться! Мне и сунуться-то некуда. Просто… понимаешь, это принципиальный вопрос. Я их не боюсь. И я должна доказать… Не им – себе самой.
– Зато я боюсь. Если Лопатин узнает, где ты, нам не придется ни геройствовать, ни прятаться. Он что- нибудь поменяет в прошлом, и мы окажемся в новой редакции. Ты – в Службе, я… тоже где-нибудь. И никто ничего не заметит.
– Почему они так за меня держатся? Как будто на мне судьба человечества висит… Олег, что они для меня приготовили?
– Сама увидишь, – буркнул Шорохов. – Заснешь и увидишь.
«Человечество, как же!.. – скривился он. – Старая психопатка из Европарламента – это еще не человечество».
Асе приятней было верить, что ее запрограммировали на крупный подвиг. Жить, а тем более умирать, всегда хочется не напрасно. Однако для Службы голос вице-спикера стоил дороже, чем оператор Прелесть, вместе с ее жизнью и смертью… Для Службы – но не для Олега.
– Ты что-то сказал?.. – Ася обернулась и посмотрела на Шорохова так, словно он предложил ей руку и сердце.
– Нет…
Олег взял пояс Алика и вытащил из него синхронизатор. Затем разыскал второй ключ от квартиры и сунул его себе в карман. Телефонный провод он перерубил в двух местах, но, не удовлетворившись, положил аппарат в полиэтиленовую сумку.
– Ася, у тебя мобильник есть?
– Есть, только пользоваться им не стоит.
– Вот и я о том же… – Олег нашел маленькую голубую трубку и, выдрав аккумулятор, швырнул ее в форточку.
Кажется, все. Двенадцатый этаж, дверь она не откроет, на помощь не позовет – ни в здравом уме, ни в бреду.
Стремление Аси выбраться на улицу Олега беспокоило, и чем невинней оно выглядело, тем сильнее он волновался. Пока мнемопрограмма, к тому же сбитая, не была отработана до конца, любое желание могло означать тягу к ее выполнению. Скорее всего – неосознанную, идущую изнутри, как инстинкт.
«Шорох, а у тебя ведь паранойя… – сказал себе Олег. И сам себе ответил: – Ясен хрен, паранойя. Это и есть моя жизнь. Помнить то, чего не было, и жить в том, чего практически нет…».
Зайдя на кухню, он поцеловал Асю куда-то в затылок, – та мыла посуду и увернуться не успела. Шорохов, страшно этим довольный, накрутил пакет с телефоном на руку и подгреб со стола сигареты.
– Опять уходишь?..
– Я скоро. С железкой никогда не опоздаешь.
– Если только вернешься…
– Не грусти. Все будет хорошо.
– Я на улицу хочу, на воздух. Прогуляться. Не могу я так долго в четырех стенах!..
Олег нахмурился и, ничего не ответив, вышел. Телефонный аппарат он тут же спустил в мусоропровод. Постоял на лестнице, соображая, как еще Ася может реализовать свое желание «прогуляться». Затем понял, что никак, и, улыбнувшись, направился вниз.
Заснув еще раз, Прелесть досмотрит мнемопрограмму до конца, и дальше… Что дальше, Олег не знал, однако не сомневался: под Криковскую пулю она уже не полезет. Ася будет жить. Вот это, собственно, и есть – «дальше». Все остальное виделось Шорохову менее важным. Даже то, что он сейчас собирался сделать.
Он твердил себе, что заботится исключительно об Асиной безопасности, но самообман не удавался: Олегом двигали совсем другие мотивы, личные.
«Шорох, ты точно параноик. Прожил на белом свете меньше недели, а уже умудрился завести какие-то личные мотивы… В твоем возрасте надо подгузники пачкать и к женской груди тянуться. Да не руками. А у тебя – мотивы… или позывы… или побуждения…».
В голове мелькнула тревожная мыслишка, но Олег ее отогнал. То, что он собирался сделать, в планы
