Стоило мне ослабить хватку, как Куцапов закачался и рухнул на пол.
– Почему он раньше не падал? – Тупо спросил я.
– Затянись еще, Миша. Все пройдет.
– Там выход завалило.
– Ничего, он здесь не один. Пойдемте, а то отряд может вернуться. Коня на улице не было, значит, поехал за кем-то.
В коридоре Тихон снял со стены уцелевшую лампу и повел нас вглубь, к той самой камере, которой я был столь обязан. Ксения, занятая своими мыслями, на железную дверь даже не взглянула.
Коридор закончился узким тупиком, заставленным какими-то ящиками. Тихон поставил лампу и принялся растаскивать их в стороны. Я начал было помогать, но дно первой же коробки провалилось. Под ногами что-то захлопало и зашипело.
– Не дрейфь, это шампанское. Все расколотил, или что-нибудь осталось?
– Одна штука, – Ксения подкатила к себе бутылку и бережно подняла. – Не пойму, что здесь написано.
– Только для правоверных, – невесело пошутил Тихон.
Убрав последний штабель, мы добрались до стиснутых дверей маленького служебного лифта. Двери открылись гораздо легче, чем я думал. За ними начиналась пустая и удивительно светлая шахта. Я посмотрел вверх. Небо было совсем близко.
– Все-таки это ты, Оксанка! – Сказал Тихон, подавая ей руку.
– А ты кто? – Оторопела она.
– Я? – Тихон засмеялся так, что чуть не уронил ее обратно. – Братец твой. Младшенький. Вообще-то племянник, но ты же знаешь, как в нашей семье. – Тишка! – Крикнул он. – Ти-ишка-а! Ну где этот засранец?
– Вот он я, – отозвался мальчик, карабкаясь по осыпающемуся склону. – Сам говорил там тебя ждать, а сам тут вылез и обзываешься еще.
– Это тоже я, – представил Тихон ребенка. – Тишка, узнаешь тетеньку?
Тот наморщился и, критически оглядев Ксению, заметил:
– На сестру похожа, только больно старая.
– А ты, Оксана, и правда почти не изменилась. Все такая же коза неуемная. Давай, что ли, поцелуемся.
– Вы чего, мужики, спятили? – Отшатнулась она. – Нет у меня никаких братьев, и лобызаться я с вами не собираюсь! А еще назовешь меня Оксаной – получишь в морду.
– Понял? – Грустно сказал мне Тихон. – Вот и вся биография. Пузырь хоть не разбила, Оксана?
Мы отошли от бункера и, укрывшись за клыком двухэтажной стены, открыли шампанское.
– Ребят, а ведь где-то рядом Большой театр, – вспомнил я, оторвавшись от горлышка. – Надо только восстановить направления.
– Не будем ничего восстанавливать, – буркнул Тихон. – И так нормально. Тишка, куда ты полез опять?
– Никуда, играю я.
– Ничего не бери, ручки заболят.
– Я и не беру, у меня свои игрушки, – Тишка повертел в воздухе двумя бесформенными предметами.
– Это что у тебя, кораблики или самолетики? – Снисходительно поинтересовалась Ксюша.
– Машинки. Только они не ездят.
Тихон уже собирался поднести бутылку к губам, но осекся и передал ее мне.
– Ну-ка, покажи! Откуда? – Рявкнул он.
– Дядя подарил, – сказал мальчик и заплакал.
– Не ори на ребенка, рыжий! – Прикрикнула Ксения.
– Какой такой дядя?
Тишка молча показал на меня.
– Ты?..
– Дай мне! – Я отнял у Тихона странные игрушки и внимательно их рассмотрел. – Мать честная, машинки! Где взял?
– В больнице. Все равно их выбросить хотели.
– Дыроколы! – Ахнула Ксения. – Кто же детям такие вещи доверяет?
– Верно, – согласился Тихон, укладывая синхронизаторы на кусок гранита.
И все-таки я был первым. Заслуга весьма сомнительная, да и не заслуга вовсе, а смертный грех. Хоть так, хоть этак, а машинку передал я. Что от меня зависело? Можно подумать, не было бы меня, не завертелись бы все эти ремни-колеса-шестеренки! Я просто дал им новый способ, а как его применить, они придумали сами. Получите – распишитесь. Владейте. Решайте.
Где-то здесь похоронены вечно бегущие кони с Большого.
– Это что, тоже я сделал?!
– Люди сделали, Миша. И сами же ответили – по справедливости, – Тихон выбрал глыбу потяжелее и, кряхтя, поднял ее над головой. – Не буду я их чинить. Отказываюсь.
Тишка перестал хныкать и, растерев по мордашке грязь, уставился на машинки. Ксения хотела что-то возразить, но приборы уже хрустнули под плоским розовым камнем.
Издалека донеслось тарахтение приближающегося автобуса – бойцы возвращались в бункер. Машина виляла и подпрыгивала – видно, вылазка удалась, и Конь получил законную премию.
– Как зовут твою маму? – Спросил я у Ксюши.
– Смотри! – Воскликнула она.
Я обернулся, но ничего примечательного не увидел. Автобус скрылся за одним из холмов и, скорее всего, там заглох, поскольку ни песен, ни грохота разбитого движка уже не было слышно.
– Они пропали! Посреди дороги!
– Точно, – подтвердил Тихон. – А это что?
Прямо над головой с оглушающим ревом пронесся самолет – так низко, что я без труда разглядел каждую его заклепку. Он появился из ниоткуда, звук моторов не нарастал постепенно, а взорвался в абсолютной тишине.
Оторвав взгляд от неба, я чуть не вскрикнул: мы сидели посередине оживленной улицы. Водители сигналили и стучали себя пальцами по лбу. Кто мог объехать – объезжал, но машин было слишком много, и перед нами собралась целая толпа.
– Вам что, идиоты, газонов не хватает? – Крикнул, высовываясь в окно, какой-то мужик.
– У меня галлюцинации, – заявила Ксения.
– И у меня. Тишка, бегом сюда, задавят!
Неистово размахивая жезлом, к нам пробирался человек в ярко-красной фуражке. Таких инспекторов я еще не видел.
– Уйдем, что ли? – Предложил Тихон, и улица мгновенно опустела.
Инспектор переместился в сторону и превратился в долговязого парня с белой повязкой на рукаве. У него за спиной бежали кони – те самые, еще не погребенные под слоем битого кирпича и бетона. Все восемь колонн Большого театра стояли на своем месте, только над ними кто-то растянул длинное полотнище с надписью не по-русски. Парень махнул нам рукой, но мы, как юродивые, продолжали сидеть, и тогда он пошел сам. Сделав несколько шагов, он исчез, а здание за ним обратилось в груду щебня. Рядом торчала неизвестно что от чего отгораживающая одинокая стена, чуть дальше возвышался пригорок бункера. К нему подъезжал автобус. Знакомый пейзаж продержался не долго – за ним сразу же возник другой, тоскливо напомнивший мне о первом посещении будущего: военные в голубых касках, угловатая бронетехника и длинная очередь за чем-то съестным. Эту картинку вытеснила еще более мрачная, а за ней пришла новая – или старая? – с гудящими машинами и озадаченным инспектором, который, кстати, был уже близко. Впрочем, через мгновение пропал и он. Дома развалились, снова выросли, развалились – дома, руины, танки, руины, руины, дома – мелькание красок и форм ускорялось до тех пор, пока не закрутилось в сплошной стремительный хоровод. Глаз не успевал фиксировать изменения реальности, он лишь отмечал
