Выйдя на улицу, я направился к ближайшим многоэтажкам, но дойти до них мне не удалось. Прямо передо мной затормозил микроавтобус с выгоревшими шторками на окнах, и чьи-то крепкие пальцы, сжав горло, втащили меня внутрь. В фиолетовом салоне было тихо и душно. Проворные руки в мгновение ока натянули мне на голову шерстяной чулок и обшарили карманы. Ладони приклеились к подлокотникам – мне они больше не подчинялись.
– Есть, – сообщил кто-то.
– Хорошо, – ответил мелодичный голос.
Женский. Удивительно знакомый. Чей?
– Попытка вмешательства, – снова мужчина.
– Это, что ли? – Скупой смешок. – Уже откорректировали, оставь ему на память.
Что они там откорректировали?
– Вы кто? – Спросил я в темноту.
– Еще?
– Все. Ключи, платок. Тьфу, грязный!
– Верни.
– Ксюша, ты?!
В салоне воцарилась гробовая тишина. Кто-то кашлянул.
– Разуй его.
– Но…
– Выполняй.
С меня сняли шапочку, и я увидел то, чего так боялся. Напротив сидела Ксения, суровая и сосредоточенная, по обе стороны от нее разместились какие-то крепыши с типовыми лицами героев.
– Тебе известно мое имя?
– И кое-что еще, – игриво заметил я.
– Пассажир, это не в твоих интересах.
– Как ты вернулась? Ведь дырокол у меня.
– Не понимаю.
– Отдай машинку, я не закончил одно дело.
– Дело?
– Мне нужно послать письмо, – соврал я. – Получить – получил, а послать некому.
– Какая глупость.
– Я должен себя кое о чем предупредить.
– Это старо, пассажир.
– Нет! Предупредить, чтоб не совался.
– Ты же сказал, что получил. И сунулся. Смысл?
– Но у следствий нельзя отнимать их причины! – Вспомнил я фразу Тихона.
– Ты знаешь, чьи это слова?
– Да.
– Плохо. Сполоснем пассажира.
Один из амбалов откинул замаскированную в стенке панель и осторожно достал какой-то инструмент, гибрид шприца и пистолета.
– Не больно. Просто кое-что забудешь.
– Промывка памяти? Вы этого не сделаете. Ты не посмеешь, поняла?
Мне стало смертельно обидно за себя и свои воспоминания. Кто я без них? Что от меня останется?
– Не трогайте, гады! – Закричал я. – Не имеете права! Вы люди? Отпустите! Ксюха! Ты сама, дрянь, забыла, и мне…
– О чем ты?
– О твоем брате…
– У меня нет брата.
– О матери, то есть сестре, о дубленке, о Шурке – как ты его, дядя Саша? – еще об одном… об одной сволочи, обо всех!!
Ксения надолго задумалась, потом посмотрела мне в глаза. Что она там разглядела? Я не знаю.
– Убери, – бросила она амбалу. – Пусть помнит. Если себя не жалко.
Эпилог
С неба валилась крупная слякоть. Ветра не было, поэтому тяжелые снежинки падали вертикально – как гири. Прохожие однообразно удивлялись раннему снегу и злобно косились на низкое небо. Старые кроссовки моментально промокли. Тело непроизвольно съежилось, выгнулось ломтиком лежалого сыра и задрожало. До дома всего десять минут.
Черт! Нужно купить поесть. Желудок, вспомнив о еде, ласково булькнул. Вторя этому сигналу, на обшарпанном павильоне загорелась корявая вывеска «ПОКУШАЙ». А ведь еще светло. Гамлет совершенно не экономит электричество. «Рэклама тфигает тарговля,” – любил повторять он, непременно улыбаясь фиксатой пастью.
Внутри было жарко, и у меня заложило уши. И еще промелькнуло что-то прозрачное, как повторяющийся сон. Вспомнилось – и забылось.
– Здравствуй, Миша, – грустно произнес Гамлет. Сегодня он сам стоял за кассой.
– Привет. Банкуешь?
– Да, – ответил он, сводя вместе густые брови. – Есть свежие сосиски. И колбаса, съедобная. Только завезли.
Я полез в карман и вдруг удивился: с утра денег не было. Я снова отметил какое-то странное несовпадение, но не смог сформулировать, чего и с чем.
Денег хватило на сто грамм сыра, батон хлеба и несколько сосисок. Если попросить, Гамлет даст продуктов взаймы, но так низко падать мне еще не приходилось. Уложив харчи в пакет с американским флагом, я вышел из павильона и снова очутился в моросящей мерзости. Оставалась еще десятка – нормальная, та, на которой Красноярская ГЭС, а вовсе не Менделеев, как утверждал безумный таксист.
Какой еще таксист? Тьфу, наваждение! Нужно купить яблок.
Овощной рынок – несколько столов, сколоченных из косых досок, – располагался тут же, у самого метро. Яблоки предлагали двое: красномордая молдаванка с монументальным бюстом и худой суетливый мужик в кепке из кожзаменителя. Мой выбор пал на представительницу слабого пола.
Пальцы у молдаванки были короткие, но цепкие. Она ловко загребла ими сразу три яблока и бросила на весы. Стрелка еще раскачивалась в районе отметки «400», а торговка уже сипло объявила:
– Пять.
– Почем ваши фрукты? Десять рублей, или я ослышался?
– Десять, – подтвердила та, нагло прищурившись. Мол, неужели за рубль торговаться станешь?
Стану, ответил я взглядом. Только не за рубль, а за принцип. За свое священное право не быть обманутым.
– Четыре, – сказала молдаванка и неожиданно добавила. – Извините, ошиблась. Холодно очень.
Десять минут до дома. Или пять, если бегом.
Бежать было еще противней: мокрая рубашка облепила тело, обувь скользила, сумка с едой болталась и била по колену. Эх, сейчас бы Куцапова с его «ЗИЛом». Или с «БМВ» – это без разницы.
Я споткнулся о трещину в асфальте, и пакет лопнул. Собирая раскатившиеся яблоки, я вдруг вспомнил то, о чем следовало подумать еще полтора часа назад, когда меня выкинули из дыры в районе Измайлово.
Нет, это ерунда, нужно будет почитать газеты, посмотреть телевизор, иначе ничего не поймешь. И все же я продолжал всматриваться в здания, в прохожих, в проезжающие машины, будто сам себя пытался в чем-то убедить.
Вроде бы все нормально. Тот же башенный кран с раскуроченным мотором, маячащий здесь уже второй месяц. Рабочие в брезентовых куртках копошатся у металлического каркаса – это любимый племянник Гамлета под мохнатым дядюшкиным крылом налаживает свое собственное дело. Даже инспектор гибели, покуривающий у перекрестка, напоминает кого-то знакомого. Все именно так, как было раньше.
