закончила поворот, и фары напоролись на белые нарукавные полосы регулировщика. Напротив школьной ограды блеснули катафоты. Две пары, три, четыре… Петр не досчитал – инспектор заставил таксиста свернуть, и красные глазки погасли.
Петр уплатил, принципиально не дав ни копейки сверху, и вышел на свежий воздух. Настоящей московской жары еще не было. Днем дома и асфальт грелись, но не раскалялись, и с заходом солнца наступала оживляющая прохлада. Люди чувствовали себя лучше и становились активнее. Вот и сейчас, несмотря на то, что перевалило далеко за полночь, вдоль милицейских ограждений расхаживало, шепчась и покуривая, десятка три зевак.
Оба тротуара были забиты служебными машинами. Кроме трех «скорых» Петр увидел два «Москвича» с мигалками, «газик» и утлый корейский минивэн с надписью «лаборатория». Еще дальше, у музея Цветаевой, примостился дряхлый омоновский автобус типа «Фердинанд». Автобус был пуст.
Зрители дружно охнули, и Петр направился к толпе. Из подъезда вытащили носилки с пристегнутым блестящим мешком. В мешке угадывались очертания человека, но, судя по упаковке, медицинская помощь ему уже не требовалась.
– Это третий, – негромко сказал один паренек другому.
– Сколько их там еще?
– Всего четыре было. Прикинь, новый маньяк в городе!
– Ребят, что произошло? – Ненавязчиво осведомился Петр.
– А у вас закурить не будет?
– Кончились. Да и рано вам. Так что здесь?
– Сами не знаем, – нагло глядя ему в глаза, сказал паренек.
– Держи, на сигареты, – Петр протянул ему сторублевку, но не отпустил. – Кого убили-то?
– Всех. В девятой квартире. Всех зарезали. Кровищи!.. аж по лестнице лилась.
– Ну уж прям лилась, – деланно усомнился Петр.
Девятая. Это его. Толик, Лиза. Сегодня утром с ними разговаривал, и вот они уже в мешках. И Толик, и Лиза. Неведомые Петуховы. Был бы он дома, могло бы и обойтись. Что еще за потрошитель? Расстрелять – дело другое, а порезать… всех…
– Лилась, лилась! – С обидой в голосе подтвердил парень. – У меня дядька в опергруппе. Вон, трупешник проверяет.
Он показал мужчину в кожаном пиджаке. Оперативник расстегнул на мешке длинную трескучую «молнию» и, что-то там пощупав, велел грузить. Покойника отнесли к темно-зеленому тупорылому «рафику», а через секунду все три машины «скорой помощи» затарахтели и, синхронно вырулив, уехали. Значит, живых не осталось.
– Хорошо, когда дядька опер, – сказал Петр. – А еще что знаешь?
– Когда их мочили, баба в окне орала, на помощь звала. Но здесь это часто. Никто всерьез не принял.
Петр кивнул – действительно, часто. Каждый вечер кто-то обязательно нажрется и давай вопить. В пятидесяти метрах Арбат, правительственная трасса: налево – Кремль, направо – Белый Дом. А здесь, в тени, островок неизбывной полублатной Москвы с малолетними алкоголиками, пропащими девочками и смертными уличными драками. Сколько Петр помнил свой дом, фасад красили ежегодно, а чтоб горячую воду провести – это извините.
– А версии у твоего дядьки есть?
– Версии, – хмыкнул подросток. – Говорю же: маньяк. Они, когда в припадке, подковы гнут свободно.
– Ясненько…
Петр сделал вид, что ему надоело, и, потихоньку отколовшись, двинулся к проспекту. Насчет психа племянник мента, скорее всего, попал в точку. Только вот что это за псих? Должен быть натуральный – не такой, как, скажем, шахматист Полонезов, а подлинный инвалид по мозгам. А сможет сей калека прикончить четверых здоровых и совершенно адекватных людей? Вопросец… И еще: прийти-уйти незамеченным, не попасться сразу же у подъезда, на разгуливать по дворам с окровавленным тесаком. Видно, голова у шизоида все же работает.
И с деньгами у него нормально, неожиданно подумал Петр. Да. Шизоид не бедствует, иначе не уважил бы водилу чаевыми.
Мысль, блуждавшая по лабиринту, вдруг выбралась из тупика и понеслась вперед.
Хотел, дружок, третьего совпадения, злорадно спросил себя Петр. Так получай же: Батуганин, Валуев и я сам. С Петуховыми, понятно, осечка вышла, ведь он, потрошитель, не ведал, что заместо меня – они. Это почему же? Все ведают, а он… так же, как и я… Вот, в чем дело! Рассказывал таксисту про взрыв «Мелодии»… У них никакого взрыва не было – он был у нас. Где у нас-то?! Тьфу! Хорошо, а черный список? Шизоид убирает тех, кого приговорило Народное Ополчение. А я при чем? Меня в списке нет. Зачем он ко мне приперся? Зачем соседей грохнул, он что, кайфует от этого?
– Стоять! – Раздалось откуда-то сбоку. – Руки на капот!
– Какой капот, мужики? Вы что, очумели?
– То есть это… к дереву прислони.
Из темного садика показалось двое омоновцев: первый – туша килограмм на сто, не иначе, бывший десантник, второй, как в дрянной комедии, – прыщавый засранец. Личико тонкое, форма не по росту, бронежилет чуть не по коленям бьется. Стажер, что ли?
– Ну, вы напугали, – заулыбался Петр.
– Руки на дерево.
– Да вы что, мужики?..
– Стоять! – Крикнул он, срываясь на фальцет, и торопливо дернул затвор АКСа.
– Осторожно, – предупредил амбал. – Ставь на предохранитель и обыщи. Я прикрываю.
Он обошел вокруг и, поправив ремень, навел на Петра автомат. Петр глухо выругался и прижал ладони к корявому тополю. Тренироваться вздумали. Другого места не нашли.
Стажер боязливо потрогал его бока, поясницу и бедра. Извлек из карманов блокнот и деньги и вопросительно посмотрел на старшего.
– Действуй сам, – приказал тот. – Проверь обувь и пах.
Юный мент оттянул носки и пошарил в них пальцем, затем, смущенно кашлянув, прикоснулся к ширинке.
– Все, чистый, – робко доложил он.
Амбал заставил Петра раздвинуть ноги еще шире и, торопливо провел руками по его одежде.
– Документы ты забыл, – догадался он.
– А я их с собой носить не обязан.
– Я эту песню каждый раз слышу, – омоновец включил рацию и бросил в треск эфира пару усеченных, похожих на арго, фраз. – А здесь что? – Он небрежно пролистал книжку. – У, сколько у тебя телефонов. Небось жаловаться будешь.
– Не буду, если отпустите.
– Мы только задерживаем, отпускают другие. Такая служба.
– Мужики, меня жена дома ждет, – просительно молвил Петр.
– Так и меня тоже.
Милицейский «газик» появился на удивление скоро. В темноте Петр не разобрал, та ли это машина, что паслась у его дома, или другая. В кабине находился только водитель, и амбал приказал стажеру сесть рядом, а сам, вопреки всем инструкциям, забрался вместе с Петром назад. Шофер захлопнул дверцу, и через пару секунд «газик» сорвался с места. Петр проехал задницей по гладкой доске и стукнулся ухом о какую-то железку.
В металлическом коробе стояла кромешная тьма. Сквозь маленькое зарешеченное оконце были видны рекламные финтифлюшки Арбата, но света они давали не больше, чем тлеющий окурок.
– Навязали молокососа на мою голову, – пожаловался омоновец. – Порядочных людей беспокоить приходится. Я же вижу, кто человек, а кто – шваль.
Чтобы лучше слышать, Петр подался вперед. В доверительном шепоте патрульного угадывался обычный
