Настя перестала есть и крепко приложила Зайнуллина по затылку.
С психом будет трудно, отметил про себя Петр. А с бабищей – подавно.
– Дамы занимаются подбором новой базы. Сроку – три дня.
– Чем платить будешь, команданте? – Спросила Настя.
– Собой, – хихикнул Ренат. – И я на сдачу.
Людмила пнула его под колено. Зайнуллин схватил бутерброд и, прихрамывая, отошел к плите.
– Речи об оплате не идет. Если что потребуется – взяла и купила. Если рассчитываешь на гонорар – до свидания.
– За идею, значит…
– Ты больше привыкла за честь клана пасти рвать? У нас тут тоже клан. Россия называется. А вообще- то…
– Вообще-то, мы вас не держим, – закончил за него Константин. – Я вам денег обещал. Подкину. А там смотрите.
– Куда идти-то, Насть? – Сказала Людмила. – К ментам в засаду? Мы же сюда…
– Ну что ж ты, овца, лезешь? Дай поторговаться немножко! – Улыбаясь, проговорила она. – Условия: с кем спать, с кем не спать – решаем сами. Наберем свою бригаду – командуем сами.
– В пределах общей стратегии, – вставил Петр.
– Финансовые вопросы решаем сами, – продолжала Настя. – Захотим отколоться – никаких разборок, никаких отступных. Расходимся мирно. А, и вот еще: на домашние работы не подписывать. Все делаем по очереди. Мы тебе не женщины Востока.
– Заметно. Короче, вы остаетесь.
– Мы остаемся, – кивнула Людмила.
Костя сходил в комнату и принес оттуда разобранный ПМ.
– Помочь, или справишься?
– Первый ствол родители мне подарили на шестнадцатилетие, – сказала она. – Вернее, это они думали, что он у меня первый.
– Родители, – развел руками Петр. – Они всегда отстают от детей. Господи, что же будет лет через сто!
– Это еще греки спрашивали, – сказал Костя. – Древние. Нам кажется, что мир меняется. На самом деле – нет.
Людмила в мгновение ока собрала пистолет и небрежно бросила его в сумочку.
– Меняются только декорации, – согласилась она.
Немаляев рассеянно повертел в руке бутылку «Карвуазье», но так и не налил.
– Ты уверен? Ты на все сто уверен?
– Штаб, раньше ты мне этого вопроса не задавал, – обиженно проворковала трубка. – На сто, не на сто… не было там никаких записей. Даже блокнотика паршивого не нашли.
– А хорошо искали?
– Ты сам сказал: они где-то на виду. Ну, мы копнули по верхам. Если базар о тайнике, надо специалистов посылать.
– А гаврики? Что у них – шведская семья? Они могли взять, как думаешь? По мордам ничего не заметил?
– Да какие морды? Один вообще не при делах, Петя из него, кажется, бабки вышибает. Телка… с ней тоже не ясно. Каменная. Ствол увидела – и на пол. Но без нервов, строго так: раз-два. Жизнь, похоже, знает. Я ее, вроде, встречал где-то… но не помню. Может, с братком, может – так, сам…
– Что ты мне своими козами голову забиваешь? – Начал злиться Немаляев. – Не помнишь – хрен с ней. Как Петр себя вел? Не дергался?
– Тоже как скала. После разговора, когда стали шмонать, сник немного. Но мне ведь не до него было. Штаб, там квартира недетская, метров сто пятьдесят. Надо группу из десяти человек, и с приборами.
– Дурак! – Крикнул он. – Нет такого прибора, чтоб бумагу искал!
Зря наорал, подумал он. Люди не виноваты. Хочешь добиться толка – объясни солдату его маневр, а потом уж требуй. Но как же объяснить-то? И кому – братве? Впрочем, был у него еще один человек, посвященный в этот странный расклад с переселением душ. Но тот – темная лошадка, его проверять и проверять.
Немаляев раздосадованно вздохнул и налил-таки коньяка. Не спеша выпил, сунул в рот ломтик лимона и задумчиво засопел.
Записи Бориса мог оприходовать и сам Нуркин. Это при нем Влад такой индифферентный, весь якобы в текущем моменте. Владя не прост. Не может быть, чтоб никаких тылов не готовил. Но ведь оперативных возможностей у него – ноль. Допустим, наймет он пару детективов из отставных гэбистов, так чем эти филины лучше его ребят?
Нет, сказал он себе, это Петр отметился. И мудрить тут нечего. Петр их и взял, записи эти долбаные. Если, конечно, они не фикция. И у Бориса он не случайно загостился. Ясный день! Про такие совпадения пусть кино снимают, а мы народ реальный.
Просто Еремин шустрее. Первым вышел на Бориса, устранил – естественно – и все заграбастал. И остался на квартире?.. Зная, что он не единственный охотник до дневников Черных… Обнаглел? Да нет, сотник в этом смысле не хам. Опыт у него хороший. Что тогда?
Завалить сволочугу, все более распаляясь, подумал Немаляев. Как они там?.. «Именем Народного Ополчения»? Ну а мы – именем криминала. Тоже звучит. Именем братвы, будь она проклята.
Нет, Еремина ликвидировать в последнюю очередь. И то – при условии, что станет мешать. А не станет – пусть себе шебуршится. Какой-никакой, а все же шанс. Роговцев, так называемый серийный маньяк, залег глубоко, уже два месяца ни слуху ни духу. Кроме как через сотника на него не выйти.
Немаляев взвесил «за» и «против»: оставить Петра в покое в надежде заполучить Роговцева, или как следует прижать и, возможно, приобрести записи Черных. И то, и другое выглядело весьма сомнительно. Во-первых, неизвестно, удастся ли когда-нибудь побеседовать с маньяком, так же как никто не поручится, что дневник Бориса действительно существует. Во-вторых, где гарантия, что маньяк или этот поганый дневник откроют ему то, чего он жаждет. Гарантии нет. И третье, на закуску. Петр мог завязать со своей мышиной возней и вести жизнь честного бандита. Вот и лоха какого-то на квартиру притащил, и подругой правильной обзавелся… А записи он, допустим не брал, ему на них просто начхать.
Немаляев заметил, что бродит по кругу. И так плохо, и так дерьмо. Какой путь не возьми, все – в никуда. Сотник мог давно разыскать своего подчиненного и давным-давно проштудировать учение Бориса, или что там у него. И овладеть – абсолютной свободой. Обрести настоящую волю, какой никому и не снилось. Передвигаться по слоям. Самостоятельно. Ни от кого не зависеть. Ни от чего не зависеть. Выбирать свою жизнь. Выбирать – себя.
Воля… Вот она, так близко. Есть адрес. Можно снять с Петра кожу. Можно посадить его на иглу или купить, отдав взамен все. Есть разные способы. Нет только уверенности, что у него это получится – вырваться. Вырваться отсюда к чертям собачьим.
Коньяк, братва, бешеные деньги. Безумная власть. Но пользоваться ей… Настоящий, тутошний Немаляев-Штаб сказал бы: западло. Александру Немаляеву, вице-премьеру, даже и слов таких произносить не хотелось. И все же он пользовался – словами, деньгами, властью. Не ради удовольствия, а по инерции. Для поддержания системы в рабочем состоянии. Ведь система должна работать – любая.
Он достал из стола девятимиллиметровый «Зиг», тяжелый мужской пистолет, и сбросил рычажок справа. Передергивать затвор было ни к чему – при замене магазина «Зиг» заряжался автоматически. Достойное оружие для авторитета по имени Штаб.
Немаляев развернул пистолет на себя и хладнокровно заглянул в ствол. Палец без возражений лег на спусковой крючок. Он не сопротивлялся. Сопротивляться свободе глупо. Подлинной свободе, которая выше страха.
Дорога будет короткой. Шаг первый – он же последний. Не надо железных аргументов и тонких мотиваций. Ничего не надо, никакого обмана. Он знает, что делает. Это вернее, чем мудрость самостийного философа Черных. И это быстрей.
