он называет себя, и купцом Москалевым? Прасол лежит себе и не подозревает, что в то время, когда другие могилы запущены, заросли, обвалились, к его памятнику кладут свежие цветы. Нет, что-то здесь не так!
Какая-то тайна, черт побери. И все-таки врач не жалел, что позволил себя уговорить. Он шел, ступая по листьям, густо усыпавшим давно не метенную дорожку кладбища, шагал не торопясь, погруженный в свои мысли.
…У больницы стоял черный 'вандерер'. Едва хирург поравнялся с автомобилем, оттуда вышли два немецких офицера.
— Вы доктор Лещевский?
Он кивнул головой.
— Садитесь, — приказал один из офицеров. И, заметив, что врач колеблется, раздраженно бросил: — Да поживей, черт побери!
13. Неизвестность
Лещевский обещал вернуться в больницу сразу же после поездки на кладбище, но вот окна уже задергивали мутно-серой завесой сумерки, а хирурга все не было. Алексей то и дело посматривал на дверь, прислушивался к — звукам в коридоре, не раздадутся ли хорошо знакомые тяжелые шаги.
Решившись обратиться к Лещевскому с просьбой, Алексей почти не сомневался, что она покажется Адаму Григорьевичу дикой и скорее всего он просто отмахнется или в недоумении пожмет плечами. Но, выслушав Алексея, врач не выразил ни особого удивления, ни крайнего любопытства. Поколебавшись немного, он в конце концов молча кивнул головой, как будто речь шла о самом обычном, пустяковом поручении.
Но сейчас на душе у Алексея было неспокойно. Почему нет Лещевского? Что с ним могло случиться?
Не захотел впутываться в малопонятную историю? Пообещал, лишь бы отвязаться? Не похоже на него. Задержали? За что? Ведь смысла условного сигнала не знал никто, кроме Столярова, Фатеева и Шерстнева.
Расшифровать его — могли только они. Только трое людей знали, что цветы — это просьба о встрече, о помощи, сигнал бедствия. И только они знали, что кладбищенский сторож, коренастый цыгановатый мужчина с окладистой бородой на самом деле подпольщик Тимофей Шерстнев. Заметив цветы на могиле Москалева, он должен был прийти на помощь.
Бывшего сторожа по договоренности с местными чекистами эвакуировали в глубь страны, а рабочий с механического завода Тимофей Шерстнев, отпустивший бороду и длинные усы, одетый в драный брезентовый плащ, за неделю до прихода гитлеровцев поселился в покосившейся сторожке. Скрытая кустами бузины и рябины, она могла стать удобной явочной квартирой.
Шерстнев и должен был помочь группе 'Ураган' связаться с партийным подпольем.
Букет на могиле придумал Фатеев на тот случай, если связываться придется через недостаточно проверенного человека. Перед отъездом группы из Москвы Фатеев показал Алексею фотографию Шерстнева.
Теперь Столяров послал цветы. Получив этот сигнал, Шерстнев должен был прийти в тот же день на угол бульвара Декабристов и улицы Советской в три часа дня.
Но кого послать вместо себя навстречу с Шерстневым? В госпитале не было никого подходящего для выполнения этой миссии. На счастье Алексея, в этот день должна была из своего Юшкова прийти Аня с традиционными оладьями. Она приходила раз в неделю и оставляла сверток у старой санитарки тети Маши. Алексей запретил девушке ходить к нему в палату, боясь навлечь на нее подозрение полиции. Сегодня он сам встретил Аню у входных дверей и попросил ее пойти к трем часам в условленное для встречи с Тимофеем место. Описав подробно, внешность Шерстнева, он просил Аню передать ему только одно — Попова надо немедля вызволять из больницы.
Конечно, проще было бы послать Лещевского или Аню прямо в кладбищенский домик, но Алексей боялся, что в сторожке могла ждать засада, если Шерстнева за это время обнаружило гестапо.
Была у Столярова и еще одна явка — парикмахерская у колхозного рынка. Но это на тот случай, если не удастся связаться с Шерстневым…
Аня вернулась к Алексею в половине пятого. Он прохаживался по саду и еще издали по ее лицу понял, что она принесла ему недобрые вести.
— Он не пришел. Я ждала его полтора часа, — сказала Аня.
Алексей молча смотрел на нее.
— Ты ничего не перепутала?
— Нет, как вы сказали, угол бульвара Декабристов и Советской.
— Ты никуда не уходила?
— Нет. Я все время сидела на скамейке.
— Может быть, ты просто не заметила? Пожилой человек в брезентовом плаще, в руках толстая сучковатая палка.
— Говорю вам, его не было. Он не пришел…
Косынка у Ани сползла на затылок. Она раскраснелась и никак не могла отдышаться. До больницы она бежала бегом и боялась, что до наступления комендантского часа не успеет выбраться из города.
Она спросила:
— Это очень плохо, что этот человек не пришел?
Алексей горько усмехнулся.
Аня на минуту задумалась.
— А если он не смог? Ну просто не смог — и все.
Знаете, ведь всякое бывает…
Алексей, думая о чем-то своем, согласился:
— Да, наверное, не смог. Иначе пришел бы…
— Я схожу туда завтра, может, он завтра придет.
— Нет, не надо.
Наступила пауза. Затем Аня вдруг вскинула глаза.
— Да, чуть не забыла. Знаете, кого я видела? Лещевского. Когда первый раз к вам приходила, забыла сказать. В машине с двумя немецкими офицерами…
— Что, что? Лещевский?
Столяров прислонился к забору, закрыл глаза.
— Вам плохо? — встревоженно спросила Аня.
— Нет, нет, сейчас пройдет, — прошептал он.
То была тревожная ночь. И оттого, что он, ворочаясь с боку на бок, торопил время, часы казались бесконечными.
Еще утром он надеялся, что с помощью Шерстнева и Лещевского ему все-таки удастся вырваться из этой ненавистной палаты. Теперь какая-то случайность отнимала у него эту надежду. Почему не пришел Лещевский? Каким образом он очутился с немцами в машине? Где Тимофей Шерстнев? Получил ли он сигнал?
И хотя Столяров твердил себе, что на следующий день все выяснится и обойдется, страх холодными волнами окатывал сердце.
Утром он достал из-под матраца безопасную бритву, которую добыла где-то Рита. Единственное лезвие окончательно затупилось, и он долго правил его на поясном ремне. Он старательно выбрился, а затем, приставив костыли к раковине и неловко топчась на одной ноге, вымылся по пояс.
Что на уме у немцев? Они, конечно, вряд ли отступятся от Алексея. Видимо, следователи еще изучают его прошлое, анализируют каждое оброненное им слово, вооружаются уликами, чтобы заставить упрямого русского выкинуть белый флаг.
