только то, что я прикажу… Не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Не желаю. Поняла? И что за бессовестные ребята в этом Пашкове?!
Аня остановила на нем удивленный, пристальный взгляд, но промолчала.
Через два дня Алексей узнал от Шерстнева, что в Дупляновском участке произошел взрыв. Никто серьезно не пострадал. Гестаповцы почему-то заподозрили в диверсии самих полицейских, нагрянули целой комиссией, арестовали одного, а начальника Дуплянской полиции выгнали с работы.
И Алексей долго подшучивал над Аней, как она 'ликвидировала' фашистского служаку.
— Спасибо тебе, дружище! — Секретарь подпольного обкома обнял Алексея и троекратно расцеловался с ним. — От всех наших спасибо!
— Так это не я, — смутился Столяров. — Софью надо благодарить, ее рук дело.
— И Софье передай мое спасибо! Я ведь, грешным делом, когда ты первый раз мне рассказал о ней, не очень-то в нее верил. А вот смотри ж… Какой женщиной оказалась… Ты ее береги…
Этот разговор происходил ночью на конспиративной квартире в хуторе Белом. Карнович рассказал Алексею о провале карательной гитлеровской экспедиции 'Фредерикус', в которой принимали участие не только танки, но штурмовая и бомбардировочная авиация. Целых десять дней гитлеровские войска зажимали в клещи огромные лесные массивы, обстреливали, бомбили и прочесывали предполагаемые опасные районы. Но в 'опасных' районах они наталкивались лишь на изуродованные, обожженные деревья, вороха выброшенной взрывами мерзлой земли. Кое-где, правда, встречались покинутые землянки и шалаши, следы недавних костров.
Партизаны в руки врагам не попадались. Их костры дымили за многие десятки километров от тех мест, где громыхали, врубаясь в мерзлую чащу, танки и крались тропами цепочки эсэсовцев и жандармов.
Взволнованный рассказом Карловича, Алексей возвращался к себе, в Краснополье. Он еще не знал, что над головой одного из разведчиков его маленькой группы сгущались тучи.
В тот же день взбешенный Штроп расхаживал по кабинету коменданта города Патценгауэра.
— Я вас спрашиваю, господин майор, — кричал он, — откуда могла просочиться информация?!
— Это я вас должен спросить, — сердито шевеля бровями, басил комендант. — Охрана военной тайны — ваша обязанность.
— Прошу не напоминать мне о моих обязанностях, — ледяным тоном отрезал Штроп. — Я ни на минуту не забываю о них, не в пример некоторым.
— На что вы намекаете? — сощурился майор.
— Не догадываетесь? — с издевкой переспросил Штроп. — Ах, вы не догадываетесь! Или, может быть, не хотите? У вас под носом орудуют изменники, русские шпионы, а вы хлопаете глазами…
Комендант не спускал со следователя настороженного взгляда.
— Где перепечатывался план карательной операции? — закричал Штроп.
— Здесь, в секретном отделе…
— И это вы называете секретным отделом?
— Но почему вы считаете, что партизанам стало известно об операции именно из комендатуры?
— Я-ничего не считаю, господин майор. Если бы я считал, я б не разговаривал с вами здесь, а принимал бы меры… Я лишь предполагаю… Эта машинистка, Эльга, она вполне лояльна?
Майор дернул плечами.
— До сих пор у меня не было оснований… Она из почтенной семьи. Ее отец известный инженер, много лет работает у господина Круппа…
— Мгм, — промычал Штроп. Этот довод несколько остудил его горячность. Но, может быть, туда кто- нибудь заглядывал, в этот ваш секретный отдел?
— Но это запрещено. На двери висит табличка.
Штроп остановился, покусывая нижнюю губу.
— Я все-таки хотел бы поговорить с этой Эльгой, — проговорил он после некоторого молчания. — Табличка не солдат с ружьем.
Через пять минут Штроп беседовал с Эльгой, а через четверть часа он вызвал к себе Софью Львовну. Он смерил Ивашеву долгим, подозрительным взглядом.
— Вы, кажется, дружите с Эльгой? Приятное знакомство, не так ли?
Внутри у Софьи Львовны все оборвалось. Тревожно, до темноты в глазах забилось сердце. Но она старалась овладеть собой и даже заставила себя улыбнуться.
— Да, конечно, — ответила Софья Львовна. — Мы с Эльгой одиноки. Это нас сблизило…
— Даже одиноким не полагается входить туда, куда не положено.
— Господин офицер, я пожилая женщина, но я помогаю великой Германии в меру моих сил. Я дворянка, большевики отняли у меня все… даже единственную дочь — Ивашева лихорадочно собралась с мыслями. Какие доводы приводить в оправдание, чтобы отвести от себя подозрение следователя…
Рита… Ведь никто не знал, что она нашла ее в карьере. Все думали, что ее убили на улице — так Ивашева говорила по совету Алексея.
— Зачем вы входили в секретный отдел?
— Я подружилась с машинисткой Эльгой — она вам говорила…
— Вы когда-нибудь брали у нее что-нибудь? Уносили из комнаты?
Софья Львовна поняла, что Штроп напал на верный след. Должно быть, нужно говорить правду, но так, чтобы эта правда маскировала истинное положение вещей.
— Помнится, я несколько раз брала у нее копирку.
Мы всегда занимаем ее друг у друга, когда бумага кончается, а работа срочная…
— А на днях вы брали копировальную бумагу?
— Да… Всего три листочка.
— Где эти листочки? — живо спросил Штроп.
— У меня в столе, — ответила Софья Львовна, мысленно благодаря Алексея, который настоял, чтобы она не только обязательно сохранила копировальную бумагу, взятую у Эльги, но и забила ее до дыр.
Через несколько минут Софья Львовна принесла синюю копирку Эльги. Она была настолько стара, настолько изрешечена крохотными дырочками, что это обстоятельство несколько поколебало Штропа.
Когда Штроп поделился своими подозрениями насчет Ивашевой с комендантом, тот горячо запротестовал.
— Этого не может быть! Ивашева настроена против большевиков! Она религиозна, потеряла дочь… Ее высказывания…
— Высказывания — это чепуха, господин майор. Не будьте так наивны!
— Но я хорошо знаю Ивашеву. Мы долго к ней пристально приглядывались, изучали. Нет, этого не может быть.
— Не слишком ли вы много на себя берете, господин майор? — язвительно спросил Штроп.
— Я говорю то, в чем уверен. А вы высказываете только лишь предположение. В конце концов, что могли сказать ей копирки? И почему именно эти бумажки служили Эльге для перепечатки плана? Я сам подбираю сотрудников и подвергаю их тщательной проверке. А вы считаете, что мы должны всю исписанную копирку выискивать по мусорным ящикам?
— Вы защищаете Ивашеву с упорством адвоката, — саркастически усмехнулся Штроп. — С чего бы это а?
Уж не пленила ли зрелая красотка ваше сердце, господин комендант? Она еще весьма аппетитна…
— Нет, — сухо отрезал Патценгауэр. — У меня с Ивашевой только служебные отношения. Но я ценю ее за исполнительность, аккуратность и хорошее знание языка.
— Мгм…. черт побери! — раздраженно бросил Штроп. — Тогда внушите этой непорочной деве, а также всем сотрудникам, что, если на двери висит табличка 'Вход воспрещен', значит, никто, кроме тех, кому положено, не смеет туда совать носа…
— Да, да, — пробормотал Патценгауэр. — Я приму строгие меры…
Штроп больше не настаивал. Когда он обсуждал дело о копирках с Венцелем, тот также положительно отозвался об Ивашевой. Откуда было знать Штропу, что Венцель дрожит за свою шкуру: допрос с пристрастием Софьи Львовны мог открыть тайну исчезновения Риты и того проклятого вечернего
