С ужасом думаю о притуплении чувства за последние годы, — не любовного (брезгую!) — жалости. Между мной 18 л. и мной 28 л. в этом <пропуск одного слова> — бездна, а мною 8 л. и 28 л. — несоизмеримость. Точно творческая сила (умение всё проявить: уверенность со всем справиться) съела и это. Только сон (сновидение) возвращает. И С.
Нет. Просто Бог опомнился и дал первый слой кожи. (1932 г.)
Уехал | на последнем корабле
Последним —|
— Удар крыла! — взлет крови — междометье —
И поворотом памяти — к тебе —
Туда — в твое восемнадцатилетье.
Лепечущим младенчеством зыбей
Эвксинских — высь ! Лавром
Обласканная. Взор, благоговей:
Мы снова на листе заглавном.
Земля высокомерная! Ступню
Отталкивающая как ладонью!
Когда ж опять на грудь твою | ступлю
тебе |
Заносчивой пятою амазоньей, —
Сестра высокомерная! Шагов
Не помнящая!
Земля, земля Героев и Богов —
Амфитеатр моего Восхода!
Тебя пою, пергаментная сушь
Высокодышащей земли Орфея!
Кормилица Героя и орла…
[…]
Лишь оттиск берегущая крыла —
Земного не приемлющая следа…
Смерть Блока. Стихи к Блоку.
Чрево, ужель не узнало — чада?
Единственный случай совпадения протокола и легенды: Жанна д’Арк.
Не потому сейчас нет Данта, Ариоста, Гёте, что дар словесный меньше, — нет: есть мастера слова — большие. Но те были мастера дела, те жили свою жизнь, а эти жизнью сделали писание стихов. Оттого так — над всеми — Блок. Больше, чем поэт: человек.
(Верно и спорно, но оспорить могла бы только я же.)
Прямо в эфир
Вьется тропа.
— Остановись!
Юность слепа.
Ввысь им и ввысь!
В синюю рожь!
— Остановись! —
В небо ступнешь!
<Справа, напротив стихотворения, поперек страницы:> NB! Если бы критики вместо зачем и почему (написано) отмечали бы такие вещи как:
Прямо в эфир
Вьется тропа.
(Ich will nicht langer
Am Boden hocken!
Lasst meine Kleider!
Lasst meine Locken!
Lasst meine Hande —
Sie sind ja mein!) [59]
(Стихи Отрок, Огнепоклонник) [60]
По мановенью горят, гаснут
Гляну — горят, отвернусь — гаснут…
Дай уголек проглочу нa-смех…
(кому? себе, над собой же)
14-го р<усского> авг<уста> 1921 г.
Письмо к Ахматовой
(После смерти Блока)
Дорогая Анна Андреевна! Мне трудно Вам писать. Мне кажется — Вам ничего не нужно. Есть немецкое слово Saule [61] — по-русски нет — такой я Вас вижу: прекрасным обломком среди уцелевших деревьев. Их шум и Ваше молчание — что тут третьему? И всё-таки пишу Вам, потому что я тоже дерево: бренное, льну к вечному. Дерево и людям: проходят, садятся (мне под тень, мне под солнце) — проходят. Я — пребываю. А потом меня срубят и сожгут, и я буду огонь. (Шкафов из меня не делают.)
Смерть Блока. Еще ничего не понимаю и долго не буду понимать. Думаю: смерти никто не понимает. Когда человек говорит: смерть, он думает: жизнь. Ибо, если человек, умирая, задыхается и боится — или — наоборот — <пропуск одного слова> то всё это: и задыхание — и страх — и <пропуск одного
