собственной персоной. 'Гете' принялся было рапортовать.
– Где у тебя тут мальтийский рыцарь? – перебил Куракин, спрыгивая в навозную жижу, и тут же двинулся в гостиницу самостоятельно.
Джулио, наблюдавший, почесываясь, сцену из окна, никак не предполагал, что вельможа имеет до него интерес. Вдобавок лицо вельможи показалось ему странно знакомым.
Он с удивлением разглядывал богатейшую карету и пуговицы на мундире. Он готов был побиться об заклад, что пуговицы – брильянтовые.
Роскошная кавалькада по щиколотку в грязи на фоне слоновника являла зрелище, непривычное для европейского глаза.
Забарабанили в дверь. Робертино спросонок подскочил как ужаленный, завертелся на месте, бросился к двери, остановился, оглянулся на хозяина.
Джулио кивнул, быстро встал с кровати, потом сел обратно и хладнокровно взялся за сапог.
Куракин властно вдвинулся в комнату, за ним 'Гете' и нижние чины, которые сразу расположились по стенам. В распахнутых дверях столпилась гостиничная прислуга. 'Арестуют', – шептались там.
Джулио, не повернув головы, продолжал спокойно натягивать сапог.
– Императрица желает дать вам аудиенцию, – сказал Куракин. – Любезнейший, чего-нибудь! – крикнул он почтмейстеру и вдруг сладко зевнул.
Джулио повернул голову, кивнул, похлопал по голенищу, поднялся. Удивление рыцаря достигло пика. Во-первых, он никогда не видел, чтобы так ловко шевелили бровями. Во-вторых, рекомендательные письма лежали в дорожной сумке. Да он и не предполагал никак, что письма приведут его во дворец. Если царица хотя бы просто соизволила ответить – уже победа, а тут…
– Я ждал вас вчера, – холодно сказал Джулио. – В котором часу аудиенция?
'Здоро- ов!' -подумал Куракин, с завистью глядя на мощную грудь рыцаря.
– Как 'в котором часу'? – Куракин принял из рук 'Гете' лафитник, хлебнул и отерся. – Помилуйте, граф. Матушка велела прямо и доставить. И эскорт прислала. Сейчас закончат пить кофей – и давай! Ну, ты только приоденься, конечно. – Куракин скептически оглядел наряд Джулио и резко повел шеей, словно ему резал воротник.
Отчасти приготовленный обхождением Скавронского, Джулио все же с трудом усваивал контрасты. Словно он с детства пил с этим русским вельможей на брудершафт, и чего им, спрашивается, притворяться друг перед другом?
Проводив рыцаря до стеклянной оранжереи Эрмитажа, Куракин велел камер-пажу доложить и уселся под бюстом Вольтера.
Великолепие Зимнего дворца поразило Литту, как оно поражало всякого. Куракин с любопытством поглядывал на рыцаря, пока шли по галереям. 'Отчего столько Вольтеров?' – думал Джулио, хмурясь.
Войдя в оранжерею, Джулио подошел к окну, выходящему на висячий сад, состоявший из берез, мраморных статуй работы Фальконета и еще одного Вольтера.
Джулио не верил, что игрой ума можно добиться положительных результатов. Оттого не любил вольнодумцев, французских в особенности.
Государыня вошла в оранжерею в русском платье. Позади плотно ступал статс-секретарь Зотов, за ним две фрейлины.
Джулио приблизился, встал на одно колено и приложился к руке.
Живая императрица совершенно не походила на портрет, привезенный на Мальту Волконским. Лицо на портрете казалось тяжелым и в целом недовольным. 'Недовольство государя есть довольство народа, – усмехнулся тогда Лорас. – Оно же – признак величия'.
Походка императрицы была действительно тяжеловата. Но живое выражение лица с непритворным интересом к миру – подкупало.
Джулио подал императрице письмо Скавронского. Едва взглянув, она передала конверт Зотову.
– Граф! – сказала Екатерина. – Нам приятно видеть рыцаря славного и блестящего Ордена Святого Гроба. Памятуя, что вы воспитаны в странах с нежным климатом, я пожелала принять вас в оранжерее. Надеюсь, привычная обстановка побудит к откровенности, принятой при нашем дворе.
Сколько раз в дороге Джулио представлял себе первое появление при дворе! Как он отставит ногу, положит руку на эфес шпаги, выдаст вперед грудь с крестом и с благословения щуплого Дублета скромно скажет: 'Как из твердых камней сложены стены этого дворца ('По обстоятельствам, граф, – из дубовых бревен') и его фундамент… – тут он обводит рукой помещение, – так твердыня христианства в лице Суверенного Мальтийского… из избранных воинов церкви… И я имею высокую честь…'
Но он никак не ожидал, что первое появление состоится в семь утра, что нога его, как, впрочем, и обе руки, будут злобно искусаны русскими кровососущими, а фразу о камнях стен придется говорить в застекленной оранжерее… Камень, правда, имелся, но в речи царицы – не то за пазухой, не то подводный…
Джулио отставил ногу.
– Я имею честь… – сказал он.
('Смотрите на фрейлин, – запоздало вспомнил Джулио. – Узнаете – в каком настроении царица'.)
Он послушно посмотрел на фрейлин. По двум райским личикам можно было прочитать разве что сводку погоды. Погода, кстати, была так себе. И вдруг понял: оттуда, из-за плеча царицы, на него могла смотреть Екатерина Васильевна Скавронская, фрейлина и статс-дама императрицы.
– Долг христианина – с оружием в руках защищать святую веру, невзирая на благолепие природы, – просто сказал он. – Христианская кровь оставляет одинаковые следы на суглинке и на черноземе.
Джулио знал, какие слухи носятся по Европе о нравах, царящих в ордене госпитальеров на Мальте. И упрек в оранжерейной изнеженности – еще не самый горький из всех.
Ответ рыцаря произвел впечатление. Зотов ниже наклонил голову, фрейлины переглянулись, а Куракин повел шеей и мертво вперился в рыцаря.
– Браво, – сказала Екатерина. – Поверьте, мое восхищение подвигами ордена в битвах с Блистательной Портой может сравниться только с восхищением от последних побед моей собственной армии. – она указала на небольшой бюст фельдмаршала Румянцева в углу.
Куракин мстительно посмотрел на Джулио и снова зашевелил бровями. Тут Джулио сообразил, кого напоминает вице-канцлер: вчерашнего зверя, отправленного Робертино к праотцам.
– К сожалению, – продолжала Екатерина, – наш Балтийский флот далеко отстает от Средиземноморского (Джулио поднял подбородок: о русском Средиземноморском флоте он слышал первый раз в жизни). И я искренне признательна, что гран-магистр Роган так удачно исполнил нашу просьбу. – царица обвела рукой фигуру Литты. – Правду говорит адмирал Ушаков: чем лучше моряк излагает мысль, тем он привлекательней для Нептуна.
'Тем он привлекательней для Нептуна, – повторил про себя Джулио. – То есть быстрее утонет?'
– Нептун – царь, и вашему величеству лучше знать его пристрастия, – ответил Джулио и замолчал.
– Браво! – снова сказала Екатерина и повернулась к Куракину. – Я думаю, он сойдется с Нассау-Зигеном. Вы где остановились?
– В Почтовом дворе, ваше величество, – подсказал Куракин.
– Где?
– Понял, ваше величество.
– Пожалуйста, – сказала царица.
Екатерина была искренне поражена. Она просила капитана – ей прислали потомка миланского герцога. Она ждала худосочного полумонаха – ей выдали громадину дипломата. Она, наконец, приготовилась к соусу-бешамель из фраз, а накормили простым, но изысканным кушаньем. Такого сочетания в природе не существует.
– Вот еще что, – сказала Екатерина. – Великий князь Павел Петрович изучил историю вашего ордена. Вам будут рассказывать сказки, что ежели станете ездить в Гатчину – так потеряете мое расположение. Вы поменьше слушайте. – и протянула руку в знак окончания аудиенции.
– Когда рыцари ордена выбирают знакомства, – твердо сказал Джулио, – их в первую очередь заботит, чье расположение они могли бы приобрести или потерять. Что касается меня, я имею обыкновение слышать не меньше и не больше того, что мне хотят сказать.
