озлоблены и испорчены! до мозга костей! ну а музыка?что вы скажете о музыке?
– Классическая музыка?.. полная туфта!.. а современная музыка? она полна ненависти! через нее желтые и черные реализуют свою ненависть к белым!.. они сокрушают и топчут их музыку!.. и они в этом преуспели!.. они ее полностью уничтожают! она станет их священной добычей!
– Тише! не говорите так громко! нас могут услышать!
– Да у вас просто мания, полковник!..
– Лучше поговорим о другом!..
– Но ведь это правда, о чем же мне еще говорить? о шарикоподшипниках?.. или пуговицах для воротничков?..
– Ну не обязательно!.. не обязательно!..
– А сколько у вас уже страниц?
– … семьдесят две!.. давайте тогда об Академии…
– В Академии вообще ничего не происходит… они там только и умеют, что говорить! красиво! правда есть там одна шельма, этот Мориак… он всегда напоминал мне жука-богомола!.. точнее, там целая стая таких богомолов!.. они даже как-то устроили костюмированный бал!.. это был кошмар!.. они все подражали Мориаку!.. и 'делали' это замечательно!.. они вышагивали как Мориак!.. получали свои Нобелевские премии!.. Мориак приходил ко мне на улицу Лепик!.. я хорошо его запомнил!.. он действительно был похож на богомола!.. вылитый!.. полное отсутствие лба… такие жесты, как у насекомого… его ко мне привел Фернандес[33]… 'И это Франсуа Мориак?' – я не верил своим глазам… 'Но послушай, у него же совсем нет лба?.. его что, оперировали?..' 'Нет! что ты!..' Фернандес его хорошо знал… 'Значит, это врожденное?.. он что, микроцефал?..' и в самом деле, у него отсутствуют фронтальные доли!.. Фернандес был с ним близко знаком, он спросил меня, что я думаю о его голосе… 'Ты считаешь, это рак?..' а голос у него и вправду был очень хриплый… представляете, кажется именно это и помогло ему войти в Академию[34]!.. 'Он не протянет и двух… трех месяцев!..' этих слов оказалось достаточно!
– А вы не сгущаете краски, всячески насмехаясь над Академией?
– Ну что вы! что вы! подумать только, ее основал еще Ришелье! какой уж тут смех!
– Но вы-то сами тоже уже изрядно поистрепались! уверяю вас! там есть академики гораздо менее древние!
– Вы как всегда правы, полковник Каквастам! Однако сколько у нас уже страниц? еще не достаточно?
– Давайте посчитаем… восемьдесят!.. а чем все-таки они вас так обидели в этой Академии? признавайтесь!
– Да ничем!..
– Может вы сами хотели бы туда попасть?..
– Ах! нет!.. боже упаси!.. старцев наряжают в клоунские наряды и делают посмешищем в глазах молодежи… а в Гонкуровской Академии и того хуже, их хоронят заживо…
– Я вставлю все это в интервью? вы думаете, это кому нибудь будет интересно?
– Может быть, и нет… какая разница!.. Гастон ведь сказал мне: 'Поторопитесь! пусть про вас снова заговорят!..' я вот и делаю, что могу…
– Может быть, нам снова вернуться к вашей 'эмоциональности'? к пресловутой 'эмоциональной выразительности' вашего стиля?
– Вы полагаете, это будет интересно?
– О! нет, я так не считаю… нет!.. абсолютно! Более того, я могу вам кое-что сказать… рассказать, что думают об этой вашей 'эмоциональной выразительности'… во всех слоях общества!.. в простом народе… среди артистической богемы!.. в кругу военных!..
– Валяйте! откройте же мне наконец глаза!.. прошу вас!
– Мне известно мнение культурных людей… и вообще представителей разных кругов!
– Я весь внимание! это очень интересно!
– Знаете, что все думают о ваших грязных романах?.. о вас лично?.. о ваших методах?
– Валяйте!
– О вашей бесцветной наружности?.. о ваших претензиях 'не участвовать в этих играх'?..
– Ну так что? что?
– Да то, что во всей французской литературе еще не было такого Тартюфа, как вы! вот!
– О! я ожидал большего, вы меня разочаровали!.. полковник!.. мне уже все это говорили!.. десятки!.. сотни раз!.. и в куда более живых и ядовитых выражениях!.. просто разящих наповал!.. а вы, вы жуете какое-то мочало!
– Неужели?
– Я все это уже слышал!..
– А как насчет того, что достойно восхищения?.. давайте обратим свой взор в другую сторону… наужели вами никто никогда не восхищался?.. разве вам нечем гордиться?
– О! да! полковник! о! а как же! я вижу, полковник Резеда,что вы начинаете меня понимать!.. улавливать нужный тон! браво! вы и не представляете, как здорово вы это сформулировали!.. мне и вправду есть чем гордиться! например, тем, что произошло неподалеку от Гибралтара!
– Подождите! я записываю… одну минутку!.. так! моя записная книжка! мой карандаш!..
– Сколько там страниц?
– Девяносто!.. ну так что насчет Гибралтара?.. как там с Гибралтаром?
– Да, Гибралтар! полковник!.. перед самым Гибралтаром!.. мы сделали пробоину в небольшом английском судне, сторожевом корабле 'Кингстон Корнелиан'… мы протаранили его прямо посередине! продырявили его корпус и сердце… на скорости в двадцать один узел! представляете! одиннадцать тысяч тонн! он даже и 'уф' сказать не успел! все произошло так быстро, наш толстяк впилился в этого малыша.
– Ну и ну! надо же!
– Вот вам и 'ну и ну'! я был корабельным врачом на 'Шелле'[35]! если бы вы только видели, полковник, эту 'Шеллу'!.. вся в броне, от носа до кормы! мы разрезали этого нахала пополам! все его снаряды взорвались одновременно!.. он тоже вырвал у нас шестнадцать метров! шестнадцать метров вдоль корпуса!.. но зато он него самого, простите, остались только пузыри на воде! от корпуса и всего остального! корпуса и остального!.. такого не было со времен Трафальгарского сражения… и напрасно нам сигналили с берега!.. куда там! слишком поздно! мы унеслись на скорости двадцать два узла, полковник!
– Не говорите так громко! не так громко, прошу вас!
Он сам уже перешел на шепот.
– И все произошло при свидетелях?
– Еще бы! и при скольких! можете не сомневаться! в 11 часов вечера…в одном кабельтове от крепости!.. на нас было направлено по меньшей мере сто прожекторов!.. на нас смотрела вся крепость! там было светлее, чем в Эпиней! в студии в Эпиней[36]!
– Здорово!
– Как во время съемок!..
– Значит, вы этим гордитесь?
Он уже не записывал…
– Да нет!.. не особо, но все это было именно так!.. точно так же, как было и то, что шестью годами позже, я провел два года в заключении в тюрьме Вестерфангстель, в павильоне К, в Копенгагене, в Дании… вместе с 'приговоренными к смерти датчанами'…
– И поделом!
– Ну да, лакей! да! конечно! естественно!.. более того, они заставили меня провести еще пять лет на берегу Балтики в маленьких и очень специфических хижинах… при двадцати… двадцати пяти градусах ниже нуля!.. причем я сам все еще и оплачивал!.. увы!.. оплачивал все сам!
– Но почему?.. почему?..
– Да кто его знает… из принципа, наверное!
– Значит, они такие, эти датчане?
– Да, правда туристам они этого не говорят!
