окликнула их и протянула ранний персик, самый большой в своей корзинке, отказавшись принять плату. Они поехали дальше – и никто не говорил непристойностей, все лишь желали счастья.
– Не узнаю наших горожан, – сказал Энтони, когда они выбрались за частокол. – Что это с ними?
Сана лишь плечами пожала и пустила лошадь галопом, так что стало не до разговоров.
Они катались до вечера. Сумерки застали их неподалеку от каменоломен.
– Есть хочется ужасно, – сказала Сана. – Тут где-нибудь имеется трактир?
– Едва ли, – усомнился Энтони и огляделся. Трактира, конечно, не было, но невдалеке, на краю карьера, горел костер, вокруг которого расположились человек пятнадцать рабочих. Ветер доносил дым и невыносимо желанный запах еды. Энтони тронул коня и подъехал к костру:
– Не накормят ли здесь уставших путников? – спросил он.
– В седло не подаем, а коли слезете, накормить можно, – ответил один из каменотесов.
Энтони и Сана присели возле костра на бревно, стряпуха протянула им миску и две ложки. Похлебка была простой, но оголодавшим путникам она показалась не хуже самых изысканных блюд. Женщина усмехнулась и подлила еще.
– Ешьте, ваша светлость, вам нынче много сил надо…
– А мне? – чуть обиженно спросила Сана.
Энтони чуть не поперхнулся. Этого еще не хватало! Слушать, как его жена обменивается двусмысленностями с рабочими, было выше его сил – но что сделаешь? Вот уж затыкать рот Сане он не рискнет…
– Вам тоже, да не столько. Кому трудней-то – яме или лопате?
– Это еще как сказать… – пожала плечами Сана. – Если яма не в болоте…
По счастью, староста артели прекратил начавшееся состязание в остроумии.
– Хватит, – оборвал он уже открывшую рот для ответа стряпуху. – Не смущай милорда.
О том, чтобы не смущать миледи, речи не было. Ну да, конечно, наверняка история, как лорд Бейсингем ехал под венец, закрывшись «фатой», давно стала всеобщим достоянием. Впрочем, как и заветный обряд. Может быть, потому над ними и не смеются?
Тщательно, как полагалось у рабочих, вытерев хлебом миску, Энтони протянул ее стряпухе:
– Спасибо. А это – в артельную казну, – и кинул на дно серебряную монету.
– Э нет, не туда, – засмеялся староста и, взяв монету, протянул ее молодому парню. – Он у нас жениться собрался. Говорят, что подарок счастливой пары к счастью. Вот пусть ему и будет.
Сана еще немного посидела и отошла к лошадям. И тогда Энтони наклонился к старосте.
– А что, мы похожи на счастливую пару? Тот засмеялся.
– Эй, Майка, у тебя вроде бы есть зеркало? – окликнул староста стряпуху. – Подай-ка милорду.
Та протянула маленькое ручное зеркальце. Энтони взглянул и едва не полез простонародным жестом пятерней в затылок: да, если он так выглядит, тогда, конечно, чему удивляться… Лицо было таким же, как и раньше, разве что легкие тени под глазами, но зато сами глаза – шальные, удивленные и сияющие, как звезды.
– Ваша хозяйка, она лучше собой владеет. Ну, а уж у вас на лице все, как на белом платочке…
Энтони отдал зеркальце и поднялся, чувствуя, что и сегодня его сумели-таки вогнать в краску.
…Обратно ехали шагом. Теплый ветерок пах дымом далеких костров и цветами. Остаться бы тут на всю ночь, да нельзя – уединение уединением, но если они не вернутся к ночи домой, наутро их будет искать весь гарнизон.
А дома воздух пах едой – хотя и не такой вкусной, как похлебка каменотесов – и жасмином. Сана быстро уснула, а Энтони не спалось. Устав вертеться на постели, он выбрался через окно на террасу, присел на парапет, глядя через стену на город.
– Доволен? – спросил кто-то рядом.
– Еще бы… – ответил Энтони. – Надо же быть подобным дураком. Я так ее люблю, а сообразил только сейчас…
Он не повернул головы, по-прежнему глядя вдаль. Да и кто, собственно, может появиться ночью на террасе запертого и охраняемого дома? Кирасирский полковник подошел, тоже облокотился на парапет, поигрывая веткой цветущего жасминового куста, улыбнулся.
– Уж этот-то подарок ты заслужил. Кстати, тебя можно поздравить с повышением?
– А, – махнул рукой Энтони. – Было бы с чем поздравлять. Самое лучшее – командовать полком, а дальше одна маета…
Они еще постояли, молча глядя на ночной город, залитый лунным светом.
– Красиво. Люблю Трогартейн. Хотя из гостиной дома Шантье вид был получше… – сказал Святой Ульрих.
– А ты бывал там? – встрепенулся Энтони.
– Приходилось. Забавно, надо же, как сплетаются дороги судьбы. У меня ведь тоже был друг – маркиз Шантье. Сколько мы там вина выпили, в этой гостиной! Жаль дома, он хороший был, теплый…
– Ничего, еще будет! – выпрямился и вскинул голову Энтони. – Главное, что хозяин жив, а дом построим не хуже прежнего. А шкаф с его любимым балийским хрусталем я ему на новоселье подарю.
– Дело хорошее. Хотя ему и не нужно. Но все равно подари…
– Знаешь, пусть ты и святой, – возмутился Энтони, – но Рене я все же лучше знаю!
– Конечно, лучше, – не стал спорить святой. – Но всю эту красоту он держал для вас. Потом – для вас, а сначала – для тебя. Ты, когда всех потерял, был такой несчастный и бесприютный, так тянулся хоть к какому-нибудь теплу. А Рене заметил, что тебе нравятся всякие безделушки, и стал отогревать, как умел. Так дальше и пошло…
– А я ведь тебя даже не поблагодарил за него… – потерянно сказал Энтони, – ты так быстро ушел…
– Это ничего, – улыбнулся Ульрих. – Если ты что-нибудь захочешь мне сказать, просто скажи, и все. Я услышу…
Они еще помолчали, потом Энтони, нахмурившись, проговорил:
– Можешь быть, подскажешь, как избавиться от Хозяина? Исповедь от него не помогает. Он ко мне перед свадьбой приходил, сразу после покаянной недели. Ничего не требовал, ни к чему не склонял. Просто так приходил, мстил, издевался…
– Э, нет… «Просто так» он ничего не делает, все его действия имеют смысл. На этот раз ему нужно было разлучить вас с Александрой.
– Он что, думал, тогда я повернулся бы к нему?
– А кто говорит о тебе? В этот раз он боролся не за тебя.
– За Сану? – Энтони похолодел, сделал было движение к окну. Святой засмеялся.
– Успокойся, кто ее теперь тронет… А вот если бы не ты, что бы с ней стало, как полагаешь?
Энтони пожал плечами.
– Догадаться нетрудно. Покрутилась бы еще немного в Трогартейне, а потом вернулась к отцу.
– Вот именно. Только ты не все знаешь. Ты не знаешь, какие планы были у Монтазьена относительно будущего Саны. Он ведь готовил из нее себе замену.
– А мне говорили, что в третий круг женщин не допускают…
– Милорд, да при чем тут мейерские снобы? Монтазьен – магистр высшего круга церкви Князя Огня, один из пяти его наместников, и для него что мейерские братья, что козлики, что маги с алхимиками – все они значат одинаково, не более, чем вороны или крысы. Знаешь, почему ты не застал в Аркенайне ни тайского монаха, ни того, усатого? У них была голубиная почта, и Монтазьен, едва узнав о событиях в Трогартейне, тут же им обо всем сообщил. Они и удрали. Но ни один из магистров даже не подумал предупредить остальных, кто был в Аркенайне, одного лишь Шимони князь прихватил с собой, понравился ему капитан… Все эти козлики и мейерские братья для них ничего не значат. Новое место – новые крысы, к чему заботиться о старых? Этого добра везде много. А магистры высшего круга разговаривают с самим Князем.
– Подумаешь, – фыркнул Энтони. – Я тоже с ним разговариваю, ну и что?
– Да, он надеялся, – лукаво улыбнулся Ульрих. – Когда ты согласился принять корону, он даже
