– Ничего я не трушу! – обиженно вскинулся Бейсингем. – Вызывать подкрепление – не трусость, а стратегическая необходимость. Рене, – снова изменив тон, умоляюще заговорил он, – ты же не бросишь меня один на один с этой ужасной толпой, которая все время смеется…
И вот теперь, за час до начала службы, все трое пешком направились к монастырю. Энтони не ошибся, он действительно чувствовал себя ужасно – как голый на площади. Казалось, все взгляды обращены на него. Судя по тому, как Сана вцепилась ему в руку, ей приходилось не лучше. Однако ничего страшного не произошло. На них и вправду оглядывались, здоровались и почти все желали счастья, но и только. Насмешничать в такой день ни у кого не было желания.
Когда они вошли в церковь, народу там было уже довольно много. «Милорд Бейсингем!» – словно ветер, пронеслось над головами. Энтони замялся было, не зная, куда идти дальше, но Рене кивнул ему и пошел в правый, благодарственный придел. Энтони опустился на колени, украдкой огляделся. Справа от него стоял Рене, слева – Сана, в толпе богомольцев затерялся увязавшийся с ними Лориан.
«Не так уж и плохо, – подумал он. – Определенно, в этом что-то есть…»
И тут же услышал привычный назойливый комментарий: «Если не можешь отбиться, постарайся хотя бы получить удовольствие…»
– Да пошел ты! – зарычал Энтони, но прозвучал грозный рык неуверенно, даже жалобно. А тут еще, как назло, начали вспоминаться все куплеты и эпиграммы, которые он написал в своей жизни, иные были так удачны, что он поневоле пару раз засмеялся. Да, если вера – состояние души, то у него с этим состоянием как-то не очень…
«Не расстраивайся, – успокоил незримый собеседник. – Обретешь. Если очень стараться, то и корову можно научить вальсировать, и генерала молиться…»
В открытые окна донесся удар колокола, возвещающий начало службы. Энтони, по примеру прочих, осенил лицо знаком Солнца. Голос осекся и замолк.
«Ага, а вот этого ты боишься! – торжествующе подумал Бейсингем. – Учту!»
Снова ударил колокол, воздух дрогнул… и вдруг перед ним открылся мир, до самых далеких гор. Здесь, неподалеку, в городе, в домовой церкви Баррио, среди слуг и рядом живущих горожан, он увидел Эстер, Алана и Терри, в монастыре святого Антонина, с прочими офицерами, был генерал Гровер, а совсем далеко, в аккадской степи, собирались в своих глинобитных церквушках пограничные жители, которым чертогоны нисколько не мешали соблюдать церковные праздники. Шестьсот лет назад так же стояли рыцари короля Трогара с двенадцати-лучевыми звездами на плащах. Энтони увидел их сразу, всех, знакомых и незнакомых, объединенных ударом колокола в пространстве и времени, и сила от них исходила такая…
А пустоты не было. Ни пустоты, ни иронии, ни страха…
Все это длилось несколько мгновений. Воздух затих, мир закрылся, но Энтони хватило и того, что он успел увидеть. Он поднял голову, нашел на стене возле алтаря образ Святого Ульриха и неслышно прошептал, надеясь, что тот услышит:
– Спасибо!
ЭПИЛОГ
…Третий день над Трогартейном бушевал январский буран. Ветер ломал сучья тополей, швырял в окна домов дождь пополам со снегом, заставлял редких прохожих идти спиной вперед, кутаясь в плащи. Тяжко приходится тем, кто в такой день опрометчиво пускается в путь!
Поздно вечером в ворота дома герцогов Баррио постучали. Заспанный привратник, ворча, вылез из своей каморки, запер огромного, уже спущенного с цепи пса и пошел справиться, кого это нечистый носит в такое время. По-видимому, принесло кого-то хорошо знакомого, потому что, едва услышав ответ на свой оклик, привратник тут же отворил ворота, и во двор въехали четверо всадников. Передний, на могучем рыжем жеребце, был, судя по всему, господином, хотя одеждой и не отличался от спутников – так же, как и они, кутался в плотный дорожный плащ с накинутым капюшоном. Остальные вели в поводу лошадей: двух вьючных и белого иноходца в зимней попоне. Кони у всех были хороши, но изнурены долгой дорогой, да и движения всадников выдавали крайнюю усталость.
Слуги потянули лошадей в конюшню, а господин прошел к дверям кухни – этим входом, более удобным, чем парадный, нередко пользовались те, кто был в доме своим. Его пропустили без лишних вопросов, а громкие восклицания свидетельствовали о том, что позднему гостю в доме рады.
– Здравствуй, Жерар! – обратился он к подоспевшему мажордому, снимая перчатки.
Круглая физиономия обычно степенного Жерара при звуках этого голоса просияла, и он, забыв всю свою важность, самолично принялся помогать гостю, замерзшие пальцы которого с трудом справлялись с обледеневшими завязками.
– Ваше превосходительство! Надо же, как это вы пустились в путь по такой погоде! Что вам угодно – командуйте!
– Когда мы две недели назад пересекли тайскую границу, погода была нормальная. Не поворачивать же обратно оттого, что она испортилась. А угодно мне только одно: ужин и постель, ни о чем другом я и думать не могу.
Справившись, наконец, с помощью Жерара с плащом и подбитой мехом курткой, генерал Гален подошел к столу и буквально упал на лавку.
– Мы сегодня с шести утра в дороге. Сначала думали, что за день доедем, а потом обидно было останавливаться на ночлег в нескольких милях от города. Хорошо хоть, что стража у ворот нас пропустила: меня здесь пока еще помнят. Жерар, могу я попросить: пусть ваши слуги займутся нашими лошадьми и вещами, и гоните сюда моих людей, они тоже на ногах не стоят. И если бы вы на пару дней выделили мне камердинера, чтобы дать им отдохнуть…
Десять минут спустя, когда кухарка уже вовсю разогревала ужин, дверь в кухню отворилась и вошла герцогиня Баррио. Эстер не то собиралась спать, не то уже легла и теперь не стала одеваться, только накинула капот, что лишний раз доказывало: ночной гость был в доме совершенно своим.
– Добрый вечер, Теодор! – кивнула герцогиня. – Нет, вы меня не разбудили, а жаль, это было бы радостное пробуждение. Не вставайте, я не сомневаюсь, что правила хорошего тона вам известны. В такую погоду светские манеры не обязательны. Жерар, подай мне жаровню, в этом доме никто, кроме меня, не умеет греть вино.
Теодор сидел, подперев голову руками, и внимал потоку ее красноречия, радуясь, что не надо отвечать. После тяжелой дороги по холоду его совсем разморило в теплой, наполненной вкусными запахами кухне, и если бы он так зверски не хотел есть, то уснул бы прямо тут, положив голову на стол. Кухарка подала ему разогретый на второй жаровне ужин, Эстер поставила кружку с горячим вином. Гален блаженно улыбнулся и принялся за еду.
Слуги генерала, невзирая на приказ, еще возились в конюшне, мажордом ушел проследить за тем, как готовят комнату для гостя. В кухне осталась лишь герцогиня, которая и составила Галену компанию, взяв себе вторую кружку вина. Утолив первый голод, Теодор обрел способность разговаривать.
– Ну вот! – сказал он. – Разделали мы этих, со стрелами, как мясник барана. Эмир Дар-Эзры, хоть вера у него и другая, Князя любит не больше нашего. Мы готовили кампанию всю осень. Когда выпал снег, поставили заслоны на больших перевалах, а малые к тому времени были уже закрыты, и прочесали всю долину. Никто не ушел. Рабов освободили, слуг Князя, тех, кого не казнили, эмир обратил в рабство, замок их велел разобрать по камешку и присоединил долину к своему эмирату. Так что полный успех. Я даже деньги за кампанию получил, хоть в этот раз и не требовал – но эмир-то новое владение приобрел. Он звал меня остаться до весны, однако я все же решил вернуться. Есть тут кое-какие дела…
– Я не сомневалась, что вы поехали именно туда и сумеете довести дело до конца. Вот только Бейсингем, боюсь, вам не простит, что его не позвали.
– А то я без него не справлюсь! Нет уж, пускай ублажает молодую жену. Кстати, отчего это вы одна меня встречаете?
– Так никого нет, все разъехались, – герцогиня подлила еще вина. – Отдохните, Теодор, у вас есть несколько минут, пока приготовят комнату. Бейсингем с женой в Оверхилле, его особняк раньше лета не
