перестал говорить с Монтазьеном. Бедняга чуть не свихнулся, не мог понять, что происходит. А когда понял… тогда-то и попалась на пути генерала Галена книга старых пьес, а у Саны в руках оказался полный текст «Серенады Аркенайна».
– Ничего не понимаю. Как-нибудь попроще нельзя?
– Объясняю! – рассмеялся Святой Ульрих. – Действительно, вслед за Великой Ночью должна была последовать Встреча. Согласно пророчеству, сжечь должны были тебя. Но ведь их Князь не раз повторял им, что пророчества не имеют значения, важно лишь то, что говорит он сам. И когда Монтазьен узнал, что Князь, отвернувшийся от него, разговаривает с тобой, он понял, что тот хочет заменить одного из наместников.
– Но я же никогда! – воскликнул Энтони. – Я даже в первом круге… Это такая пакость!
– А магистры высшего круга и не проходят других степеней. Ты ведь знаешь, кто такие духи зла? Это падшие ангелы, и сам Князь тоже из духов света. И наместников себе он подбирает таких же. Герцог Монтазьен в свое время был удивительно чистым и светлым юношей, никакая грязь к нему не прилипала. За это Князь его и избрал. Он сумел найти к нему подход, заставить стать на свою сторону, сделал наместником. А теперь он избрал тебя, ты понравился Князю больше, и Монтазьен догадался об этом. В случае, если Князь решает заменить наместника, прежнего ждет Встреча. Тринадцатого в Чертоге Встречи горел бы не ты, а Монтазьен, а ты занял бы место в высшей пятерке. Поначалу герцог хотел предупредить тебя, но ты уже ничего не видел, кроме короны, и тогда он решил воспользоваться вашей дружбой с Теодором. И, надо сказать, ему это удалось. Время он выиграл, оставалось убрать тебя, и тут тоже все было подготовлено. Тебя спасло лишь то, что ты ни на мгновение не поколебался, когда вы встретились во дворце. Если бы ты согласился, хотя бы для виду, если бы лег в ту ночь спать, то уже бы не проснулся.
– Получается, меня спасло семейное правило…
– Именно. Оверхиллские быки не знают кривых путей, поэтому ты остался в живых, а Монтазьен сидит в Тай-Ли. Когда Князь понял, что с тобой у него не получается, то простил его. Конечно, трогарским наместником самому герцогу уже не бывать – но ведь у него осталась дочь. Для этого им и нужна была Сана. Она пробыла бы несколько лет с отцом, а потом вернулась в Трогармарк и продолжала его дело. И снова ты стал у них на пути.
– Причем тут я? Она сама вернулась…
– Да, но почему? Она думает, что ради своих осиротевших козликов, но это она так думает. А на самом деле ей страстно хотелось бросить обручальное кольцо в лицо одному очень красивому маршалу… и при этом еще хотя бы раз увидеть его. Только ты мог удержать Сану – и ты ее удержал, а заодно спас свою страну от многих будущих бед. Теперь Князю здесь придется все начинать сначала. И было бы несправедливо, если бы ты пострадал, оказавшись на всю жизнь прикованным к нелюбимой женщине. Поэтому-то она и оказалась в дворцовом коридоре именно в ту минуту, когда ты потерял сознание. Вы с Саной созданы друг для друга, требовалось лишь, чтобы ты ее заметил – а дальше все получилось само собой…
– Надо же! – расхохотался Бейсингем. – Вот это интрига!
– Ты все-таки выбирай выражения! – одернул его Ульрих. – Не интрига, а Божий промысел. Или, как говорят в народе, дороги судьбы.
– И что же теперь?
– А ничего, – пожал плечами Святой Ульрих. – Живи. Радуйся. Только имей в виду: Хозяин от тебя не отступился. Он помнит, что на корону ты все-таки клюнул, хоть временно, но клюнул. Он будет за тобой следить, выжидать, когда оступишься…
– Ах, чтоб тебя! – Бейсингем стукнул кулаком по парапету. – И надолго мне это?
– Ты так возмущаешься, как будто это я его о тебе просил, – усмехнулся Святой Ульрих. – Сам назвал себя солдатом Господа Бога, а теперь недоволен. Это такая же война, как и любая другая, можешь мне поверить, уж я-то знаю… До сих пор ты справлялся – справишься и дальше!
Энтони поморщился, досадливо махнул рукой:
– Ладно, жизнь Рене того стоит.
– Может быть, хочешь все переиграть? – остро взглянул на него Ульрих. – Если считаешь, что раньше тебе было лучше жить, я верну слово, которое ты мне дал.
Бейсингем задумался. Легко сказать: раньше… Каким он был два года назад? Все это так далеко и так по-другому, что он и не помнит…
– Может, и лучше, но скучнее, – пожал он плечами. – Я ведь поэт, а для поэта нет ничего хуже обыденности, пусть даже и приятной. Представь себе, какая из этой истории может получиться баллада. Я назову ее… например, так: «Дорога в блистающей тьме».
– Вы неисправимо насмешливы, господин маршал. Впрочем, это не порок и даже не грех…
Легкий ветерок коснулся щеки Бейсингема – Святой Ульрих засмеялся, махнул ему рукой и исчез. Энтони взглянул на небо. Пока они разговаривали, начало светать. Он вернулся обратно, влез в окно, присел на постель, погладил волосы Саны.
– И никому я тебя не отдам, – сказал он упрямо. – И себя не отдам. Понял, ты, мразь ночная?
«Да и не нужны вы мне, – ответил знакомый голос. – Мало, что ли, вокруг крыс да ворон? Где уж мне претендовать на милорда Бейсингема, который со святыми на „ты'… Есть и другие… Вон, молодой герцог Девенмур – думаешь, он хуже тебя?»
– Спасибо, что предупредил, – сказал Энтони. – Учту. «Учти, только имей в виду: он помнит, кто сжег его отца. А пока можешь преисполняться благодати. Когда объешься, позови – я приду»…
Долги надо платить, а слово – держать. Этим утешался Бейсингем утром на девятый день со дня свадьбы. В семь часов, когда еще не высохла ночная роса, Энтони и Сана вышли во двор особняка Баррио. В этот день был большой церковный праздник, которым начинался пост. Раз праздник, значит, надо пойти в церковь – обещал ведь, куда денешься? Но когда дошло до дела, все оказалось сложнее, чем думалось.
В последние годы он если и бывал в храме, то лишь в дворцовом соборе, где свои порядки. И когда вечером денщик спросил, какую одежду приготовить на следующий день, Энтони всерьез задумался. В самом деле: как идти в городскую церковь? Что надеть, на чем добираться – в карете, пешком или верхом, где стоять в храме? Он вспомнил поговорку про дорогу – не та дорога ровная, которая блестит, а та, на которой лошадь не спотыкается, – вздохнул и пошел к Рене.
– Что же тут непонятного? – пожал плечами маркиз. – Одеваться скромно и просто, идти пешком. На карете в праздник сквозь толпу не пробьешься, и ставить ее там негде, разве что в Прачечный пруд загнать…
– Может, остаться дома? – неуверенно начал Бейсингем. – Здесь ведь есть домовая церковь. А в собор уж как-нибудь в другой раз…
– Увы… – вздохнул Рене. – Это годилось бы для Тони Бейсингема, каким он был год назад. А теперь ты важная персона, почти сказочный герой, спаситель отечества. Так что ты себе не принадлежишь, изволь быть достойным легенды и показывать пример…
– Какой ужас! – невольно содрогнулся Энтони. – Я показываю горожанам пример благочестивой жизни. Рене, кто бы сказал мне это год назад!
– А куда денешься, – еще раз сочувственно вздохнул маркиз. – Да, кстати, это не считая того, что по твоей молитве совершилось чудо.
– Хоть об этом не напоминай, – аж застонал Энтони. – Я ведь не рассказывал тебе, в чем дело! Мы со святым Ульрихом заключили сделку: если при мне совершается чудо, то я стану верить в Бога. И договор-то был во сне – а он поймал меня на слове…
– Знаешь, уж если кто тебе и посочувствует в этом, то всяко не я! – возмущенно воскликнул Шантье. – Нашел, кому жаловаться!
Они посмотрели друг на друга и расхохотались.
– Рене! – Энтони вытер набежавшие от смеха слезы и просительно сложил руки. – Пойдем с нами!
– До получения маршальского звания трусости за тобой не водилось! – иронично покосился на него маркиз.
