Завтра надо поговорить с Теодором, а лучше бы с Аланом – но когда он теперь попадет в дом Эстер Баррио?
В особняк Баррио Энтони попал только через двенадцать дней. Сначала лекарь не позволял ему встать, потом чудовищно воспалилась левая рука, так что пришлось делать операцию, да пока все зажило… Лежать не хотелось, но находиться на положении больного было разумнее всего. Энтони был по горло сыт первым днем при дворе и хотел, чтобы второй наступил как можно позднее. А в своих покоях он чувствовал себя в безопасности, и сами комнаты ему нравились, несмотря на некоторую грубость вкуса.
Теодор навещал Бейсингема ежедневно, но, само собой, разговаривать свободно они не могли, приходилось коротать время за болтовней и картами. Один раз, понизив голос, Гален попросил Энтони составить ему протекцию: помочь остаться при трогарском дворе. При этом он, повернувшись лицом к стене, из-за которой за ними было удобнее всего наблюдать, старательно смутился. Энтони так же старательно рассмеялся и заверил, что пока он, маршал Бейсингем, имеет при этом дворе хоть какое-то влияние, Теодор будет здесь принят.
«Вот и я завел себе любимую игрушку! – усмехнулся он про себя. – Пусть Бетти терпит, могло быть и хуже».
Несколько раз заходила Элизабет. Она вела себя далеко не так официально, как в первый раз, была мила и приветлива, и Энтони, вспоминая подслушанный им ночной разговор, совершенно убедил себя: к тому, что творили с ним в Тейне, она не имеет отношения – это Монтазьен постарался…
Несмотря на все неприятности, чувствовал себя Энтони достаточно хорошо. Решив, что снадобье из синей бутылки ему повредить не может, он с удовольствием пил вино, которое присылала Элизабет и, действительно, стал выглядеть гораздо лучше, это было видно даже в маленьком неудобном зеркальце цирюльника. Когда лекарь, наконец, разрешил ему встать, Энтони долго и придирчиво разглядывал себя в большом зеркале гардеробной: с виду – почти прежний Красавчик Бейсингем. Правда, сейчас он был бы не в состоянии провести сутки в седле, да и полдня бы, пожалуй, не смог – но экстерьер просто превосходен!
Наконец даже лекарь признал, что он здоров. И на следующий день, с утра, Бейсингем отправился к Элизабет. Да, ее привычки изменились. Раньше она в это время еще спала, а сейчас в королевском кабинете принимала просителей. Десяток человек в приемной встретили новоиспеченного фаворита привычным шепотом: «милорд Бейсингем». Завидев его, лакей тут же услужливо распахнул дверь, а Элизабет, невзирая на этикет, встала ему навстречу, вызвав мгновенное остолбенение у толстого купца, стоявшего на коленях перед ее креслом. Впрочем, она тут же знаком велела ему удалиться, и купец быстро выкатился за дверь.
– Милорд, – улыбнулась она, – рада видеть вас здоровым.
– Благодарю вас, Ваше Величество, – поклонился Энтони, – и за прекрасные покои, и за заботу… Я хотел попросить у вас позволения навестить сегодня герцогиню Баррио. Я ей многим обязан, а ведь мы даже не попрощались…
– О чем вы, маршал? – еще нежней улыбнулась королева. – Разве вы, когда жили в своем доме, просили у меня позволения поехать куда-либо? Вы вольны делать все, что вам угодно, ездить куда угодно, и не надо спрашивать…
– Благодарю вас, Ваше Величество, – кажется, эта фраза стала главной в их разговорах.
– Опять все то же… Нет, Тони, я определенно недовольна тобой. Во-первых, твой лексикон стал до ужаса беден. А во-вторых… почему ты не носишь драгоценности? Весь ваш фамильный арсенал у тебя в гардеробной. Я даже выкупила знаменитые рубины, хотела преподнести их тебе, но мы так глупо поссорились… Я стремлюсь доставить тебе радость, а ты…
Энтони не понимал, что так испугало его в королеве две недели назад. Определенно, это сказалась болезнь. И с чего Гален взял, что во дворце трудно дышать – какая глупость! А Элизабет… она была даже не прежней, нет – свободная и сильная, она стала гораздо лучше, и эта властность ее совсем не портит. Обнять бы ее сейчас – и плевать на всех просителей на свете! И все же что-то было в ней такое, что не допускало прежней фамильярности. Ладно, у них еще будет время. Но кое-что приятное своей повелительнице он может сделать и сейчас…
Быстро пройдя по коридорам, Энтони вернулся к себе, переоделся в белый камзол и надел рубины, не понимая, почему он раньше испытывал такую антипатию к этим камням. Немножко аляповато, конечно, но красиво… А вот теперь снова зайти к королеве – попрощаться, при этом ослепительно улыбнувшись. Он так и сделал: возник на пороге комнаты, помахал рукой, улыбнулся – трудно сказать, насколько ослепительно, он все-таки не Гален, – но постарался произвести впечатление. И лишь тогда направился в конюшню, где его уже ждала Марион, оседланная и под роскошной попоной. И он совсем не удивился, обнаружив, что следом за ним, не особенно и скрываясь, едут два всадника в неприметных серых кафтанах – в конце концов, он маршал и любимец королевы, неудивительно, что его берегут…
В дом Эстер он не вошел, а влетел, влепив по пути горячий поцелуй Барбаре, так, что служанка лишь головой покачала. Узнав, что герцогиня в библиотеке, Энтони стремительно промчался по коридору и распахнул тяжеленную дверь – которую две недели назад открывал с усилием, – одним движением руки.
– Ого! – сказала герцогиня. – Вижу, дворцовые лекари лучше моих…
– Не знаю… – пожал плечами Энтони. – Там не только лекари, но еще и какой-то эликсир здоровья в синей бутылке. В общем, вылечили меня на славу, видите, каков? – Он вытянулся и вскинул руку в древнем воинском приветствии.
– Рада, что вы так хорошо переносите дворцовую обстановку, – неуверенно улыбнулась герцогиня. – И Теодору, и мне это удается куда с большим трудом.
– Не знаю, с чего вы взяли, что там какая-то особая обстановка, – возразил Энтони. – По-моему, как в любом другом доме…
Из соседней комнаты вышел Алан, поздоровался и быстро, внимательно посмотрел на Бейсингема, потом переглянулся с матерью – Энтони этого не заметил, он рассматривал затейливый нож для бумаг.
– Теодор ухаживает за королевой, – проговорила герцогиня, – и приобретает знакомства. Над ним смеются, но не зло – уж очень он смешон и обаятелен. Впрочем, толку от всего этого нет. А у вас какие новости?
– Небольшие, и я, по правде сказать, ничего в них не понял. Один любопытный ночной разговор… Кажется, и Теодор, и вы – оба угадали: это тайное общество, и все дело в моей красоте. Ну, а больше ничего интересного. Я все это время провел в своих комнатах. Кстати, похоже, Элизабет не так уж передо мной и виновата.
И он в подробностях рассказал о странном визите, который состоялся первой ночью. Герцогиня лишь пожала плечами, но Алан проявил живейший интерес, заставив Энтони припомнить каждое слово. Особенно его заинтересовал перстень.
– Герцог, не позволите ли взглянуть на ваше кольцо? – как всегда, невероятно вежливо попросил он.
– Я бы с радостью, – смущенно ответил Энтони, ибо расставаться с подарком королевы, даже на несколько минут, ему не хотелось, – но оно не снимается. Должно быть, у древних людей были более тонкие пальцы.
Мальчик протянул руку, попробовал пошевелить кольцо, затем взглянул на знак и присвистнул:
– Похоже, тут дело не в пальцах. Пойдемте со мной, милорд…
Меньше всего Бейсингем был готов к тому, чтобы оказаться в домовой церкви. Он уже собирался выказать недоумение, однако Алан попросил зажечь свечи, и это на некоторое время его отвлекло. Пока он возился с неудобно расположенными подсвечниками, мальчик снял крышку с большой чаши перед алтарем и подозвал Энтони. Чаша была полна воды, на дне желтел песок.
– Это вода и песок из источника Святой Сальвии, – сказал Алан. – Окуните туда руку и подержите немного…
Бейсингем сунул руку в чашу и отдернул, едва не вскрикнув – ее словно огнем обожгло. Мальчик взглянул на него и ободряюще улыбнулся:
