– Думаю, что его также оболгали. Видите ли, во-первых, хрущевцы не знали чувства меры. Они так старались всех уверить – мол, именно Маленков руководил переворотом, что невольно закрадывается мысль: наверное, он был здесь ни при чем. Да и поступили с ним не в пример более жестоко, чем с остальными. Вспомним: после попытки снять Хрущева в 1957 году – заметьте, совершенно уставными методами, – Маленкова отправили в ссылку, откуда позволили вернуться лишь через десять лет. Думаю, условием возвращения было молчание – мемуаров он не оставил, и что интересно, никто из историков на него даже не ссылается. То есть человек всю остальную жизнь попросту промолчал. А между тем о его подлинной роли в сталинском СССР мы знаем еще меньше, чем о роли Берии. Факт тот, что он был одним из пяти членов ГКО, а значит, уже в сорок первом году входил в самое узкое из всех узких руководств.
– А с Берией они были в хороших отношениях?
– Похоже, не просто в хороших, а в дружеских. Серго Берия возмущенно оговаривается по его поводу: человек был другом дома и предал! Впрочем, десять лет в Экибастузе могут научить молчать… Кто вас еще удивляет?
– Абакумов!
– О, это замечательный и тоже непонятый герой нашей истории. Недавно вышла вполне приличная его биография, где приводятся малоизвестные факты. Что вы скажете о человеке, которому в служебной характеристике писали: «порывист»? О человеке, который при таком качестве за три года взлетел с лейтенанта до генерала? Умный, горячий, всегда идущий напролом, умевший любить и ненавидеть с полной отдачей… С одной стороны, он имел, как и многие другие, всего лишь начальное образование, с другой – в протоколах обыска его квартиры значится библиотека в полторы тысячи томов, что для того времени очень немало. Или, например, в «органах» вспоминают, что Абакумов завел в МГБ отличный оркестр и часто заказывал для себя классическую музыку…
– Что еще о нем вспоминают в «органах»?
– Что это был высочайшей квалификации контрразведчик, внимательный начальник, готовый насмерть стоять за своих подчиненных. Ивашутин, будущий начальник ГРУ, вспоминал, как в 1942 году его вызвали в Москву, к Абакумову. По ходу разговора тот между делом поинтересовался, большая ли у собеседника семья и, узнав, что его близкие пропали при эвакуации, обещал навести справки. На следующий день он снова вызвал Ивашутина, сухо сообщил, что его семья в Ташкенте, дал трое суток отпуска и самолет, чтобы слетать к родным. Вот такая история…
Еще говорят, что он
– Тем не менее настаивать на том, что Абакумов невиновен, не решился даже Юрий Мухин.
– Мухину еврейский вопрос глаза застит, иначе он бы уже давно и непременно заметил, что основной документ в «деле Абакумова», то знаменитое письмо ЦК, где его обвиняют в истории с доктором Этингером (история, кстати, совершенно шизофреничная: существуют два обвинения – в фальсификации следствия по делу невиновного Этингера и в свертывании следствия по делу виновного Этингера. В общем, фальсификаторы абакумовского дела сами запутались…) – фальшивка. Оно об этом прямо кричит. И нелепостью обвинений, и корявым, нехарактерным для документов того времени стилем. У меня вообще есть подозрение, что фальшивые документы для Хрущева изготавливал какой-то саботажник, так они легко определяются.
– Значит, майор Котеничев – не просто игра вашей фантазии?
– Я бы сказала, совсем не игра. Не удивлюсь, если окажется, что такой человек существовал в реальности. Кто еще вас удивляет?
– Серов. Неужели опытный гэбист позволил себя так прямолинейно шантажировать?
– Это также художественный прием, чтобы немного разнообразить сюжет. В реальности, я думаю, никто его не шантажировал. У него было достаточно причин присоединиться к заговору и без шантажа.
– Почему вы думаете, что он был в заговоре?
– Хрущевцы не могли обойтись без сильного союзника в МВД – надо было, чтобы кто-нибудь нейтрализовал возможные действия «органов», не то и вправду пришли бы ребята из «бюро № 2» и всех повязали. Это должен был быть уровень первого заместителя министра. Кто именно – легко догадаться: кто сделал карьеру при новой власти, тот с ними и шел. Из трех первых заместителей Берии: Кобулова арестовали и расстреляли, Круглов стал министром внутренних дел, то есть, получил прежнюю должность, которую занимал до 1953 года, а вскоре его и вообще вышибли из органов, и лишь Серов сделал карьеру, став председателем КГБ, а потом начальником ГРУ.
– Да, Елена, в вашей версии все дьяволы становятся ангелами, а вполне приличные люди – преступниками. Но поговорим о вещах принципиальных. Кажется, уж по этому поводу не спорит никто – в МГБ всегда применялись пытки. Даже сторонники Берии это признают, но не осуждают, а оправдывают.
– Не ангелы они были, но и не такие монстры, какими их рисуют. Просто крепкие мужики, знавшие, что такое война. Что же касается пыток, то пока можно считать установленным, что они применялись в «органах» как метод при Ежове в 1937–1938 годах и при Игнатьеве в 1951–1953 годах. При Берии и Абакумове как метод их не применяли, а вот делали ли это в отдельных особых случаях – вопрос (естественно, я имею в виду только пытки с санкции руководства). Доказательств того, что это делали при Берии, кроме показаний уже хрущевского времени, нет. А эти показания, мягко говоря, не внушают доверия.
– Почему?
– Очень просто. Во-первых, таким был социальный заказ, а людей, готовых со всей душой его выполнить, всегда бывает предостаточно. Во-вторых: допустим, что какой-либо человек действительно занимался антиправительственной деятельностью, его арестовали, изобличили, он рассказал все, что знал, и этим купил себе жизнь. Потом он вышел на свободу, в хрущевские времена был реабилитирован. Как вы думаете, если его будут спрашивать о его деле, что он станет говорить? Скажет правду или заявит, что его зверски пытали и заставили оговорить невинных? Это с одной стороны. А с другой стороны, едва ли человек, который, будучи наркомом внутренних дел в первый раз, давал санкции избивать арестованных, начнет свою деятельность на этом же посту во второй раз с беспрецедентного приказа о запрещении пыток. Никто от него такого приказа не требовал, это была в чистом виде его инициатива. Нелогично. Берия уже в тридцать восьмом году был не мальчиком, а профессионалом высокого класса и наверняка имел вполне сложившееся мнение по этому вопросу.
– А как же признания его заместителей на следствии 1953 года?
– Сначала надо проверить подлинность самого следствия. О так называемых «бериевских протоколах» я и не говорю, но допросы его сотрудников тоже весьма сомнительны. Дело, как всегда, в мелочах. Например, Гоглидзе показывает, что брат Серго Орджоникидзе Папулия и деятель грузинской компартии Эрнст Бедия в 1937 году были осуждены «тройками» – между тем они не относились к контингенту, подведомственному «тройкам». Их могла судить только Военная коллегия или, в крайнем случае, местный трибунал. И Гоглидзе, бывший тогда наркомом внутренних дел Грузии, это прекрасно знал. А вот если протокол сочинял достаточно молодой работник прокуратуры, непричастный к работе «троек», он-то как раз мог этого не знать и так вот «ляпнуть». А один подобный «ляп» заставляет сомневаться в подлинности всех протоколов – и ведь он не единственный!
Что касается Абакумова, тут вопрос еще сложнее… или проще, поскольку сам он человек более открытый, чем Берия. Его искреннее удивление, когда к нему применили пытки… помните? «Со мной проделали что-то невероятное». Ни один человек не назовет невероятным то, что сам делал. Кроме того, есть свидетельства, как Игнатьев отбирал людей для того, чтобы бить арестованных, обставляя это как «особо важное задание». Но если при Абакумове применялись физические методы, должен был существовать и аппарат – так куда же он делся, коли Игнатьеву пришлось создавать его заново?!
– Много и доказательств обратного.
– Если их можно считать таковыми. Вот, например, довольно широко известное письмо Абакумова
