идти на баррикады и отстаивать права влюбленных всей Армении, размахивая флагами и выкрикивая лозунги: «Нет позорным традициям! Даешь настоящую любовь! Наши судьбы – в наших руках!» Мятежный дух обделенной любовью женщины жаждал мести за загубленную молодость, за пропойцу-физкультурника, за лжехирурга Манука и английского лорда, который так и не узнал о ее существовании и не приехал за ней.
– Я спасу тебя, Арусяк! – закричала она, чувствуя, что настал в ее жизни момент, когда она может отплатить сполна всем своим обидчикам и спасти пусть не себя, но молодую и прекрасную девушку.
Арусяк, которой совершенно не нужно было, чтобы ее спасали, удивленно посмотрела на женщину, чье лицо выражало готовность идти в бой, и тяжело вздохнула, понимая, что своими рассказами задела человека за самое больное.
– Мне бы позвонить Тимофею, можно? – робко спросила она.
– Конечно можно, звони! – ответила Лилит Айрапетовна и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь, чтобы не мешать влюбленным разговаривать.
Дрожащими пальцами набрала Арусяк шесть заветных цифр и прислушалась. В трубке послышались длинные гудки.
– Алло, – прошептал женский голос.
– Здравствуйте, это библиотека? – ляпнула Арусяк, растерявшись.
– Нет, вы ошиблись номером, – женщина бросила трубку.
Арусяк перекрестилась и позвонила еще раз.
– Алло, – прогремел мужской бас.
– Здравствуйте, позовите, пожалуйста, Тимофея. – Руки Арусяк задрожали, и она чуть не выронила трубку.
– Тим, тебя, девушка какая-то, – крикнул бас, послышался топот и грохот падающих предметов.
– Моя ваза, Тима, осторожно! Господи, ты ее чуть не разбил! – раздался истеричный женский крик.
– Алло, алло, Арусяк, это ты? – Тимофей выхватил трубку из рук отца.
– Я… я… – пролепетала Арусяк.
– Господи, как хорошо, что ты позвонила! Погоди минутку.
Тимофей взял трубку и пошел в свою комнату. Елизавета Анатольевна на цыпочках побежала за сыном, встала возле закрытой двери и прислушалась. Она не услышала почти ничего, вернее, ничего такого, что могло бы встревожить материнское сердце и навести ее на мысли о том, что у ее любимого отпрыска появилась девушка-армянка. Такое Елизавете Анатольевне могло только присниться в страшном сне.
Несколько лет назад, покопавшись в корнях родового древа, Елизавета Анатольевна возомнила себя представительницей дворянской династии, рода, существующего со времен Рюриковичей. В качестве своей невестки она видела только Анастасию Гордееву, дочь своей ближайшей подруги дворянских кровей и соратницы по шопингу. С раннего детства родительницы прикладывали все усилия, чтобы приблизить детей друг к другу и взрастить в них чувство глубокой привязанности, которое со временем перетекло бы в настоящую любовь до гроба. Тима и Настя ходили в один детский сад, потом сидели за одной партой и даже учились в одном институте, после которого их пути разошлись. Тимофей ушел в работу, а Настасья, как называла дочь подруги Елизавета Анатольевна, увлеклась прожиганием папиных денег и посещением всевозможных светских тусовок. Елизавета Анатольевна тщетно пыталась уговорить сына сходить с Настасьей хотя бы в кино, а Тимофей отмахивался и уверял мать, что сейчас ему не до этого. Истинная причина отказов крылась в глубокой неприязни к глуповатой кокетке, которая отравляла своим существованием его детство, потом школьные и институтские годы. Тем не менее лучшие подруги надеялись, что рано или поздно Тимочка поймет, что работа – не самое главное в жизни, и обратит внимание на Настасью, а та вдоволь наиграется в игру под названием «светская жизнь» и станет примерной женой.
– А я у тебя хотела книгу попросить, – сказала первое, что пришло на ум, Елизавета Анатольевна, когда сын, резко открыв дверь, застал мать у порога комнаты.
– Какую? – поинтересовался Тимофей.
– Что-то Гомера хочется почитать, совсем дичаю я здесь, Тимочка. Даже поговорить не с кем, кругом одни дикари. – Елизавета Анатольевна сложила губки бантиком.
– Нормальные люди, мама, – отмахнулся Тимофей.
– Нет, я не спорю, они нормальны по-своему, но им все равно далеко до нас. А какие нравы у них? На девушку посмотрел – женись или зарежут. – Елизавета Тимофеевна прошла в комнату и стала перебирать тонкими наманикюренными пальчиками корешки книг.
– Не утрируй, мама, везде есть свои обычаи, – ответил Тимофей, понимая, куда клонит мать.
– Нет, я не спорю, но все же… Если бы это не было так важно для твоего отца, я бы давно отсюда уехала.
– Не сомневаюсь, – хмыкнул Тимофей. Он знал, что если бы отец отправился изучать жизнь чукчей в тундре, то Елизавета Анатольевна всенепременно поехала бы с ним (даже несмотря на то, что в тундре нет бутиков и косметических салонов) и стала бы скакать на оленях, готовить строганину и танцевать под бубны шамана, чтобы потом, на одной из конференций где-нибудь в Нью-Йорке, на которых ее известный муж регулярно выступал с докладами, давать интервью докучливым корреспондентам и томно вздыхать: «Да, я везде путешествую со своим мужем и помогаю ему в работе!»
В том, что она оказывает бесценную помощь своему мужу, Елизавета Анатольевна не сомневалась ни на секунду. Борис Иванович считал иначе и с грустью думал о тех золотых временах, когда жена его сидела дома в Москве и воспитывала Тимочку, а он мотался по всему миру и изучал культуры и обычаи разных народов. Времена были действительно золотыми, поскольку Борис Иванович мог всецело предаться научным изысканиям, а не бегать вокруг жены, спасая ее то от комаров, то от злобных черкесов, которым она строила глазки, то еще от какой-нибудь напасти.
– А кто тебе звонил, кстати? – поинтересовалась Елизавета Анатольевна, выбрав наконец-то книгу.
– Девушка, Арусяк, она работает на художественной ярмарке. Мы договорились, что она принесет мне одну картину, – соврал Тимофей, не желая посвящать мать в подробности своей личной жизни.
– Арусяк? Хм, имя какое странное! Как можно таким именем назвать ребенка? – пожала плечами Елизавета Анатольевна и удалилась.
Арусяк в это время снова рыдала на плече Лилит Айрапетовны, и та поклялась впредь помогать соседке в ее амурных делах.
– Не плачь, все будет хорошо. Приходи звонить, когда надо. Хочешь, я тебе Шекспира дам почитать?
– Нет, – всхлипнула Арусяк. – Не до него мне сейчас. Может, потом. Пойду я уже, спасибо тебе.
Дома Арусяк поджидал взволнованный Вачаган, который, проторчав полчаса у подъезда, решил подняться в квартиру. Бабка Арусяк поила будущего мужа своей внучки кофеем и радостно щебетала. Вачаган сидел красный как рак и затравленно оглядывался по сторонам. Ощущение, что он поступает подло по отношению к людям, возлагающим на него такие надежды, не покидало его ни на минуту.
– Знаешь, Арусяк, может, мы признаемся родителям? Стыдно как-то, – сказал он, выходя вместе с невестой из дома.
– Ты что? Скандал будет! Тебя не отпустят в Воронеж, а мне начнут искать какого-нибудь нового жениха! К тому же… – Арусяк замялась и покраснела.
– Что «к тому же»? – удивился Вачаган.
Арусяк покраснела еще пуще, взяла Вачагана за руку, призналась ему в самых нежных сестринских чувствах, поблагодарила за хорошее к ней отношение и сообщила, что встретила одного молодого человека, с которым бы ей хотелось познакомиться поближе, и посему она слезно умоляет Вачагана помочь ей в столь рискованном предприятии. Вачаган нахмурил брови и задумался.
– Нет, Арусяк, нехорошо получается, совсем нехорошо. А вдруг он окажется подлецом? И что я потом скажу твоим родителям, когда они узнают, что ты встречалась не со мной, а с другим мужчиной? Нет и нет, ты мне как сестра, я не могу на такое пойти.
– Ну пожалуйста, – взмолилась Арусяк. – Хотя бы пару раз. Если он окажется подлецом, я не буду с ним встречаться.
– Не знаю, не знаю. Русский, говоришь? Из Москвы? Наверняка приехал развлечься. Нет, не могу.
