Полстраны скосил бы, чтобы женщины ему так никогда больше не отвечали. И скосит ведь, если сумеет жизнь себе подчинить. Но не сумеет, наверное. Возраст уже не тот. Да и в башке пустовато. Да и хуишко коротковат, если не ошибаюсь. Я засмеялся, вспомнив, какой хуишко у Стокова. В состоянии эрекции размер его не превышал десяти сантиметров. Я видел. Как-то по пьянке мы трахали напару с ним пухленькую продавщицу из военторга. Славно было. Орали мы втроем так, что весь батальон сбежался к магазину смотреть, что мы там делаем. Славно было.
Я смеялся, и смех мой был искренним. Мне и вправду было смешно. Мне всегда бывает смешно, когда я встречаю очень серьезного и строгого человека, который очень серьезно и строго относится к жизни и который считает, что он на самом деле очень серьезный и строгий, и вижу, что из носа у этого человека торчат волоски, что взгляд у него блеклый, что походка у него утиная, а хуишко коротковат. Я просто задыхаюсь тогда от смеха.
Я не мог остановиться. Я осознавал, что не могу остановиться, и оттого мне с каждым мгновением моего грохочущего смеха становилось все страшнее. Я согнулся пополам. Я упал на колени. Я свалился на пол. Я в отчаянии долбил каблуками паркет. Неужели я так и буду хохотать всю свою жизнь?! А почему бы и нет? Прохохотать всю свою жизнь – это так классно. Прохохотать бы действительно всю свою жизнь, подумал я, хохоча, и хохотать перестал разом. Сел на паркет, отдышался, покрутил головой, вынул сигареты, закурил, сказал, не поднимая головы:
– Налей что-нибудь.
– Виски? – спросила Ника Визинова.
– Да, – сказал я. – Полстаканчика. Нет, две трети. Нет. Сколько хочешь. Вот сколько хочешь, столько и налей.
Ника Визинова подала мне полный стакан. Я выпил. Быстро и с удовольствием. Отдал Нике Визиновой стакан, помолчал и сказал затем, после того, как помолчал:
– Жаль, что я так мало смеялся. Я хотел было смеяться всю свою оставшуюся жизнь. Я так надеялся, что сегодняшний мой смех не остановится до самой смерти. Но нет, не вышло. Я разочарован, но надежду не оставляю!
– Я помогу тебе встать, – предложила Ника Визинова.
– Нет, – ответил я. – Не надо помогать мне вставать. Я встану сам. Ты помоги мне лучше снова рассмеяться, и рассмеяться так, чтобы смеяться всю жизнь, до самой смерти. И до первой смерти, и до второй смерти, и до третьей смерти. И смеяться в другой жизни тоже. Помоги мне. Я знаю, ты можешь. Я знаю, ты сможешь…
– Но ты все-таки встань. Хорошо? На полу хоть и не грязно, но и не чисто. И ты уже наверняка запачкал свои брюки. И сейчас, когда ты встанешь, их придется отряхивать. А зачем тратить наши драгоценные силы и энергию на то плохое, чего можно было бы избежать. Ведь правда, правда, да?!
– Правда. Да, да, конечно. Правда. Я встаю. Разумеется, я встаю. На полу, конечно, удобно. Но на полу в то же время и пыльно, ты права, и можно испачкаться. И на полу к тому же еще и прохладно. Можно и простудиться. Да, конечно. Я встаю.
– Вот так, молодец. Встал. Ну и замечательно. А теперь садись за стол, который приготовил для нас твой друг.
– Он мне не друг.
– Хорошо, твой знакомый…
– Он мне не знакомый…
– Тогда кто же он тебе, Господи!
– Мы воевали вместе…
– Аааа…
– Да.
– Ну, тогда понятно.
– Вот именно, тогда все должно быть понятным.
– Ну, я и говорю, что понятно.
– Ты так и говоришь? Я не расслышал. Наверное, стул, на который я садился, скрипнул громко, когда ты говорила, что тебе все понятно!
– Наверное!
– Какой стол!
– Какой стол? Стол квадратный…
– Я усмехнулся. Но пока не более того. Пока не засмеялся. Попытайся-ка еще раз.
– Хорошо. Я попытаюсь.
– А стол, на самом деле, Стоков накрыл роскошный.
– И дорогой.
– Что, дорогая?
– Теперь ты смешишь меня? И я смеюсь. Мне и вправду смешно. И вправду. Дорогой, дорогая… Это смешно.
– Не уверен. Но сказано было вовремя. А это лучше, чем смешно.
– Может быть, ты прав. Я подумаю над твоими словами. Но потом. А сначала поем. Я катастрофически хочу есть.
– Еще несколько минут назад ты хотела только пить…
– Это было несколько минут назад.
– Очень хорошо ты сказала. Очень хорошо. Непоследовательность желаний и взглядов – вот что отличает настоящую личность от ненастоящей. Непоследовательность и одновременно целостность, как это ни парадоксально.
– Ты очень умный. Я потрясена.
– Я знаю. И сам трясусь с тех пор, как узнал об этом впервые.
– Опять ты смешишь меня. А сегодня это входит в мою задачу, а не в твою.
– Входит… в твою… Очень сексуально.
– Налей мне вина.
– Не пей вина, Гертруда, оно…
– Что, что, я не поняла?… Ну, налей тогда виски. Налей, что хочешь.
– Налей, что хочешь… Очень эротично!
– Ты любишь секс?
– В отличие от подавляющего большинства мужчин и женщин, детей и стариков да, я люблю секс. И, по-моему, ты это поняла сразу.
– Да, я поняла сразу.
– Тогда зачем ты спрашиваешь?
– Затем, чтобы удостовериться, что я поняла правильно!
– Рыбу, ветчину, грибы?
– Рыбу, ветчину и грибы.
– ,А по виду и не скажешь.
– Я могу есть много, и могу есть мало. Это ничего не меняет. Я всегда такая, какая я есть сейчас.
– Организм сам отберет, что ему на пользу, а что во вред. Ты редчайшее существо. Ты почти совершенна.
– И чего же мне не хватает до полного совершенства?
– Меня!
– Мы выпьем?
– Мы выпьем!
– Просто так?
– Конечно, просто так. Когда мы захотим что-то пожелать друг другу, мы сможем сделать это и без бокала в руке. А пить лучше просто так. Отчетливей ощущаешь удовольствие от процесса втягивания спиртного напитка в себя, его проглатывания и дальнейшего его проникновения в наши внутренние органы, а затем и в кровь.
– Фу… Я представила внутренние органы.
