попало!
Спустя пару минут белый силуэт вернулся в машину. Телефон Марта заверещал вновь.
– Я дико извиняюсь, Андрей Владимирович, – виновато пробормотал шантажист. – Так неудобно… Но мне нужно еще порядка двадцати минут. Волнуюсь я… Это ничего?
– Да вы поменьше звоните, а побыстрее руками работайте! – не выдержав, воскликнул Март. – Посчитаете, тогда и сообщите…
Через двадцать минут шантажист вновь вышел на связь – на этот раз голос его был радостно оживлен, от былой виноватости не осталось и следа, зато прослушивались нотки нездоровой возбужденности.
– Ну – все. Все, Андрей Владимирович. Все в порядке, подходите…
– Запыхался, сволочь, наши деньги считать, – нервно шепотнул Март, пряча «Кенвуд» в карман и семимильными шагами направляясь к машине. – Внимание – всем наблюдать!
Приблизившись к «Мазде» на пять метров, Директор инстинктивно замедлил шаг. Последняя дистанция для дилетанта, на которой он может держать под стволом профессионала. Чуть дальше, и привет: отвлекающее движение, молниеносный рывок – и все кончено. Если интеллигент не полный идиот, сейчас он должен действовать примерно в таком ключе: достать ствол, остановить Марта властным окриком и заставить лечь. Затем показать кассеты, положить их на землю и попой вперед двинуться к павильону, держа Директора на прицеле…
Шантажист продолжал оставаться в машине. Недоуменно передернув плечами, Директор преодолел последние пять метров и сел на заднее сиденье «Мазды».
– А что-то моя секретарша расщедрилась, – обозрев небритую комковатую физиономию и сморщив нос, заключил Директор. – Интеллигентного в вас – только плащ да кепочка. И пахнете вы, как бы это сказать… Надо было раньше писать выходить, что ли… Кассеты?
Шантажист протянул сверток. Вскрыв его, Март обнаружил шесть кассет и «зиповский» диск в футляре.
– Вот даже как! Ну-ну… Это все? Больше ничего нет?
Комковатый интеллигент улыбчиво покачал головой.
– Ну, слава богу! – с невероятным облегчением выдохнул Март и устало скомандовал: – Все, хлопцы. Всем отбой! Подтягивайтесь к причалу. Только не кучкуйтесь, порознь там встаньте, – затем, интимно подмигнув шантажисту, предложил: – Ну что – пообщаемся, красивый вы мой?
– Пообщаемся! – весело сверкнул шантажист беззубым ртом. – Отчего же не пообщаться?
Директор застыл как соляной столб. Тренированное сердце с разбегу лупануло о грудную клетку и встало на секунду, обещая в любой момент выскочить наружу.
– Н-не по-онял… – выдавил наконец Директор, отказываясь верить своим ушам. – Ну-ка, еще разок… Пообщаемся?
– Отчего же нет? – опять раззявил рот комковатый. – Я ж сказал – сколько угодно!
Комковатый носитель белого плаща мог быть кем угодно, но только не шантажистом. Март обладал прекрасным слухом и ошибиться не мог. У шантажиста был
Со стоном выдернув из-под ног комковатого чехол, Март рывком раскрыл его. Чехол зиял пустым нутром, можно было не раскрывать – и так видно. Директор бесцеремонно завладел телефоном, зажатым в руке лжешантажиста, и в ярости хлобыстнул его об асфальт. «Кенвуд» тут и рядом не лежал – это был какой-то дешевый сотовик, каких полно валяется на толкучках.
«Кенвуд» в кармане Марта залился злорадной трелью.
– Что это значит?! – прошипел Директор в трубку, даже не удосужившись поинтересоваться, кто звонит.
– Спасибо, Андрей Владимирович, все получилось как нельзя лучше! – захлебываясь от восторга, протараторил шантажист. – Вы получили свой архив – он подлинный, копий нет, так что можете расслабиться. А я остался в живых и получил свои деньги. Вы только, пожалуйста, не обижайте моего друга, хорошо? Он совершенно ни при чем здесь. Он бомж, я его нашел на вокзале, обогрел, накормил, а он милостиво согласился мне помочь за скромное вознаграждение.
– Но как?! – чуть не плача, воскликнул Март. – Как ты это сделал?!
– А просто! – весело прокричал шантажист. – Очень просто. Я, видите ли, много лет со стороны изучал историю людских отношений. Я в некотором роде психолог. Знаю, на какие струнки человеческой души нужно надавить. Уговорить его не составило никакого…
– Деньги! Как ты забрал деньги?! Твой бомж мне до п…ды!!!
– А-а-а, деньги… – шантажист хмыкнул. – Ну, это тоже было несложно. Тут главное – математический расчет. Мой друг переложил пакет с деньгами в точно такой же чехол для спиннинга. И ногами отпинал его к парапету, когда ходил отправлять естественную надобность. Точнее, имитировать ее отправление. Там, в парапете – вы наверняка заметили, ажурная решетка, отстоящая от бетона сантиметров на тридцать. Он ногами пропихнул через отверстие чехол – мы тренировались накануне. А я стоял в четырехстах метрах ниже по течению, ближе к докам. Там как раз излучина, все прибивает к берегу… Да, ваш телефон я не верну – обманул, обманул… Вы не шибко сердитесь?
Март что-то неразборчиво хрюкнул в трубку – спазм вдруг сдавил горло.
– Ну вот и прекрасно! – жизнерадостно вскричал шантажист. – Прощайте! – и отключился.
– Ты теперь меня замочишь? – деловито поинтересовался бомж. – Если замочишь, предупреди – я помолиться хочу. Мне все равно, помирать или нет, – но я в бога верую. Мне помирать не страшно – Серега мне все рассказал. То, что вы отняли деньги у детского дома и убили заведующего. Ну а теперь мы вас наказали. Поделом вам, опричникам, – не все вы у народа…
– Во-о-он!!! – заорал Март, выкатив от напряжения белки. – Вон отсюда, несчастный!!!
– А и пойду, – не заставил себя уговаривать бомж и, спешно выпроставшись из салона, припустил к дороге, бормоча на ходу: – Оно, конечно, помирать не страшно, но пожить тоже хотелось бы…
– Я что-то не понял, – возник откуда-то запыхавшийся Рекс – видимо, бежал от павильона, почуяв неладное. – У нас тут какие-то проблемы?
– Проблемы? – тихо переспросил Март, не поднимая глаз на боевого брата. – Если это так называется, тогда я – Жан-Поль Бельмондо. Это не проблемы, братишка. Это просто жопа. Полная и беспросветная. Без единого проблеска…
– По-большому сейчас сходите или позже?
Толхаев хотел было возмутиться: едва посуду убрать успела, а уже такие вопросы. Зазор должен быть или как? И вообще, что-то сегодня Нинель заносит: когда зашла кормить, без спросу потянулась окно раскрывать, сквозняк хотела устроить – пришлось рявкнуть, чтобы привести ее в чувство.
Григорий Васильевич хотел было опять рявкнуть, но вовремя опамятовался. Эта юная женщина за последние двое суток столько перенесла, что вообще удивительно, как она еще может заниматься повседневными хозяйственными делами, обо всех помнить и заботиться. Что с нею вытворяют басурмане – уму непостижимо… Господи, обидно-то как! Угол завален оружием, патронов полтора пуда, вот оно – два шага сделай и… А он лежит, как бревно, охотник потомственный, стрелок ворошиловский, мать его ети.
Испепелив ненавидящим взглядом застывшего в дверях Дилю, плотоядно щурящегося на женщину, Толхаев хотел было отрицательно мыкнуть в ответ на предложение сходить «по-большому», но в этот момент встретился взглядом с Ниной.
Женщина смотрела на него как-то по-особенному. Вместо ставшего уже привычным отсутствующего выражения в глазах ее Толхаев прочитал какой-то нездоровый азарт.
«Ни хрена себе! – подумал Григорий Васильевич. – А что бы это могло означать?»
И тут она ему подмигнула. А затем показала глазами на окно и, не надеясь на сообразительность больного, прижала руку к груди, оттопырив указательный палец в направлении окна. Стоявший за ее спиной моджахед, сами понимаете, видеть этих загадочных маневров не мог.
– Ну, д-давай схо-одим, – проскрипел Толхаев, ощутив вдруг, что его лежалый организм наполняется давно забытым теплом какого-то тревожного ожидания. Что бы это могло быть? Неужели… – Т-только окно от-ткрой, а то вонь… Вон-нючий я, мать его…
Нина метнулась к окну, распахнула его, как показалось Толхаеву, с чрезмерной резкостью – рама хлопнула о бревна, стекло зазвенело, едва не разбилось. Затем женщина зашла с левого бока, потащила
