Корделия заметила, что Ботари молча поглядывает на нее в зеркало заднего обзора над приборной панелью. Вот, опять. Сержант сегодня казался напряженным. Это выдавало и положение рук, и проступающие, точно веревки, мышцы на шее. Бесстрастные желтые глаза Ботари были непроницаемы: глубоко и близко посаженные, чуть на разной высоте, столь же непривлекательные, как острые скулы и длинная, узкая нижняя часть лица. Беспокоится перед визитом доктора? Это можно понять.
Внизу проносились холмы, которые вскоре вздыбились складками горных кряжей, пересекавших этот озерный край. Вдалеке поднимались горы, и Корделии показалось, что она уловила блеск раннего снега на самых высоких из вершин. Ботари перевалил через три гребня и снова повернул, бросив машину вверх по узкой лощине. Через несколько минут они спикировали вниз после очередной гряды, и показалось длинное озеро. На мысу, увенчанном гигантским лабиринтом сгоревших укреплений, приютилась деревня. Ботари посадил флаер точно в круг, нарисованный на мостовой самой широкой из деревенских улиц.
Доктор Генри взял свой медицинский саквояж. — Осмотр займет только пару минут, — заверил он Корделию, — а потом мы сможем двигаться дальше.
«Не рассказывай мне, расскажи Ботари». Корделия чувствовала, что от Ботари доктору Генри несколько не по себе. Доктор упорно обращался к ней, а не к сержанту, точно она была переводчиком, способным переложить сказанное на понятный тому язык. Ботари устрашающ, спору нет, но даже если его игнорировать, он никуда волшебным образом не исчезнет.
Ботари повел их к домику в узком переулке, спускавшемуся прямо к сверкающей воде. На стук открыла улыбающаяся, коренастая, седеющая женщина. — Доброе утро, сержант. Входите, все готово, миледи. — Она приветствовала Корделию неловким книксеном.
Корделия кивнула в ответ и принялась с интересом оглядываться. — Доброе утро, мистрис Хисопи. Как у вас сегодня славно. — Все было убрано и оттерто до блеска; вдова военного, мистрис Хисопи прекрасно знала, что такое инспекция. Корделия подозревала, что в будни атмосфера в доме кормилицы чуть попроще.
— Сегодня утром ваша девочка прекрасно себя вела, — заверила мистрис Хисопи сержанта. — Скушала всю бутылочку — а сейчас мы ее только что искупались. Вот сюда, доктор. Надеюсь, вы найдете, что все в порядке…
Она провела пришедших по узкой лестнице наверх. Одну спальню занимала она сама; другая, со светлым окном, откуда открывался вид на черепичные крыши и озеро, была сейчас отведена под детскую. Темноволосый младенец с большими карими глазами гулил в кроватке. — Вот девочка, — улыбнулась мистрис Хисопи, беря ребенка на руки. — Поздоровайся с папочкой а, Елена? Утю-тю, зайка.
Ботари остановился в дверях, опасливо глядя на младенца. — У нее голова выросла, — сказал он, наконец.
— Так всегда бывает, между тремя и четырьмя месяцами, — согласилась мистрис Хисопи.
Доктор Генри разложил свои инструменты на пеленке, а мистрис Хисопи положила девочку в колыбельку и принялась ее разворачивать. Они затеяли профессиональный разговор о молочных смесях и стуле, а Ботари прошелся по комнатке, все рассматривая, но ни к чему не прикасаясь. Он выглядел ужасно огромным и неуместным среди разноцветных, хрупких детских вещей — мрачная, опасная фигура в коричневом с серебром мундире. Сержант чуть задел головой скошенный потолок и осторожно попятился к двери.
Корделия с любопытством заглядывала через плечо доктора и нянюшки, наблюдая, как малышка изгибается и пытается перекатиться. Младенцы. Скоро у нее будет свой собственный. Точно в ответ она ощутила движение в животе. К счастью, Петр Майлз еще недостаточно силен, чтобы выбраться наружу, но если дело пойдет такими же темпами, последние пару месяцев она проведет без сна. Жаль, что она не прошла на Колонии Бета учебные курсы для родителей, пусть даже не собиралась получать лицензию. Барраярские родители, похоже, учатся на опыте. Как мистрис Хисопи, у которой трое взрослых детей.
— Удивительно, — сказал доктор Генри, качая головой и записывая данные. — Совершенно нормальное развитие, насколько я могу судить. И не догадаешься, что она вышла из маточного репликатора.
— Я тоже из репликатора, — весело заметила Корделия. Генри непроизвольно смерил ее взглядом, словно ожидал увидеть на голове рожки. — Бетанский опыт подтверждает, что нет особой разницы, откуда ты появился, но важно, что ты станешь делать потом.
— Действительно. — Он задумчиво наморщил лоб. — И у вас нет генетических дефектов?
— Проверено и подтверждено, — согласилась Корделия.
— Нам нужна эта технология. — Доктор вздохнул и принялся собирать инструменты. — Она в полном порядке, можете одевать, — добавил он для мистрис Хисопи.
Ботари наконец-то навис над кроваткой, вглядываясь так, что на лбу пролегла глубокая вертикальная морщина. Он коснулся ребенка лишь раз, дотронувшись указательным пальцем до ее щечки, а потом потер его о большой палец, точно проверяя, сохранилась ли нервная чувствительность. Мистрис Хисопи покосилась, но ничего не сказала.
Ботари остался вместе с кормилицей, отдать ей ежемесячную плату, а Корделия и доктор Генри, сопровождаемые Дру, пошли к берегу.
— Когда нам в Имперский госпиталь только прислали эти семнадцать маточных репликаторов, — рассказывал Генри, — прямо из зоны военных действий, то я был честно говоря, в шоке. Зачем спасать нежеланные зародыши, да еще за такие деньги? Почему их свалили на мой отдел? Но с тех пор я успел уверовать. Миледи, я считаю, что эти репликаторы могут быть использованы не по прямому назначению — для лечения ожоговых пациентов. Я сейчас над этим работаю; проект был подписан всего неделю назад. — Глаза у него горели, когда он принялся излагать свою теорию — вполне здравую, насколько могла понять ее принципы Корделия.
— Моя мать — инженер по медицинскому оборудованию в госпитале Силики, — объяснила Корделия Генри, когда тот сделал паузу — набрать воздуху и выслушать одобрение. — Она постоянно занимается такого рода побочными возможностями. — И Генри с удвоенной энергией принялся вдаваться в технические детали.
Проходя на улице мимо пары женщин, Корделия поздоровалась с ними по имени и вежливо представила их доктору Генри.
— Это жены присягнувших графу Петеру оруженосцев, — объяснила она, когда они разминулись.
— Я бы подумал, что они предпочтут жить в столице.
— Некоторые — там, а другие остаются здесь. Все зависит от вкуса. Жизнь здесь намного дешевле, а жалованье оруженосца не так велико как я думала. И некоторые из деревенских с подозрением относятся к жизни в городе, похоже, считают, что здесь правильней и чище. — Она коротко усмехнулась. — У одного парня две жены: и здесь, и в столице. И до сих пор никто из собратьев-оруженосцев его не выдал. Они стоят друг за друга.
Брови Генри поползли на лоб. — Неплохо устроился!
— Не совсем. Ему вечно не хватает денег, и вид у него всегда озабоченный. Но он никак не может решить, от которой жены отказаться. Похоже, действительно любит обеих.
Пока доктор Генри отошел в сторону, чтобы договориться со стариком, слонявшимся возле пристани, о возможной аренде лодки, Друшнякова с обеспокоенным видом подошла поближе к Корделии и спросила, понизив голос:
— Мидели… но откуда у сержанта Ботари ребенок? Он же не женат, так?
— Не веришь, что ее принес аист? — подшутила Корделия.
— Нет.
Судя по тому, как нахмурилась Дру, шутка ей не понравилась, и Корделия не могла ее винить. Она вздохнула. Ну и как теперь выкручиваться? — А это почти что правда. Маточный репликатор привезли с Эскобара на курьерском корабле, после войны. Она дозрела в лаборатории Имперского госпиталя под присмотром доктора Генри.
— Она действительно дочь Ботари?
— О, да. Генетически подтвержденная. Как именно определяли отцовство… — Корделия осеклась на половине фразы. Теперь надо очень осторожно.
— Но что это за семнадцать репликаторов? И как ребенок попадает в репликатор? Она что… жертва
