— И твои тоже. Вас обоих.
— Когда он будет давить сильней… если попробует сюда вернуться…
— Он — мое прошлое. — Эйрел встретился с ней взглядом. — А ты — будущее. Остаток моей жизни принадлежит будущему. Клянусь в этом своим словом Форкосигана.
Корделия вздохнула и потерла ноющую шею и болящие глаза.
В дверь постучал, а затем тихонько засунул голову Куделка. — Сэр? Секретарь министра спрашивает…
— Минутку, лейтенант, — отмахнулся Форкосиган, жестом выставляя того за дверь.
— Давай-ка сбежим отсюда, — внезапно попросила Корделия.
— Миледи? — озадаченно переспросил Форкосиган.
— Имперский госпиталь, Имперская СБ, и вообще все имперское вызывают у меня тяжелейший случай импероклаустрофобии. Давай уедем на пару дней в Форкосиган-Сюрло. Ты там быстрее поправишься, а твоей преданной свите, — она мотнула головой в сторону коридора, — будет труднее до тебя добраться. Только я и ты, а, парень?
Сработает ли это? Не вернутся ли они к месту своего летнего счастья лишь затем, чтобы обнаружить, что не осталось ничего — все смыли осенние дожди? Она ощущала в душе отчаяние. Ей так хотелось хотела найти их утраченное равновесие, прочную сердцевину, на которую можно опереться.
Эйрел одобрительно приподнял бровь. — Отличная идея, милый капитан. И отца возьмем с собой.
— А надо ли на… ох, да. Понимаю. Конечно.
Глава 10
Корделия медленно проснулась, потянулась и забралась поглубже под огромное, подбитое пухом шелковое одеяло. Другая сторона кровати была пуста и — она потрогала вмятину на подушке — уже остыла. Должно быть, Эйрел удалился из спальни на цыпочках еще рано утром. Корделия блаженствовала: наконец-то она чувствовала, что выспалась, а, проснувшись, не ощутила цепенящей усталости, которая так давно не отпускала ее разум и плоть. Уже третью ночь кряду она спала прекрасно, согретая теплом тела Эйрела, и оба они были счастливы избавиться от так раздражавших кислородных трубок в носу.
Нынче утром их спальня — угловая комната на втором этаже старого здания, перестроенного из бывших казарм, — была прохладной и очень тихой. Широкое окно выходило на ярко-зеленую лужайку; ее дальнюю часть сейчас скрывал туман, окутавший и деревню, и холмы на дальнем берегу. Это сырое утро было таким приятным, правильным, таким чудным контрастом с уютом пухового одеяла. Когда она села, свежий розовый шрам на животе лишь заныл.
В дверь просунула голову Друшнякова. — Миледи? — тихо окликнула она, но тут увидела, что Корделия сидит, спустив босые ноги с краю кровати и крутит ступнями, пытаясь оживить застоявшуюся кровь. — О, отлично, вы уже проснулись.
Дру боком протиснулась в дверь, неся в руках большой и многообещающий поднос с едой. На ней было одно из самых удобных платьев, с широкой трехслойной юбкой, а поверх надет стеганый вышитый жилет. Ее шаги звонко простучали по широким половицам, потом сделались бесшумными, когда она ступила на тканый вручную половик возле постели.
— Я есть хочу, — удивленно заметила Корделия, обоняния которой достиг аромат еды с подноса. — Наверное, в первый раз за три недели. — Три недели с той жуткой ночи в особняке Форкосиганов.
Улыбнувшись, Дру поставила поднос на столик у большого окна. Корделия накинула халат, нашарила тапочки и направилась прямиком к кофейнику. Дру стояла поблизости, готовая подхватить ее, если она пошатнется, но сегодня Корделия не ощущала себя слабой. Она уселась и потянулась за истекающей паром кашей, маслом и кувшинчиком с горячим сиропом, который барраярцы варят из прокипяченного древесного сока. Чудесная еда.
— Ты уже ела, Дру? Хочешь кофе? Сколько сейчас времени?
Телохранительница покачала белокурой головой. — Я сыта, миледи. Около одиннадцати.
Дру была неизменной частью окружающего мира Корделии в последние ее несколько дней Форкосиган-Сюрло. Но лишь сейчас, в первый раз с тех пор, как покинула госпиталь, Корделия взглянула на девушку внимательно. Дру была бдительной и собранной, как обычно, но было в ней какое-то скрытое напряжение, та же неловкость, что и у оплошавших охранников. Наверное, дело было в том, что Корделия выздоравливала, но ей так эгоистично хотелось сейчас, чтобы и люди вокруг нее были счастливыми, а не тянули ее обратно к отчаянию и горю.
— Сегодня мне настолько легче! Вчера я говорила с капитаном Ваагеном по комму. Они считает, что у маленького Петера Майлза появились первые признаки молекулярного известкования. Очень обнадеживающе, если понимать, что и как говорит Вааген. Он не дает ложных надежд, но на то малое, о чем он говорит, можно положиться.
Дру подняла взгляд; на ее печальном лице застыла точно приклеенная вежливая улыбка. Девушка покачала головой: — Маточные репликаторы — для меня это так странно. Так чуждо…
— Не страннее того, что навязала нам эволюция, будь этот способ сколь угодно проверен на опыте, — усмехнулась в ответ Корделия. — Благодарение богу за технологию и продуманное устройство. Теперь-то я знаю, о чем говорю.
— А как вы поняли, что беременны? У вас не пришли месячные?
— А, менструальный цикл? Вообще-то, не так. — Она вернулась мыслями к прошедшему лету. Та самая комната и даже смятая кровать. Скоро они с Эйрелом смогут возобновить близость, хотя с отсутствием такой цели, как продолжение рода, пикантность несколько пропадает. — Летом мы думали, что прочно обоснуемся здесь. Эйрел был в отставке, я тоже… ничто нам не мешало. Я вот-вот должна была выйти из возраста, пригодного для органического деторождения, а на Барраяре, казалось, других вариантов нет; да и Эйрел хотел поторопиться. Так что через пару недель после того, как мы поженились, я пошла и удалила свой контрацептивный имплантат. Я себя чувствовала ужасно безнравственной, ведь дома, чтобы это сделать, мне сперва требовалось бы купить лицензию.
— Правда?! — Дру слушала, завороженно открыв рот.
— Да, таковы бетанские законы. Сперва надо сдать экзамен на родительскую лицензию. Имплантат у меня стоял с четырнадцати лет. Помнится, менструальный цикл у меня до этого был только один раз. У нас принято останавливать цикл, пока он не потребуется. Так что мне поставили имплантат, разрезали плеву и прокололи уши, а потом мы это отпраздновали…
— Но вы же… не занимались с сексом с четырнадцати лет, правда? — шепотом выговорила Дру.
— Могла бы. Но, видишь ли, для этого требуются двое. Любовник у меня появился гораздо позже. — Корделии было стыдно признаться, насколько позже. В то время она была такой неловкой, совершенно не знала, как себя вести… «И с тех пор мало переменилась», — с сухой усмешкой призналась она себе.
— Я не думала, что все случится так скоро, — продолжила рассказ Корделия. — Полагала, нам предстоит несколько месяцев энергичных и восхитительных экспериментов. Но ребенок у нас получился с первой попытки. Так что на Барраяре менструального цикла у меня так и не было.
— С первой попытки, — эхом отозвалась Дру. Она сжала губы, явно в каком-то внутреннем смятении. — А как вы узнали что… залетели? По тошноте?
— Усталость пришла раньше, чем тошнота. Но вообще-то, я узнала по синим пятнышкам… — Она осеклась, вгляделась в смятенное лицо девушки. — Дру, это теоретический вопрос или у тебя здесь личный интерес?
Дру чуть не плакала. — Личный, — выдавила она.
— Вот как. — Корделия откинулась в кресле. — А… хочешь об этом со мною поговорить?
— Нет… Не знаю…
— Полагаю, это означает 'да', - вздохнула Корделия. О, да. Все равно, что играть роль заботливой мамочки-капитана для шестидесяти бетанских ученых в астроэкспедиции; хотя как раз вопросы насчет беременности они выясняли друг у друга, а не вываливали ей на колени. Но если принять во внимание, что
