– А я убеждена, – упорствовала тетка, – очень даже похож на ворюгу, который обчистил детский фонд.
– Это не детский фонд! – ляпнул правдолюбец.
Тем временем семья, расправившись с завтраком, поднялась из-за стола. А муж бдительной тетки сунул в руку лодочника монету.
– Приготовь лодку, ту, синюю с белым!
Каштанов попытался вернуть деньги, но...
– Вам надо менять внешность! – с иронией посоветовала Тобольская.
– А вам-то какое дело! – взъерепенился Антон Михайлович, забыв про монету.
– Я буду это снимать!
– Что – это?
– Как вы будете краситься, или надевать парик, или бриться наголо! – Джекки гордо проследовала на свое место.
Вскоре уже Каштанов с подстаканником в руке не поленился сделать крюк, чтоб задержаться у вражеского столика.
– Покуда я жив – вы меня снимать не будете! – И ушел.
Джекки снова зашагала за чаем, и снова с подстаканником в руке, естественно, не миновала неприятеля.
– Можете не менять внешность, но вас поймают и посадят в тюрьму! Разумеется, мы и это запечатлеем на пленку.
Антон Михайлович тоже повторил прежний маневр. Когда он приблизился к столику, за которым сидела Джекки, та вскочила.
Теперь они стояли с подстаканниками в руках, словно с пистолетами. Они действительно были вооружены, потому что чай был горячий. Противники испепеляли друг друга гневными взглядами, но до новой потасовки не дошло – Владик втиснулся между враждующими.
– Успокойтесь, а то чай остынет!
Собираясь звонить в Москву, Каштанов снова поспешил к той же самой деревенской телефонной будке.
Он вошел в нее, опустил в прорезь монеты, набрал номер.
На том конце провода Никита взволнованно закричал:
– Па, это ты?! – Лицо его озарилось. – Ты где? Как себя чувствуешь? Почему ты уехал без меня?
– Я в Тихих Омутах.
– У дяди Саши?
– Да, – неуверенно ответил отец.
– С тобой все в порядке? – спросил Каштанов-младший.
Второй этаж каштановской дачи под Москвой был превращен Никитой Антоновичем в музыкальную студию. Рояль, синтезатор, отдельные музыкальные инструменты, разбросанные повсюду ноты, а также магнитофоны, микрофоны, звукозаписывающая аппаратура, опутанная проводами, говорили о том, что младший Каштанов не такой уж бездельник, каким он пытался себя показать перед Джекки.
– Ты видел эту газету с гадким намеком? – спросил расстроенный отец.
– Телевидение тоже отличилось, – сказал сын.
– А что эти набрехали?
Никита помялся:
– Вроде бы ничего особенного. Но знаешь, это как бы по Чехову – не то тебя обокрали, не то ты сам украл. Да ты не волнуйся, завтра кого-нибудь убьют или случится землетрясение, и наша любимая пресса забудет и про твой фонд, и про тебя самого. Как ты себя чувствуешь?
– Как я могу себя чувствовать, когда такое... – убито проговорил Каштанов.
Никита не дал договорить:
– Па, повторяю, не принимай близко к сердцу. Сейчас время – жуть. Каждый день – новая пакость!
– И к тому же, – пожаловался отец, – меня все время преследует одна дрянь. Она с телевидения.
Никита сразу догадался, о ком идет речь:
– Ее зовут Джекки?
– Она у тебя была? – поразился Каштанов.
– Была. Убойная дамочка. И очень даже ничего. Па, что я могу для тебя сделать? Хочешь, я приеду?
– Ну, если тебе нечего делать...
– Мне всегда нечего делать.
– Я по тебе соскучился, – признался старший.
– И мне тебя очень не хватает, – сознался младший.
Когда Каштанов покинул телефонную будку, то сразу же обнаружил, что на него нацелена телевизионная камера. А Джекки, оказывается, влезла на крышу телефона-автомата и свисала оттуда, как обезьяна, держа в руке микрофон. Так что весь разговор Антона Михайловича с сыном был снят и записан звук.
– Спасибо за дрянь с телевидения, – сказала Джекки, спрыгнув на землю.
– Сколько это будет продолжаться?! – возмутился Антон Михайлович.
– А что вам не нравится? – ёрнически ответила Джекки. – Мы молодые, симпатичные и очень привязаны к вам.
– Я тоже симпатичный? – удивился Владик. – Ты мне этого никогда не говорила.
– Повода не было, – сымпровизировала Джекки.
– То, что вы ко мне привязаны, я чувствую! – Антон Михайлович в сердцах сплюнул и пошагал прочь.
Телевизионщики припустились за ним, и Джекки начала декламировать, вспомнив к месту пушкинские строки:
– Ребята, вы зря теряете время, – не оборачиваясь, на ходу сказал Каштанов. – Я ведь денег не крал!
– Конечно не крали! – согласилась Джекки. – Но какое это имеет значение!
Навстречу двигалось стадо коров. Джекки воскликнула:
– Я дико коров боюсь!
И тем не менее, чтобы не упустить Каштанова, смело втиснулась между четвероногими.
Полузакрыв глаза, она двигалась внутри стада и продолжала поучать Антона Михайловича:
– Как вы не понимаете сегодняшней ситуации – в стране бардак, законы не работают. Предположим, поймают какого-то никому не известного жулика, который хапнул эти миллионы, ну и что? Кому от этого радость? А если юристы повесят это дело на вас? Сразу сенсация, звонкий процесс, пресса, телевидение, шумиха. Вы, Антон Михайлович, для юристов и прессы лакомый кусочек!
Монолог Джекки произвел на хирурга сильное впечатление.
– Неужели вам все равно – виновен человек или нет?
– Мне – нет. Это нашему правосудию все равно!
– Откуда вы всё это знаете? – Слова доктора заглушило мычание, и он вынужден был их повторить.
Джекки объяснила вразумительно:
– Просто вы живете в операционной, а я в гуще жизни.
– Довольно-таки грязная у вас гуща!
– Не у вас, а у нас! – поправила Джекки. – Это наша общая гуща!
– Кстати, – с насмешкой спросил Каштанов, – почему ваш парень меня не снимает? Роскошный кадр – я в стаде коров!
– Снять? – быстро отреагировал Владик.
– Не надо, – столь же быстро отреагировала Джекки и пояснила: – Мы снимаем только узловые моменты. Например, уважаемый академик, как вы крадете булочки!
– Надеюсь, вы подарите мне этот незабвенный кадр? – с усмешкой осведомился академик.
