Убийство деда Мороза

Маркиз стряхнул пепел с сигары. Потом поднес к губам бокал с малиновой водкой.

— Это решительно все меняет, — в третий раз сказал барон.

Маркиз поставил бокал возле железной кованой подставки для дров.

— В таком случае, верните их мне, — сказал он дружелюбно.

Барон побагровел, в чертах его лица проступила почти угрожающая жестокость. Маркиз слегка развел руками, словно говоря: «Разве это не самый лучший выход?..»

Он глядел на барона с сердечностью, почти по-братски. И в самом деле, маркизу де Санта Клаусу не часто доводилось так волноваться.

— Ну что ж! — сказал барон после долгого размышления.

Он положил руку на закругленный верх подставки для дров, ощупал его пальцами, раздался легкий щелчок, и верх подставки, приподнятый на петлях, разделился на две части. Из открывшегося углубления барон достал бриллиант и протянул его маркизу. Ровно и отчетливо он произнес:

— Второй вы найдете в…

Барон осекся, не успев завершить фразу. Маркиз де Санта Клаус нажал на верх второй подставки и обнаружил там второй бриллиант. Он положил оба камня в свой жилетный карман, словно это были мелкие монеты. Затем пригубил бокал и попытался затянуться. Сигара успела погаснуть. Маркиз прикурил от головни.

— Видите ли, барон… — начал он.

Барон стоял выпрямившись. Ни один мускул его лица, на которое падали отсветы огня, не дрогнул.

— Видите ли барон, эта сказка…

Он добродушно рассмеялся.

— Черт возьми, почему вы хитрили?

— Хитрил?

— Конечно. Я распутал это во всех отношениях сказочное дело, когда убедился, что ключ от него находится именно в сказке. Я принялся искать ошибку, подробность, которая не укладывалась бы в логику сказочного действия. Человеку чуждо совершенство — поэтому ошибка должна была существовать. Я ее нашел.

Вспомните-ка… Хрустальный башмачок. А именно: потерянная бальная туфелька. Мне говорила про нее мадемуазель Арно, потом Корнюсс. Тут-то и была хитрость.

— Что вы хотите сказать?

— Очень просто: в сказке Золушка теряет свою туфельку после бала, а не перед ним. Это меня и остановило. Почему в столь кропотливо налаженном механизме возникло такое разногласие со сказкой? Почему волшебное зрелище, столь тщательно рассчитанное, было внезапно искажено, испорчено, если хотите? И второе, что меня удивило и что отличалось от обычного сюжета. Вы, барон, до того никогда не посещали ни рождественских ужинов, ни балов и жили так замкнуто, — почему же на сей раз вы пригласили маленькую Золушку? Совпадение, по меньшей мере, любопытное. Когда я попытался объяснить себе ту необычную путаницу, которая произошла в голове папаши Корнюсса (путаницу, которая и вас должна была застать врасплох, поскольку, рассуждая здраво, вы имели все основания думать, что пьяница просто ничего не запомнит), я предположил, что Дед Мороз, который вышел от вас двадцать четвертого декабря около десяти вечера, мог быть совсем не тем Дедом Морозом, который заходил к вам без четверти десять и которому вы предложили стакан вина. Таким образом, приглашение Золушки, подгонка нарядов после их примерки, а главное — долгие вынужденные поиски потерянной туфельки приобретали смысл. В самом деле, если туфелька была не потеряна, а припрятана — вами, барон! — вы могли рассчитывать, что обе женщины, занятые ее поисками, не заметят вашего недолгого отсутствия. Больше того, случись необходимость, они подтвердили бы ваше присутствие в замке в то время, когда была совершена кража. Туфелька Золушки давала вам алиби! Прелестная идея, — но если тот, кто водится с феями, вздумает их обмануть… он должен ждать неотвратимого прикосновения волшебной палочки.

Барон опустил голову.

— Меня мучает совесть оттого, что я стал причиной смерти аббата Фукса.

— Вы виноваты только в неосторожности. Анонимное письмо в начале прошлого месяца, затем попытка кражи шестого декабря… Позвольте вам сказать, что это письмо не показалось мне достойным внимания, а попытка ограбления, отягощенная бегством на ходулях, была просто вздором. Человек в маске вел себя так, будто он ни в коем случае не собирался совершить кражу. Цель у всех этих поступков была одна: внушить мысль о готовящемся преступлении.

Двадцать четвертого декабря, когда вы явились к аббату Фуксу под видом Корнюсса и кюре достал раку из сейфа, вам, должно быть, не стоило труда убедить его, что настоящие бриллианты — не настоящие, а фальшивые. Кюре, уже три недели одержимый страхом за свое сокровище, тут же в это поверил, бросился к ювелиру, а вы в это время… Барон, я охотно выпил бы еще немного малиновой водки.

Установилась долгая тишина.

Снопы искр взмывали над поленьями. Угли шевелились как живые. Их сияние, их переменчивые отблески создавали иллюзию бесконечного движения. Казалось, там, в камине, плавится металл — самый драгоценный из всех, что существует на земле. Толстый чурбан, обглоданный пламенем, выкатился на середину очага, раздавив своей тяжестью волшебные замки, построенные из драгоценных камней и золота, которые в нагромождении золы старательно возводил человеческий взгляд.

— Чего же вы ждете, маркиз? — внезапно с нескрываемой тревогой спросил барон. — Чего же вы ждете и не задаете вопрос, который уже вот-вот готов сорваться с ваших губ? Итак, почему? Почему я, барон де Ла Файль, совершил кражу?

Маркиз промолчал. Ударом каминных щипцов барон разбил груду раскаленных углей. Казалось, молчание становится ему невыносимо, и он продолжал:

— Представлю, как вы себе говорите: «Барон влез в долги!» Или так: «Бедняга, он слишком долго прожил в уединении… Сплошные похождения, да, но вовсе не любовь!.. Барон надумал погулять». Так вы себе говорите, да? Вы ошибаетесь, маркиз!

Барон взял со столика книгу.

— Мое последнее чтение: «Жизнь суперинтенданта Фуке». Проясняет ли это для вас что-нибудь? Еще нет? А мои архивы? Вы же справлялись в моих архивах: вы могли заметить, что бароны де Ла Файль некогда были чрезвычайно удачливы. Ну что, вам еще непонятно?

— Еще нет, барон.

Барон де Ла Файль пришел в волнение. Он заходил взад и вперед по комнате.

— Чрезвычайно удачливы, я сказал… Более того, маркиз, — они умели жить в роскоши. Потому что само по себе обладание — ничто. А вот умение тратить!.. Умение с помощью золота и банкнот создавать красоту, которая тем драгоценнее, чем эфемернее: красоту нарядов, таких воздушных, что один порыв ветра может их разорвать; красоту водяных струй, таких хрупких, что малейшее дуновение может их опрокинуть и разбить на тысячи брызг; красоту фейерверков, пожираемых тьмою в миг их рождения; красоту роз, которые распускаются и отцветают за один день.

Барон бросал слова в исступлении, он пьянел от их звука. Потом он горестно рассмеялся.

— Теперь представьте себе жизнь лотарингского дворянчика, обреченного скудно кормиться бульонами да тушеным мясом, владельца замка, чья прислуга состоит из одной старухи; барона, вынужденного экономить на свечах, чтобы в Новый год участвовать в празднике святого Сильвестра, в то время как его предки… Понимаете теперь, как росла эта страсть? Похитить бриллианты, без толку упрятанные в сундук и лишь в конце каждого года предстающие нашему взору; завладеть ими и благодаря им воскресить здесь великолепие прошлого, возжечь огни на этом холме, в этом старом замке — от подвалов до флюгера на крыше. Чтобы вновь здесь блистало все, что есть прекрасного в мире: женщины, цветы, музыка — вновь как когда-то!

— А потом? — ледяным тоном спросил маркиз.

Возбуждение барона тут же исчезло.

— Потом?

— Да. Когда закончится праздник.