По всей видимости, в голосе ее была изрядная доля сомнения, на что он мгновенно отреагировал:
— Я пришлю к вам отца.
— Нет, — запротестовала она. — Лучше мне не встречаться с ним до завтрашнего дня.
Он вздохнул.
— Ну как хотите. Я подожду за дверью, пока вы будете устраиваться. Если я вам понадоблюсь — позовите.
Когда он был уже в дверях, она тихо позвала его:
— Грант.
Он обернулся и с удивлением посмотрел на нее.
— Вы все еще хотите отослать меня обратно?
— Это неподходящее место для девушки. Будьте благоразумной.
Она опустила глаза.
— Значит, меня уже здесь не будет, когда вы, наконец, откопаете храм. И в святилище вы войдете без меня. В святилище, куда не ступала нога человека вот уже более трех тысяч лет.
Совсем упав духом, она добавила:
— По крайней мере мне посчастливилось увидеть самое начало, уже только за одно это я должна быть вам благодарна.
Стараясь не смотреть ей в глаза, он, указывая на сумку, сказал:
— Проверьте, все ли я принес.
Когда она закончила, он поспешил ее предупредить:
— Не пугайтесь, если услышите ночью шаги — я приду проверить все ли у вас в порядке. Спокойной ночи, мисс Харвинг, — закончил он довольно резко и вышел.
Она не слышала, как он вернулся и, найдя ее в целости и сохранности, ушел, не побеспокоив. Утром она проснулась с ужасной болью во всем теле, ставшей особенно невыносимой, когда она попыталась встать и добраться до умывальника. Судя по ужасной боли в левом плече, основной удар пришелся именно на эту руку. К счастью, головная боль прошла. Она оделась и села на кровати, не зная, что делать дальше.
Лагерь уже проснулся и был полон жизни. За стеной был слышен рев удалявшегося джипа. Она подошла к маленькому окошку, находившемуся довольно высоко, так что ей пришлось встать не цыпочки, чтобы хоть что-то разглядеть. Увидев спешившего по направлению к пристройке отца, она тут же подошла к двери, преисполнившись чувством любви и благодарности к этому человеку.
Она почти упала в его объятия, забыв о боли.
— Со мной уже все в порядке, папа, — уверила она его. — Несколько ушибов и синяки.
— Почему мне никто не сказал? — спросил он несколько обиженно.
— Сядь, и я тебе все объясню.
Он все еще обнимал ее, и она с благодарностью приняла это родное тепло и расслабилась в нем, чувствуя себя в полной безопасности.
— Ведь ты могла погибнуть, Вики.
Доктор Харвинг тяжело вздохнул. Он встал и резко сказал:
— Фэрфакс прав. Тебя нужно отправить домой, и чем раньше, тем лучше. Как ты себя чувствуешь? Как ты думаешь, ты уже в состоянии перенести дорогу?
— Нет, — ответила она твердо. — Нет, я не уеду домой, я решила остаться. По крайней мере, до тех пор, пока не буду официально уволена.
Неожиданно храбрость покинула ее, и Вики покраснела.
— И если ты поддержишь Гранта Фэрфакса в его намерении отправить меня домой, я не буду с тобой разговаривать.
— Ты, как всегда, все решаешь сама. Все мои многолетние усилия сделать из тебя послушную дочь так ни к чему и не привели.
— Я не собираюсь спорить с тобой, ты это сам сказал. А сейчас я очень хочу есть. Когда меня будут кормить?
Эндрю испуганно воскликнул:
— Помогите! Я должен сегодня присматривать за тобой — это очевидно. И сейчас тебя нужно накормить.
— Ты думаешь, я питаюсь воздухом?
— И еще одно, — сказал он уже совершенно серьезно, — боюсь, тебе придется некоторое время провести здесь, в пристройке.
— Что? — возмущенно закричала Вики. — Кто так решил?
— Один джентльмен, столь милый твоему сердцу, — ответил он, улыбаясь, — и я, твой покорный слуга, — добавил он выразительно.
— Пойми нас, мы просто очень беспокоимся за тебя и не хотим, чтобы с тобой еще что-нибудь случилось. Так что пока можешь отдыхай, а я пойду раздобуду тебе чего-нибудь поесть.
Вики смирилась, зная, что, несмотря на кажущуюся мягкость характера, он мог быть при необходимости совершенно неумолим.
День тянулся ужасно медленно. Она дочитала триллер, который он ей оставил, и теперь, не зная, чем еще заняться, ждала, когда он вернется, наконец, с работы. Новость уже должно быть, облетела весь лагерь, и можно было только гадать, какую реакцию вызовет весть о ее «превращении».
К ее радости первым посетителем оказался профессор. Дорогой старый профессор Элвис, голубые глаза которого светились добротой, и который всегда казался как будто немного растерянным, что всегда так нравилось Вики. Он непринужденно болтал, перескакивая с одной темы на другую и тактично избегая упоминаний о ее неожиданной трансформации. Она совершенно расслабилась и внимательно слушала его милую болтовню до тех пор, пока в комнату не ворвался Лоренс, сообщивший, что Финч очень обрадовался, узнав, что она — это «она», а не «он», и сейчас жаждет увидеть ее.
— Когда я уходил, он как раз начал приводить себя в порядок. Взял мой бальзам для волос и лосьон после бритья и бог его знает, что еще. Он будет просто великолепен, когда появится перед тобой.
Вики успела забыть о Финче и скорчила рожицу, когда Лоренс предупредил ее:
— Будьте осторожны, девушка, Финч вдали от дома и от своего гарема.
Услышав торопливые шаги, он подкрался к двери и открыл ее — на пороге стоял со стопкой книг в руках сияющий девственной чистотой Финч, покрасневший так, что его лицо было почти того же цвета, что волосы.
— Это… это правда? — нашелся он. — Они меня не надувают?
— Все истинная правда, — она не могла сдержать улыбки, забыв о смущении.
— Вот, почитай, — пробормотал он, положив книги на кровать, и сел. Воцарилось молчание. Финч снова нашелся:
— Вам лучше?
— Да, спасибо.
Разговор возобновился. Доктор Харвинг взял инициативу в свои руки, и в то же время, пряча улыбку, не мешал остальным свободно общаться. Наконец, он выразительно посмотрел на часы, давая понять, что пора уходить. Финч вскочил:
— Простите, сэр, я и не заметил, что уже поздно, — он посмотрел на Вики, — выздоравливайте скорее, потанцуем на мозаике.
Лоренс схватил его за руку и потащил к двери, увещевая на ходу:
— Имей совесть. Это с нами-то, с олухами!
— За себя говори, олух.
Когда звуки дружеской перебранки затихли, Вики устало откинулась на подушки и стала наблюдать за тем, как отец готовил все необходимое, чтобы сменить повязку. Она расслабилась, чувствуя осторожные прикосновения заботливых рук и улыбаясь, в то время как он сухо говорил:
— Теперь я понимаю, почему ты настаивала, чтобы тебе сделали все эти уколы. Ты, как всегда, была права, — он удовлетворенно закивал. — Рана очень хорошо затягивается. Еще сутки, и можно
