Ведь выражение «момент истины» пришло не от известной телепередачи, – соображал Саша, сидя перед своей тетрадкой, – телепередачи, в которой ее ведущий неустанно долбит нам в башку – в каком кошмаре мы живем, как у нас воруют и убивают. И так усидчиво это делает, что невольно думаешь: для чего? Кому поможет жить твоя «истина»? И не он придумал название. Так испанцы называют решающую фазу поединка между матадором и быком, которая заканчивается опять-таки убийством. Ну кому, скажите, нужна эта гребаная «истина», когда большинству людей и так несладко живется, в обнимку со своей личной, далеко не всегда светлой истиной.
«Нет, – думал поэт Саша Велихов, – истину не здесь надо искать, истина была там, во дворе, лицом к лицу с небом и тем, что за ним… Когда нам покажут не очередную мерзость, а то, что прекрасно, тогда, быть может, мы и призадумаемся. Пусть это будет недостижимо прекрасно, но во всяком случае мы будем знать направление. Куда двигаться, чтобы не пропасть».
Сколько же в человеке всего намешано! – одиноко восклицал Саша, сидя за своим письменным столом. – С одной стороны – дерьмо, с другой – благородство. Во всех, абсолютно во всех!.. А путей-то, в буквальном смысле – раз-два и обчелся – либо к Богу, либо к бесу. И все! Можно живо интересоваться гомосексуализмом Чайковского, и тебе в этом, радостно пуская слюни, помогут, а можно и по-другому – можно только музыку его слушать. Либо-либо! Выбирай. Сам выбирай! Что тебя больше интересует – желтая «клубничка» или музыка, а?
Дойдя до этого нелицеприятного мысленного пассажа, Саша понял: дальнейшие попытки проникнуть в истину бесполезны. Он и так, как ему казалось, зашел слишком далеко и дошел в своих мыслях до несвойственного ему пафоса. «Не слишком ли величественно? – вопрошал Саша сам себя и сам себя стеснялся. А потом честно отвечал: Нет, не слишком! Пора бы и мне хоть когда-нибудь поразмыслить на эту тему. И новогодняя ночь вместе с дневником – это лично мне намек на что-то. Оставим в покое человечество, – мне персонально намек. На что?» Тень догадки прошмыгнула мимо настольной лампы, присела рядом и затаилась. И Саша вспомнил свой давний сон, в котором ему показали: с одной стороны, – животный ужас, а с другой – совершенную красоту. Так, стало быть, это намек на то, что пора, наконец, выбирать? Выбирать – как жить?
Саша поежился, решил хлопнуть еще рюмку и продолжать читать. Пока наливал, лез в холодильник за маслинами, пил и закусывал, в голове его вертелась одна, но верная мысль. Точнее – три, но объединенные в одну. Первая – что у каждого человека по идее есть свой ангел-хранитель. Вторая – что ангел-хранитель регулярно посылает своему подопечному сигналы, намеки – как жить, чего избежать, правильно ли он что- то делает или наоборот – совсем неправильно. Неважно, в какой форме он подает сигналы – книгу ли ты открываешь и натыкаешься сразу на нужную строчку или встречаешься с человеком, которого 100 лет не видел, а он возьмет да и скажет такое, что окажется очень нужным; или даже из телевизора – включаешь, а там кто-то, не имеющий никакого отношения к твоим сомнениям, вдруг говорит то, от чего твои сомнения разрешаются. И наконец третье и последнее: надо уметь считывать намеки своего ангела, а если не умеешь, надо учиться. Организм должен стать чутким к его сигналам. Обращать внимание надо на якобы случайности, быть не толстокожим, а восприимчивым. С этим конструктивным выводом Саша опять сел за стол и принялся читать дальше.
Продолжение дневника Саши Велихова
с некоторыми, теперь уже авторскими, комментариями
Напоминаем, что записи сделаны – 15-20 лет тому назад (чтоб были понятны некоторые детали, цифры).
Среда. 18 мая. Завтра меня выписывают. Я здесь всего неделю, а впечатлений – на полжизни. Все хорошо, пить совсем не тянет, но и завязывать на всю жизнь пока не собираюсь. Сегодня присутствовал при забавном диалоге моего приятеля-врача с новоприбывшим пациентом. Они друг друга не понимали. Долго. Этот разговор стоит записать. Новоприбывший для врача один из многих, попавших в зависимость от водки. Они тут для врача проходят конвейером, все будто на одно лицо. У всех одни проблемы, одни симптомы, одни переживания. Поэтому он с ними, не затрачиваясь особо, ведет себя стандартно. Со всеми на «ты». А чего с ними церемониться? Сам доктор – безупречно интеллигентный, я бы даже сказал – рафинированный представитель врачебного сословия. Он курит «Мальборо», а все они – «Приму» и «Дымок». Коллеги-врачи – «Яву». Он же где-то достает «Мальборо».
Когда в его кабинет вошел серьезный дядька с угрюмым, тяжелым лицом, я поднялся, чтобы выйти, но Алексей Иванович усадил меня обратно, сказав, что я не помешаю. К дядьке он, как и ко всем, начал обращаться на «ты» и так было до вопроса об образовании.
– Да высшее, доктор, – отмахнулся тот с таким видом, будто его вынудили признаться в чем-то позорном.
– Да? – не скрыл удивления врач и перешел на «вы». И какой же институт вы закончили?
Все с той же интонацией, с прибавлением к ней еще и запредельной досады, дядька отвечает:
– А-а-а! Плехановский.
– И почему же вы теперь работаете шофером, как вы выражаетесь, «дальнобойщиком»? Почему не по профилю Плехановского?
Дядька, похоже, принципиально игнорирует предлагаемую интеллигентную манеру общения, поэтому отвечает просто и грубо.
– Да на х… он мне нужен, доктор? 150 рублей в месяц. (Напоминаем, что 150 рублей в то время – что-то около 150 долларов сейчас.)
– Та-ак, – несколько обескураженный такой беспощадной прямотой тянет доктор. Потом, пожевав губами, переходит к своей привычной теме. – Сколько пили?
– Водки или вина?
– Нет, сколько времени вы пили до больницы?
– Месяц почти… 4 недели.
– Та-ак, – врач оглянулся на меня с выражением лица, которое можно было толковать как «Вот какие запои бывают, старик». Затем вернулся к вопросу и заодно к цифрам. – И много вы пропили за эти четыре недели? Наверное, рублей 200?
Чувствуется, что для моего приятеля доктора эта сумма солидная. А дядька с величайшим презрением и негодованием переспрашивает:
– Сколько?!
Доктор догадывается, что с вопросом немного опростоволосился, и пытается исправить свое невежество по поводу финансовых возможностей дальнобойщика. Он смело предполагает:
– Ну-у… рублей 400-500? – по всему это уже предел фантазии обычного врача, пусть даже и заведующего отделением.
И дядька, догадавшись о «пределе», окончательно теряет уважение к собеседнику и теперь уже сам переходит на «ты».
– Ты что, доктор? – и затем, с понятным превосходством. – А три штуки не хочешь?
– В смысле, 3 тысячи рублей? – доктор почти изумлен.
– Да, да. Вот в этом самом смысле.
(Еще раз напомним, что за эти деньги можно было в те годы приобрести около тысячи бутылок водки.)
– Значит, вы все деньги пропили? Все, что у вас было, пропили? – Последний вопрос доктора – это единственная надежда на моральный реванш (пусть дядька зарабатывает намного больше его, но в этой больнице, однако, он командир).
– Не все, почему? – обрушивает дальнобойщик попытку доктора уравнять позиции. – Там еще много осталось. Жена спрятала. А эти три штуки – конечно. Они ж у меня с собой были.
– Как возможно пропить три тысячи? Расскажите, – доктор опять оборачивается ко мне, предлагая разделить с ним интерес. Я разделяю. Мне тоже интересно.
– Как можно? – переспрашивает дядька. – Элементарно, доктор. Я же не один пил, я друзей угощал. Ну, и закуски там, то-се…
На этом разговор был исчерпан. Дальнобойщик отправился в палату, а врач, кажется, немного
