не любила решения, где требовалось жертвовать экипажем, даже разрыдалась над задачей, в которой не было иного ответа. А еще я ломала руки на атлетике. В смысле, спарринг-партнерам ломала, потому что я лучше их. Ну, и спасательные капсулы я тоже расстреливала без особых сантиментов. Потому что они проиграли, vae victis – и все дела тут. /'Ну и где ты теперь, Аска? Кто ты?'/ Прав господин психодинамик Бюлов. Жить да радоваться: устроила случайный геноцид – и ни в одном глазу. Подумаешь, четыреста девяносто три живых существа. *** Я стояла перед дверью шефа и тянула руку к ручке. Даже когда я войду туда, еще не поздно все отменить: можно ведь сказать, что зашла просто так, ага. Конечно, я у шефа в любимицах еще с космоходного. Опекун, наставник, обаяшка. И не надо вот этого. Женщиной я не с ним стала.
– Разрешите?
– А, Аска. /'А, Аска»./ Все как всегда. Всего лишь еще один день.
– Ты садись.
– Спасибо, Кадзи-сан. Улыбается. Он чертовски обаятельно улыбается, от такого тлеешь еще долго после того, как улыбка ушла, и нет ее в помине. Хотя когда это у адмирала Редзи Кадзи, юного гения и героя, не было улыбки? Аж огорчать его жаль.
– Я вот по какому поводу. Он еще улыбается. В кабинете витает тонкая нотка одеколона – что-то такое на грани фола, знаете, когда начинаешь думать, а не женщиной ли тут дело пахнет. Здесь есть серверный шкаф – пол-Галактики в полутораметровом ящике. Есть модель «Тикондероги», на которой Кадзи снес полфлота сцинтиан, – какой это был маневр, закачаешься… Это, словом, кабинет шефа – без двух минут бывшего шефа. /'Никаких двух минут, соплячка'/.
– Вот. Я потянулась через стол, но он уже все понял, потому что бумажки тут были только одного вида. Пусть и редко такое писали.
– Аска… Ну вот. Все.
– Это из-за того инцидента?
– Я так не могу, Кадзи-сан. Ему – можно. Остальным – хрен. Он думает. Ему сейчас тяжело. Или нет? Может, он уже все просчитал, а сейчас смотрит с такой тоской, чтобы потянуть время, и на самом деле прикидывает, как он меня раздевает. /'Ну, давай, Аска, накрути себя. Давай»./
– Я не буду тебе рассказывать о потере гражданства. Кадзи потянулся за сигаретами. Кадзи почесал лоб пальцами, между которых торчала мерзкая никотиновая палочка. Кадзи был гениален.
– Ты умная девочка, Аска. Расскажи мне, куда ты подашься? /'В пираты'/, – чуть не ляпнула я.
– Не в курсе, значит, – Редзи Кадзи шлепнул пальцами по клавиатуре и встал. Стена таяла, поляризовалась, и там появлялся город. Светящийся, мерцающий сильно вогнутой линзой – классический город-амфитеатр. Почти классический, потому что это столица Юго-Восточной империи Лиги существ.
– За пределами этой конторы от себя не убежишь. Не оглядываясь, он указал рукой куда-то влево. Дым послушно рванул за движением сигареты.
– Вон там штаб-квартира «Экивотов». Вербуют, платят за опыт.
Приходишь, говоришь: я, дескать, экс-капитан инквизиторов Первого Гражданина. Он обернулся.
– Пойдешь? Я молчала: это меня сейчас возят рожей. После такой саморекламы «Экивоты» претендента за свой счет похоронят. Впрочем, представляться не понадобится: те хорошо шерстят трудовую карту.
– Вон там космопорт, чтобы смыться с Токио. Хотя погоди… – без всякого намека на «вот только вспомнил» сказал Кадзи. – Без гражданства тебе билет не продадут. То есть, продадут, но только для начала вывернут наизнанку. О том, что женщины, как правило, оставались после такого без яичников, он, конечно, умолчал. Ну и спасибо, я в курсе. Медицина у нас хорошая, для граждан сделает все за счет не- граждан.
– Ну и остаются трущобы. Там нужен профи, всегда нужен, Аска-тян. Да. Я могла стать ганслингером, певичкой, шлюхой, аналитиком при боссе. До первой облавы на тех, у кого ай-кью выше семидесяти. Впрочем, это мы все мечтаем. Из этого здания выходят с очищенной памятью, и я буду долго вспоминать свои умения. Возможно, даже дольше, чем проживу. Так что вы ошибаетесь, гениальный Кадзи-сан.
Ошибаетесь. Можно убежать от себя, потому что мнемотехники департамента инквизиции никогда не станут резать мне личность, если только я не решу уйти. /'Стоят ли эти несколько сотен тушек такого?'/ Самое милое, что ответа я не знала.
– Ты понимаешь, что я не смогу о тебе позаботиться? /'Кадзи-сан такой классный!'/ – вспомнила я сама себя времен космоходки. Мне тогда казалось, что я его люблю без памяти, но это пока не выяснила, что таких дур, – тысячи, а я слишком хотела быть единственной. /'Ты самая лучшая, доченька»./ Тогда я стала мечтать об отце. О таком отце, как герой Второй войны за Мицрах. Ну право же, мама говорила, что мой отец – выдающийся? Говорила. И пусть по Кадзи сохнут дурочки. Или текут – это уж смотря по мере идиотизма. Я буду гордиться вами, Кадзи-сан. А вы – мной. /»– Оверсан при этих данных перехвата сэкономит полтора нанограмма сверхтоплива в секунду…/ /– Кадет Сорью, вы сами додумались?/ /– Так точно, господин контр-адмирал!'/ Пора мне вас наконец разочаровать, Кадзи-сан. Самой аж жаль.
– Я все понимаю, Кадзи-сан.
– Послушай, Аска…
– Не хочу. Подпишите это. Я не только коллег и задержанных строить могу – я могу начальнику нахамить. Я могу все, и ничего не почувствую.
– Аска. Кадзи сел в кресло, стена спешно зарастала благородным мрамором, и мы снова играли в гляделки. Хотите сыграть в гляделки с кумиром отрочества? Не советую, это разочаровывает, потому как вспоминаешь одно, а видишь другое. В памяти герой при кителе и сиянии, а перед глазами усталый немолодой интриган, кабинетный вояка с цепким взглядом. /'Где же это вас так, Кадзи-сан? Что вы почувствовали при этом?'/
– Да, Кадзи-сан.
– Сделаем так. Ты сдаешь все свои бирюльки и идешь в отпуск.
– Отпуск?! Да вы… Это как всадить в реактор пакет, когда еще прошлый не прогорел.
Это как… Он что, не понял ничего? И он тоже – не понял? Я вдруг почувствовала, что устала, просто смертельно устала. Что все дерьмо, что нет выхода, что вот этот престарелый парень сейчас перекрыл мне последний, из огромной чистой любви к своей подопечной, к рыженькой умничке, которую иначе превратят в чистый лист. Черт, а я ведь и впрямь хотела – чтобы чистый лист, табула раса.
Чтобы бегать от облав, не помня себя, чтобы продираться иерархией трущоб, чтобы глядеть на звезды сквозь купол и думать, почему меня туда не тянет. Чтобы придумать себе красивую историю, что я – секретный агент, которой стерли мозги. Придумать – и оказаться почти правой. Чтобы все было круто, грязно, чтобы чужая жизнь корчилась в моем захвате, чтобы я – сверху! /'Отпуск? Кадзи-сан, //да //вы гоните»./
– Аска. Я расцепила зубы и выдохнула. Адмирал смотрел на меня и молча затаптывал окурок в пепельнице. Табак, мрамор и одеколон – и призрак мира за непрозрачной стеной. Мира, куда меня не пускали.
– Отпуск. И премия, двойная, например. Твои допуски полежат у меня, заявление – тоже. Куда хочешь? На Фьюли? На Бруствик? Курорты. Отличные курорты – на границе Империи. Жаль, я и там буду на поводке.
– Кого отправить с тобой? Или партнера найдешь на месте? Прости, я бы и сам махнул, но стар для тебя, понимаешь… Шутит. Уже шутит – значит, решил, что рассосалось: поистерила, дурочка, и угомонилась. Что я чувствую? Ничего. Мною словно вытерли весь кабинет и кинули в ведро, мне непрямым текстом объяснили, что я не права. И уже сама я поняла, что мечтала о саморазрушении. Я сглотнула литра полтора своей слюны, а все равно не чувствую почти ничего. Нахамить бы.
– Я поняла, Кадзи-сан. Вместо хамства – встать, начать выворачивать карманы: допуск уровня «инквизитор», капитанский допуск, запал-карта от «Нигоки»
(прости, Красная). Кадзи открыл ящик стола и принялся туда сгружать эти предметы по одному. Я развернулась и пошла к дверям.
– Подожди, Аска. Оборачиваться не хотелось: я только что не смогла отстоять себя.
Психоанализ в кабинете шефа – это так восхитительно, словно полы помыла, причем сама собой.
– Ты отличный капитан, Аска. На локте задержалась рука – приятно, несмотря ни на что. Именно
