до небес. Мягкая ткань между его руками и ее станом была слишком тонка, чтобы служить серьезной преградой, и все же одежды было слишком много, она мешала мужчине насладиться теплой нежностью девичьей кожи. Он мечтал о Шторм день за днем, представляя себе ее стройное обнаженное тело, рисуя в воображении любимые глаза, подернутые дымкой чувственного удовольствия. И сейчас реальность происходящего буквально сбивала его с ног.
Вульф старался сдерживать себя, не потерять окончательно голову от охватившего его неистового желания. Он опасался, что его бешеная страсть может испугать девушку, причинить ей боль. Он не хотел, чтобы первое вторжение было болезненным для нее, и уговаривал себя не спешить, подавляя настойчивую потребность своего естества. Но когда она снова зашевелилась в его руках, невинно и в тоже время соблазнительно, мужчина громко застонал. Шторм посмотрела на него своими пронзительными зелеными глазами. — Я хочу тебя, — голос ее звучал хрипло, — ты же не откажешь мне в этот раз? Не говори «нет», Вульф.
Он неожиданно отчетливо понял, что никогда больше не сможет отказать ей — в чем бы то ни было, — но ни за что не признался бы в этом, даже если ему и удалось бы сейчас внятно произнести хотя бы одну фразу. Вместо этого, он пробормотал что-то неразборчивое и подхватил ее на руки, его губы почти вслепую нашли ее рот.
Вульф отнес Шторм в спальню и поставил на ноги рядом с широкой кроватью. Окна были зашторены, на тумбочке горела лампа, создавая иллюзию безвременья, когда невозможно точно определить, день за окном или ночь. Поскольку это был гостиничный номер, обстановка была удобно-безличной, но мужчина не обращал никакого внимания на интерьер, взор его был целиком устремлен на девушку. Он видел только ее.
Он не хотел торопиться, но понимал, что это нереально; что его плоть и все его эмоции требовали немедленной близости, слияния двух пылающих тел в единое целое. Он уже не мог погасить бушующий в крови яростный огонь желания. Все, что было в его силах — не позволить пламени поглотить его целиком.
Вульф снова с жадностью приник к ее рту, его губы стремились углубить поцелуй. Ее страстный отклик заставил его затрепетать. Он почувствовал, как пальчики Шторм одну за другой расстегнули пуговицы на его рубашке, и повел плечами, помогая стянуть с себя ставшую помехой ткань. Она начала гладить его грудь, каждым прикосновением изучая сильное мужское тело.
Нежные руки в молчаливом исследовании пробежались по густым волосам вниз, к твердой плоти, затем вновь вернулись к мощному торсу. Шторм коснулась его сосков, медленно потирая маленькие напряженные вершинки подушечками пальцев, и горячая волна удовольствия накрыла его с головой.
Когда Вульф поднял голову, безуспешно пытаясь справиться с дыханием, его взгляд встретился с ее затуманенным взором. — Тебе хорошо, — прошептала она, в то время как тонкие пальцы все еще продолжали ласкающими движениями исследовать его.
Он был почти загипнотизирован восторженно-сосредоточенным выражением ее лица и соблазняющими движениями рук. Он хотел ответить ей, что ее прикосновение божественно, что стоит ему лишь коснуться ее кожи, как кровь в его венах начинает кипеть, что близость с ней — это наслаждение, которое почти невозможно вынести. Но он не мог произнести ни слова.
Он не мог ответить ей так же, как отвечал всем остальным женщинам, которых желал раньше, — словами, полными обольщения, показной нежностью, случайными комплиментами, которые характеризовали скорее красоту дамы, чем степень его близости с ней. Слова и фразы беспечного любовника, которые всегда так легко давались ему, сейчас не шли у него с языка.
Он никогда не был молчалив в любовных играх, но его чувства к Шторм были слишком глубоки, слишком сокровенны, чтобы их можно было описать словами.
Вульф издал глухой звук, почти рычание, и в мгновение ока стащил с нее топ. У Шторм перехватило дыхание от резкого движения, но она покорно подняла руки, чтобы окончательно освободиться от мешающей одежды. Они стояли так близко друг другу, что ее обнаженные груди почти касались его торса, а их дыхание смешивалось.
Шторм наблюдала за ним, в то время как Вульф медленно притягивал к себе ее мягкое податливое тело, пока девичьи соски не утонули в густой поросли на мужской груди. Очевидно, ему было также хорошо, как и ей, поскольку его глаза под тяжелыми веками светились удовольствием, а изгиб губ стал невероятно чувственным. При мысли, что она способна так сильно возбудить его, ее охватило чувство глубокого удовлетворения.
Ее руки скользили по его твердым ребрам, талии, спине, исследуя гладкость кожи и силу тугих мускулов. Она с трудом могла дышать, и что-то неведомое, какое-то жгучее всевозрастающее напряжение охватило ее тело, как лихорадка. Казалось, вся сила покинула ее, и с тихим всхлипом она прильнула к его груди.
Вульф держал ее в своих объятьях, одной рукой запутавшись в густых волосах девушки, другой с силой прижимая к себе ее хрупкий стан. Она ощутила его дрожь, — так дрожит сильно натянутая струна, — и в его низком, хриплом голосе, когда он сказал ей: — Легче, — тоже звенело напряжение.
Сколь неискушенной ни была Шторм, какой-то частью сознания она поняла, что он имел в виду. То, что происходило с ними, было настолько сильным и мощным, что не поддавалось контролю, как бы он ни пытался контролировать это.
— Нет, — шепнула она, привстав на цыпочки и обвивая руками его шею. — Это не может быть легким.… Разве ты не понимаешь? Разве ты не чувствуешь?
На какое-то мгновение он замер, словно отрицая правоту ее слов. А потом со звериным рыком наклонил голову и жадно приник к ее губам, требуя отдать все, что она могла. Шторм смутно уловила его движение, услышала, как зашелестело одеяло, которое он откинул в сторону, и вот она уже лежит посреди разобранной постели.
На Шторм накатило легкое головокружение, и она не сразу открыла глаза, боясь, что комната начнет вращаться, но когда ладони Вульфа легли на ее бедра, она подняла ресницы. Его красивое лицо было жестким, полным решимости, — застывшая маска древней мужской чувственности, — а глаза горели неистовым огнем. Никогда раньше она не могла даже представить себе, насколько прекрасной и примитивной может быть мужская страсть.
У нее перехватило дыхание, силы покинули ее, осталось только жгучее желание, которое Вульф пробудил в ней, и инстинкты, которые проснулись после многолетнего сна.
Одним плавным движением он стянул с нее леггинсы, одновременно избавляя и от носков, и Шторм с удивлением обнаружила, что осталась полностью обнаженной. Но то, как он смотрел на нее, заставляло забыть обо всем, кроме огромной, всепоглощающей, неодолимой потребности принадлежать этому мужчине. Казалось, ничто иное не имеет значения.
До нее донесся глухой звук падающих ботинок, и через мгновение Вульф оказался в постели рядом с ней. На нем все еще были брюки, и она смутно подумала, что он, видимо, пытается не потерять остатки самоконтроля, но прежде чем она смогла как-то среагировать, его губы, прижавшиеся к ее груди, повергли ее в эротический шок.
Тихий удивленно-радостный стон вырвался из горла девушки, тело выгнулось дугой, руки конвульсивно сжали плечи мужчины. Шторм не могла поверить, что он смог пробудил в ней такие чувства, не могла понять, как вообще можно было пережить нечто подобное. Его сильная рука, нежно массируя, накрыла одну грудь, большой палец легко касался отвердевшего соска, в то время как его рот с сокрушительной нежностью удерживал в плену вторую чувствительную вершинку.
Шторм запустила дрожащие пальцы в густые волосы Вульфа, притягивая его голову к себе. Словно сквозь вату до нее доносились тихие стоны, которые поднимались откуда-то из самой глубины ее существа. Удовольствие хлынуло на нее горячим потоком, и каждая последующая волна была сильнее предыдущей. Тело Шторм теперь жило собственной жизнью, не подчиняясь разуму и не ведая контроля. Она была не в силах унять бешеный стук сердца, остановить рвущиеся из груди звуки, полные желания и страсти.
Вдруг она почувствовала, как рука Вульфа скользнула ниже, и ее потряс новый взрыв эмоций, настолько острых, что, казалось, они граничили с болью. Острой болью. Он осторожно гладил влажное средоточие ее женственности, и эти легкие, как перышко, прикосновения стремительно и неудержимо уносили ее тело навстречу долгожданному освобождению.
