дочь.
— Моник, ты надолго приехала? — миролюбиво спросил Элиот.
— Кажется, кризис миновал, хотя они и говорят, что должно пройти еще несколько дней. Но я поговорю с доктором, и, надеюсь, через несколько часов мы с ней уедем. Думаю, с твоей стороны это не встретит ничего, кроме одобрения.
— Я просто хотел знать о твоих намерениях. — Он будто не заметил сарказма ее слов. — Мы сейчас уедем. Я не вижу, почему бы тебе не побыть здесь. Ведь я сам позволил тебе…
— Посмотрите на него, он позволил мне! — истерично прокричала Моник. — Он такой добренький, и он понимает, что я как-никак ее мать.
— Ну, а теперь, Моник, когда ты явила себя во всей красе, ни один врач не рискнет отдать тебе больного ребенка.
Сказав это, он взял Бритт под руку, и они направились к двери.
— Давай беги! Обрадовался, что можешь сюда больше не возвращаться, — прокричала Моник ему в спину.
Элиот оглянулся, заметил злобный взгляд своей супруги, когда сестра забирала у нее Дженифер, и ядовито сказал:
— Ни о чем не беспокойся, дорогая, я вернусь. Об этом ребенке некому позаботиться, кроме меня, и я его не брошу…
Бритт проснулась далеко за полдень. Подушка Энтони, лежащая рядом, хранила его запах, и она уткнулась в нее лицом, думая о муже столь же напряженно, как думала о нем и засыпая. Потом немного смущенная тем, что так заспалась, она быстро оделась и спустилась вниз. В холле, на банкетке, стоящей у основания лестницы, лежала записка от Элиота. Он сообщал, что возвращается в больницу и пробудет с Дженифер, пока ее не уложат спать. Писал, чтобы она не ждала его к ужину, поскольку не знает, когда вернется.
Сначала ее задело, что он ушел без нее, но, вспомнив о появлении Моник, решила, что сейчас ей действительно лучше в больницу не ехать. К тому же не мешает побыть одной и кое-что обдумать.
В гостиной Бритт встретила взгляд Энни Мэтленд, обращенный на нее сверху вниз, с портрета, висящего над камином. Возможно, это был обычный, точно переданный художником взгляд Энни, но Бритт, почувствовав в нем укоризну, тотчас вспомнила, что так до сих пор и не позвонила Энтони, хотя он просил сообщить о состоянии Дженифер. С ее стороны это просто легкомыслие. Она пошла в кабинет и позвонила в Вашингтон, в служебный кабинет Энтони. Трубку взял он сам.
— Бедная крошка, — сказал он, когда Бритт вкратце описала состояние девочки. — А как держится Элиот?
Бритт сказала о приезде Моник.
— Кажется, она очень привязана к Дженифер, — заметила Бритт. — Меня это даже несколько удивило.
— Что тут скажешь… В конце концов, какая бы Моник ни была, она все же мать ребенка.
— Как ты считаешь, она может переменить решение насчет опеки?
— Трудно сказать… Кто знает, что на уме у этой женщины. Она любит создавать трудности, только бы уколоть Элиота. Но эта ее «милая» черта в то же время позволяет надеяться, что она предпочтет оставить ребенка ему, поскольку наверняка считает, что для него это тяжкий крест.
— Надеюсь, что так и будет, — сказала Бритт. — А теперь скажи мне, как дела у тебя?
— Занят, как всегда. Сегодня перед ланчем был странный звонок от Харрисона. Он хочет знать, что я намерен решить по делу «Руссо против Клосона».
Бритт была удивлена. Судьи не обсуждают таких вещей с сенаторами, пусть даже сенаторы их родные братья.
— Ты хочешь сказать, что он прямо так и спросил тебя, что ты решишь по вопросу абортов?
— Вроде того… Я сказал ему, что еще даже не читал документов по этому делу. Да и вообще, какое бы решение ни вынес суд, обнародовано оно будет не раньше чем через шесть месяцев. Это его вроде бы успокоило. Знаешь, после того сердечного приступа Харрисон вообще какой-то странный, буквально сам не свой.
Голос Энтони, такой родной и знакомый, пробудил в ней всю нежность к нему, к ее любящему, спокойному и уверенному в себе мужу. Она вдруг с удивлением спросила себя, как это Элиот сумел сбить ее с толку.
— Ну, любимая, меня зовут дела, надо тут кое-что обсудить с шефом. Так что я пошел.
— О'кей. Теперь позвоню завтра, скажу, как обстоит с бэби.
— Я весь день в суде, а вечером — дома. Так что ты легко найдешь меня.
— Я люблю тебя, Энтони.
— И я люблю тебя, дорогая.
Она повесила трубку, испытывая легкую грусть. А также — вину. Почему, говоря слова любви, она чувствовала себя лицемеркой? Но Бритт не могла отрицать, что в ее жизни произошло нечто необычное. Странно приятное ощущение, нечто вроде щекотки, которое она впервые ощутила в китайском ресторанчике, возникло тогда лишь от одного присутствия Элиота. И тогда же породило первую дрожь сомнения во всем, что она считала незыблемой основой своего брака. Ох, как ей это ненавистно! Ненавистна сама мысль о том, что с Элиотом она испытывает нечто, чего не испытывала с Энтони, — сильное притяжение, почти ошеломившее ее наслаждение от одного его прикосновения!..
Бритт безостановочно ходила в одиночестве по большому дому, принадлежавшему ее мужу и Харрисону, и пыталась решить, что делать. Наконец остановилась в гостиной, села в кресло перед камином и стала смотреть на портрет женщины, которая, будь она жива, была бы ее свекровью. Строгий взгляд давно умершей женщины делал ее вину все огромнее.
Следующие несколько часов тянулись очень медленно. Бритт посмотрела вечерние новости. Все та же политическая рутина. Она выключила телевизор и задумалась, чем бы ей заняться. Читать не хотелось. Бритт отправилась на кухню выпить чая. Пока закипал чайник, она сидела за столом, следя за секундной стрелкой, ползущей по желтому циферблату настенных часов. Потом выпила две чашки чаю, сполоснула чашку и убрала ее вместе с сахарницей в буфет. Время, казалось, остановилось…
Посмотрев в окно, она увидела, что на небо наползают темные тучи и все предвещает штормовую погоду. Ветер раскачивал деревья, тревожил старый дом, заставляя карнизы и водосточные трубы поскрипывать и постанывать. Пребывание в одиночестве не пугало ее, но все-таки лучше в такое время находиться в компании.
Хоть Элиот и не собирался вернуться к ужину, Бритт все же решила что-нибудь состряпать. Так, на всякий случай… Она прошлась по полкам, заглянула в холодильник. Наткнувшись на бордо, запасенное ими с Энтони на случаи их наездов сюда, она взяла бутылку, подумав, что к ужину это будет совсем не лишним. В конце концов, их с Элиотом отношения слишком открыты, чтобы затевать какие-то игры. Она должна вести себя непринужденно, это лучшее из всего, что можно придумать.
Миссис Мэллори оставила крепкий куриный бульон, так что вполне можно приготовить овощной суп. В морозильнике обнаружились добрые филеи; выбрав парочку не самых крупных, Бритт положила их оттаивать.
В половине девятого Элиота все не было, она начала опасаться, что он действительно поужинает в больнице. А может, девочке стало хуже? Мысль о больном ребенке устыдила ее. В самом деле, она так занята собой и своими проблемами, что за весь вечер даже не вспомнила о Дженифер!
Бритт прошла в холл и выглянула в дверь. На темной дороге, ведущей от шоссе к дому, не видно ни огонька. Машины Элиота и в помине нет. Она вновь обошла пустой дом, прислушиваясь к вою ветра, и вдруг осознала, что за последний час ветер заметно усилился. Сквозняки, проникающие в какие-то невидимые щели, заставили ее подняться в свою комнату и надеть свитер. Когда она вернулась в гостиную и, устроившись в кресле с ногами, опять принялась рассматривать портрет Энни Мэтленд, за окнами послышался звук подъезжающей машины.
Бритт вскочила, бросилась в холл, открыла дверь. Когда Элиот входил, вместе с ним, неся с собой пыль, в дом ворвался порыв ветра.
