– Нет, постой, – испугался он.
Я вскочила, оставив бекон нетронутым, промокнула губы салфеткой и направилась к выходу. Он бросился за мной.
– Вас довезти до банка? – спросила я, когда Синяя Борода попытался меня остановить.
– Ника, я не знаю, что сказать... От меня никакого толку. Я уже ничего не хочу, кроме покоя, – пробормотал он, пока я ждала лифта.
Я вздрогнула и повернулась к нему. Он говорил моими словами, и от этого становилось только хуже.
– Я не собираюсь устраивать сцен. Хочешь, давай вообще забудем о том, что произошло? Ничего серьезного, да? Легкий «крышеснос» на фоне усталости и стресса. Хочешь так? Я согласна. Я сама очень ценю покой.
– Не в этом дело. Я боюсь, что только испорчу тебе жизнь.
– Можешь не бояться. Это тебе не удастся, – усмехнулась я, заходя в лифт. – Моя жизнь и без тебя достаточно поганая.
– Почему? Из-за трудовой книжки? – свел брови он.
Я помолчала, про себя изумившись, как, по сути, мало мой шеф знает про меня. Ничего, ничего не знает, даже адреса моей Варечки. Знает только, что я живу где-то около Патриарших прудов. Даже того, почему я вообще оказалась у него и какая я на самом деле. Для него я – тоненькая, нервная девочка, бегающая по городу, куда ее пошлют. Может быть даже, девочка из материально неблагополучной семьи, нуждающаяся в такой работе, как моя. Девочка из ниоткуда. Вот и славно. Не знает и не узнает, подумала я.
– Все, приехали. Нам пора, – перевела тему я, хлопнув в ладоши и изобразив дикую деловую активность. Максим внимательно смотрел на меня, а я сделала вид, что этого не замечаю. Я зашла в номер и принялась упаковывать бумаги, чтобы взять их с собой. Я чувствовала на себе его горячий взгляд, чувствовала его напряжение, но сделала вид, что сосредоточена на делах. Я забрала стопку с собой в комнату и закрыла за собой дверь, чтобы избежать ненужной сцены. И даже если мой Журавлев стоял перед этой дверью и бился в нерациональном порыве ее открыть, он этого не сделал. Он остался с другой стороны, а через полчаса мы сидели в машине и каждый ехал по своим (вернее, по его) делам.
Глава 14
Самая ненужная вещь на свете
День своего двадцатичетырехлетия я встретила за рулем запыленной чумазой журавлевской «Ауди». Праздник удался. Мы практически не разговаривали, он делал вид, что погружен в свои треклятые бумаги, а я искренне наслаждалась тем, как лужи от прошедшего дождя поднимаются фонтаном вверх из- под колес летящей машины. Мне нравилось чувствовать, как на секунду теряется управление и кожаный руль норовит выскользнуть из-под пальцев. Одно неосторожное движение – и машина летит в кювет, разбивается о стоящее там ни в чем не повинное дерево. И все кончается. И больше ничего никому не нужно объяснять.
Все дни в Самаре, все те обрывки, лоскуты времени, имевшиеся в нашем распоряжении между делами, мы с Журавлевым выясняли отношения. Мы будто сражались в разных войсках и, не испытывая ненависти друг к другу лично, а, даже напротив, чувствуя глубокую нежность, были вынуждены стрелять и прятаться, были вооружены до зубов и одновременно беззащитны. Все было глупо. Мы возвращались в Москву.
– Вы не могли бы ехать помедленнее? – спросил он с заднего сиденья, тон разговора – едкий. Последнее, что мы сказали друг другу в Самаре: «Было бы лучше, чтобы это все осталось в прошлом». Предпоследнее – мы целовались в коридоре суда. Мы были непоследовательны, измотаны и злы. Мы совершенно не знали, чего хотим.
– Я хочу побыстрее попасть в Москву. Вам тоже... – тут я сделала ощутимый акцент на слове «ВАМ», чтобы подчеркнуть, что рада снова быть с ним на «вы». – Вам тоже нет смысла тут задерживаться.
– А зачем вы спешите туда? Что вас там ждет? – поинтересовался он.
Я расплылась в ядовитой улыбке и посмотрела в зеркало заднего вида. Должна же я сделать себе хоть что-то приятное на день рождения.
– Разве это ваше дело, Максим Андреевич? Мало ли кто меня ждет!
– Конечно, – бросил он и снова уткнулся в бумаги.
Я подмигнула себе в зеркале и перевела взгляд обратно на мокрую дорогу. Как резко похолодало. Порывистый ветер бросал мертвые листья на лобовое стекло моей (ой, простите) журавлевской машины. Я прибавила газу (из чистой вредности) и принялась думать о том, как буду жить дальше. Понятное дело, что теперь я снова потеряю работу. Интересно, что теперь напишут мне в трудовой. «Уволена за развратное поведение»? Но в этот раз меня вдруг это совершенно не пугало. Что-то изменилось во мне за последние несколько дней. Вся прошедшая жизнь, особенно последние полтора года, прокрутилась в моем уставшем мозгу, пока я катила в Москву. Деньги больше не волновали меня так, как раньше. По всему, я не карьеристка. Гормонов карьерного роста не купишь в аптеке. Разве трудно понять, что я больше всего на свете люблю сидеть на подоконнике и наблюдать за проносящейся мимо меня жизнью? Сколько мне нужно для счастья? Как много требуется, чтобы купить пару кед и кусок колбасы? Найдется ли в мире свободный подоконник для меня?
Журавлев меня, конечно, зацепил. Оказывается, я зацепляема. А раньше-то я была уверена, что никто не может привлечь мое внимание, поработить мою волю, я была уверена, что в этом аспекте непотопляема. «Титаник» во плоти. И вот, с пробоиной по всему борту, я погружалась в пучину страстей, до сего дня мне неведомую. Я смотрела на Синюю Бороду, отмечала резкость и благородство черт его лица и понимала, что мне это нравится. Видела его иногда испуганный, нервный, иногда тяжелый взгляд. Выяснять отношения – не его конек. И не мой. Мы оба норовили спастись бегством и сделали бы это обязательно, если бы нас не бросало друг к другу каким-то цунами, сопротивляться которому мы не могли. И это не предвещало ничего хорошего.
Мы, по всем приметам, в кратчайшие сроки были намерены спалить друг друга без остатка и обязательно обвинить друг друга во всех бедах и грехах. Ни один из нас не был готов к движению вперед, никто не знал, как затормозить или как потушить пожар, который разгорался в этой упругой тишине сам собой, как на складе с боеприпасами, – быстро и весело, воспламеняя все вокруг. Оставалось совсем немного времени до того, как склад рванет и все взлетит, к чертям, на воздух.
– Ты не устала? – спросил он меня через полчаса.
– А ты? И, кстати, ты уж определись, «ты» или «вы». А то может выйти неловкость. Мы возвращаемся в реальный мир.
– Знаешь, Ника, в жизни каждого мужчины рано или поздно приходит такой момент, когда носки проще купить себе самому. И я уже давно переступил этот рубеж. Я ничего не хочу и ничего не могу предложить.
– Хорошо сказал! – рассмеялась я. – Спасибо, что не предлагаешь мне покупать носки. Никогда в жизни не покупала носки ни одному мужчине! И не собираюсь начинать.
– Я уже был женат, – продолжил он после мучительной паузы.
– А я уже давно решила, что замуж не пойду ни за что.
– Глупость какая. Ты говоришь ерунду, – возмутился он и, отбросив газету, придвинулся ко мне.
Я почувствовала его дыхание около шеи. Как бы было здорово бросить руль и броситься целоваться к нему, пересесть на заднее сиденье. Оказаться в длинном лимузине, таком, какой мой папа заказывает для всяких помпезностей. Заняться любовью там, за темной стеклянной перегородкой, как в «Однажды в Америке», кричать и драться, почти ненавидеть друг друга. Почти, но любить все-таки больше.
– Почему же ерунду? Это что, так важно – хотеть замуж?
– Хотеть замуж, семьи, детей – да, черт возьми. Ты же совсем молодая женщина. Мне сорок три года, я устал, не хочу даже внуков. Моя дочь не желает со мной видеться, черт его знает, что ей в голову вбила ее мамаша после развода. Мой сын... я уже говорил. Я выплатил его кредиты, подозреваю, что он считает себя самым умным, но на деле – я вообще не знаю, что с ним будет. Моя бывшая жена... наш развод... двадцать лет вместе, я больше ничего и никогда не захочу.
– Отлично! – обрадовалась я. – Ты практически мой идеал.
– Смеешься? Тебе надо бегать на свидания, улыбаться, мечтать о куче детей. Быть счастливой.
