type='note'>[43] в Салониках расстались с иудаизмом, «дабы покорить клиппу в ее доме». С тех пор радикальное саббатианство существовало в четырех формах:
1. В секте «верующих», которые добровольно сделались «принужденными» и приняли ислам, получив название дёнме. Исследования этой секты и, в особенности, работы Авраама Данона (Abraham Danon, Etudes Sabbatiennes, Paris, 1910.) и Шломо Розанеса (????? ??????? ??????? ?????? ????, София, 1934, ч. 4) убедительно доказывают, что внутренний характер дёнме был совершенно еврейским, хотя и отличным, конечно, от норм раввинистического иудаизма. Данная группа была мистериальной еретической сектой, но сектой именно еврейской. Ее обращение в ислам вызвало сильнейшую критику умеренных саббатианцев, идеология которых была описана нами выше.
2. В сектах «верующих», которые, сохраняя внешне приверженность иудаизму, тайно практиковали в своей среде мистериальное учение, понимавшееся ими как Тора дэ-Ацилyт и сопряженное с сознательным попранием галахических норм. Таковых было немало на Балканах, в Земле Израиля (после приезда сюда р. Хаима Мал’аха) и затем, с начала XVIII века, в ашкеназских странах и, особенно, вокруг Подолии. В частности, нам известно о существовании таких общин в Бучаче, Буске, Глине, Городанке, Жолкиеве, Злочеве, Тисменице, Надворне, Подгайцах, Рогатине и Сатанове, а также в Румынии, Венгрии и Моравии.
3. В секте франкистов, которые, подобно дёнме, сделались «принужденными», приняв христианство.
4. В группах франкистов, которые сохранили формальную принадлежность к иудаизму. Таковые имелись в Богемии, Моравии, Венгрии, Румынии и Германии.
Несмотря на заметные различия между этими группами, все они составляли единое целое. Обращение в чужую религию не имело в этой среде никакого значения, поскольку радикальные саббатианцы считали всякую внешнюю принадлежность лживой и не выражающей их истинной веры. Оставшись формально иудеем и следуя внешне законам раввинистического иудаизма (Тора ди-Вриa) в пражском гетто, радикальный саббатианец считал своими истинными единоверцами тех адептов тайного учения (Тора дэ-Ацилyт), которые, формально крестившись, жили в христианских районах Варшавы и Оффенбаха. И подобно тому, как пятидесятью годами раньше ашкеназские саббатианцы поддерживали тайные связи с жившими в Салониках дёнме, франкисты-«иудеи» общались с франкистами-«христианами» во второй половине XVIII века. Это был единый идейно мир, в котором господствовали одинаковые представления о Торе, мессии и «тайне Божества», пусть и принявшие у франкистов новую, в высшей степени странную форму.
VI
«Упразднение Тора ди-Вриa» было главным деянием, в котором радикальные саббатианцы видели признак новой эпохи, начавшейся с приходом Саббатая Цви. Но что относится к миру Бриa и что сохраняет силу в мире Ацилyт и, соответственно, в относящейся к нему Торе? Единомыслия по этому поводу не было. Брухья [44], вождь обратившихся в ислам саббатианцев в начале XVIII века, учил своих адептов тому, что тридцать шесть заповедей Торы, наказанием за нарушение которых назван карeт, то есть «усечение» или «искоренение» души, полностью относятся к миру Бриa и потому все они, включая запреты кровосмесительных связей и половых извращений, подлежат теперь целенаправленному нарушению. Разрешалось употребление в пищу сустава бедра (см. Быт. 32:26), ибо с приходом мессии «уже исправлено бедро Яакова». А некоторые отменяли тот же запрет, ссылаясь на место в Зогаре, где говорится, что Девятое ава и сустав бедра связаны друг с другом: «Пока не едят [в день] Девятого ава, не едят и сустав бедра, а с отменой поста Девятого ава разрешается есть сустав бедра». Но шли и еще дальше: «И уже многим известно, что есть в этих сектах верящие, будто Тора отменена и что должна она упраздниться, оставшись без заповедей, поскольку, говорят они, упразднение Торы есть ее осуществление, и приводят в пример зерно, которое сгнивает в земле».
Этот пример в самом деле весьма характерен: подобно тому, как пшеничное зерно должно сгнить, чтобы произрастить новый колос, наши дела должны сгнить, чтобы через них произрасло Освобождение. В этом часто встречающемся примере сосредоточена вся психология радикального саббатианства. Освобождение еще сокрыто, и потому открытая Тора должна быть упразднена; она возвращается в сокрытое состояние, чтобы затем обновиться .
Доходило и до совсем уже удивительных крайностей. Рав Шауль, один из лидеров ортодоксального лагеря и близкий родственник р. Яакова Эмдена, сообщал ему, что, будучи в Жолкве, он узнал «об одном из этих еретиков», человеке по имени Фишл Злачев. Был тот Фишл известен тем, что «знал весь Талмуд почти наизусть, учился у себя в комнате уединенно и не отрывал уст своих от Торы, имея к тому материальный достаток». Он никогда не вел праздной беседы и «молился в два раза дольше первых хасидов» [45], а потому снискал себе в городе репутацию праведника и парyша [46]. И вот однажды Фишл Злачев пришел к р. Шаулю, чтобы «исповедовать свой грех и открыть, что был он из секты Саббатая Цви». Пришедший признался в том, что он «специально ел в Песах квасное и пр.», причем вел он себя при этом так, что не оставил сомнений в искренности своего покаяния. Но вскоре после того Фишл «был уличен в тяжких грехах, и его отлучили раввины Волыни и Райсина» [47]. Далее, «когда спросили его, зачем он прежде сообщил о своих тайных грехах, а теперь и публично стал делать то же самое, и почему не скрывался теперь, то он отвечал, что именно хотел пострадать и всякое поношение претерпеть за свою веру».
Тут мы встречаем парадоксальный тип «верующего» во всей его красе. И не пустой ведь был человек, если даже раввин Амстердама отмечает его исключительную ученость. Сколь поразителен этот нигилизм в отношении Тора ди-Вриa, которую Фишл Злачев изучает с огромным усердием лишь для того, чтобы нарушить ее с более точной и глубокой кавваной! Ясно, что гниением были поражены уже и кости иудаизма, если такие люди, с таким настроением, были тогда возможны. Страстная и тщетная из-за несозревших еще условий жажда обновления водила этих людей темными, запутанными тропами.
Учение о святости греха также облачалось саббатианцами в различные истолкования и притчи, читая которые непредвзято, мы можем увидеть и нечто большее, чем кощунственное богословие. Какое-то новое самоощущение жило в этих словах: «Праотцы пришли в мир, чтобы исправить чувства, и они в самом деле исправили четыре из них, а потом пришел Саббатай Цви и исправил пятое – осязание, почитавшееся порочным у Маймонида и Аристотеля. Но через него и осязание поднялось, сделавшись теперь похвальным и достойным». Автором этого показательного суждения, очевидным образом аутентичного, является р. Натан-Нэта, сын р. Йонатана Эйбеншюца (см. р. Яаков Эмден, Сeфер Хитаббкyт, Львов, 1877, лист 6 и так же в кн. Пeтах Эйнаим, лист 12б).
И даже еще в начале XIX века восторженный пражский «верующий» пишет, толкуя стих «Ты поднялся на высоту, взял в плен [Тору]» (Пс. 68:19), что Тора, полученная Моисеем, потому называется пленницей (в тексте на идиш гефангенэ), что ее высшее содержание - Тора дэ- Ацилyт – находится в темнице Тора ди-Вриa. «И также сокровенный смысл Торы, которому видимым образом противоречит ее внешний аспект, подлежащий упразднению, дабы
