обычаями кровной мести».[234] Название штрафных рот Ваффен-СС «пропащие отряды» также было позаимствовано из времен ланскнехтов. Гитлер использовал это название и для армейских частей, которые попадали в безнадежное положение, например, для 6-й полевой армии, окруженной в Сталинграде.
После всего этого неудивительно, что Гитлер желал вернуть все немецкие территории, утраченные по условиям Вестфальского мира, и восстановить Германию в границах 1500 года. Позднее он решил не ограничиваться национальными рамками и реставрировать империю Карла Великого.
Можно с полным основанием сказать, что правление Гитлера было игрой с историей на открытой мировой арене. Кеттенакер видел в «Дне Потсдама» оживление средневековых обычаев: «Событие в потсдамской Гарнизонной церкви воспринималось как средневековая церемония передачи власти в империи австрийскому, а следовательно, велигерманскому народному трибуну, что подводило черту под малогерманской политикой Бисмарка и рейхспрезидента Гинденбурга. Все это произвело огромное впечатление на современников, включая и тех, кто был далек от нацистского движения».
29 мая 1933 года в интервью британской газете «Дейли Скеч» Адольф Гитлер заявил: «Сегодня Германии нужен Кромвель». Позднее фюрер объявил швейцарскому послу Буркарду, почему он сравнил себя с лидером английской революции. По его мнению, Англия была в такой же ситуации, как и Германия в 1933 году, когда британский парламент передал всю полноту власти диктатору и отрекся от демократии.
Стоило какому-либо историческому деятелю вызвать у Гитлера симпатию, как фюрер сразу же идентифицировал себя с ним. В 1932 году он сказал своему учителю ораторского мастерства Полю Девриту: «Мои дорогие коммунисты боятся, что я стану немецким Столыпиным, который покончит с их попытками захватить власть».[235] Когда в марте 1935 года во время визита в Германию английских политиков сэра Джона Симона и Энтони Идена они упрекнули его в начале перевооружения немецкой армии, что противоречило Версальскому договору, фюрер ошарашил их вопросом: «Когда под Ватерлоо Блюхер пришел на помощь Веллингтону, разве тот сперва проконсультировался у британского министерства иностранных дел, действует ли прусская армия в соответствии с существующими договорами?»
Адольф Гитлер сравнивал себя почти со всеми великими историческими деятелями из своего школьного курса истории. Так, идею использовать войну как средство обеспечить государство он назвал «тактикой Валленштейна». «Жизненное пространство чрезвычайно важно для обеспечения снабжения. Война ведется не в пустом пространстве, и если не увеличить жизненное пространство Германии, у нас не будет ни малейшего шанса».[236]
10 января 1943 года, беседуя с румынским маршалом Антонеску в ставке «Вольфшанце», Адольф Гитлер, доказывая необходимость закончить войну, исходя из идеологических позиций, использовал следующий исторический пример: «Когда его спросили, что могло бы послужить причиной окончания войны, он ответил, что это единственный вопрос, на который в течение всей истории ни один государственный деятель или военачальник не мог дать однозначного ответа. В качестве примера фюрер привел пунические, Тридцатилетнюю и Семилетнюю войны. Во всех этих случаях никто не мог точно сказать, когда закончится война и будет одержана окончательная победа».
10 января 1944 года во время оперативного совещания в ставке «Адлерхорст» у Цигенберга Гитлер сравнил свои тактические проблемы с положением Ганнибала. Данный случай показывал, «как часто даже незначительное техническое превосходство в вооружении оказывает решительное влияние на исход войны. Если бы у Ганнибала вместо его 7 или 30 слонов, или 11, как вы должны помнить (эти слова были адресованы Йодлю), которые остались после перехода через Альпы, было бы 56 или 250, этого хватило бы, чтобы полностью покорить Италию».
Когда опасные военные игры Гитлера подходили к концу и над ним нависла угроза неминуемого поражения, фюрер продолжал надеяться на чудо, которое в ходе Семилетней войны спасло Фридриха Великого. Гитлер верил, что смерть главы одного из союзных государств развалит созданную против Германии коалицию. Когда Геббельс рассказал об этом офицерам Генштаба в Цоссене, его прямо спросили: «Какая же царица должна умереть на этот раз?» В последний раз надежда на подобное развитие событий вспыхнула в связи со смертью Рузвельта. Узнав об этом, Геббельс записал в своем дневнике: «Вот царица, которой следовало умереть».
Эрих Кестнер с нескрываемым сарказмом описал эту особенность психики фюрера: «Гитлер находился в рейхсканцелярии и принял на себя верховное командование. Затем он стал разыгрывать на Шпрее осаду Вены. 1945 год превратился в 1683, русские стали турками, а сам Гитлер обернулся Штархембергом. Постановка провалилась из-за того, что не нашлось актера на роль польского короля Яна Собесского, который явился с резервной армией под стены города и отбросил противника. Эта мелочь и погубила классическую пьесу со счастливым концом. Что поделать, классику играть всегда сложно».[237]
Эйдетические способности, которые часто встречаются у детей и представителей диких племен, утрачиваются в процессе развития цивилизации. В нашем обществе нет места для столь архаической формы психики: «В такой скептической, рассудочной и предметной культуре, как наша, где все паранормальное просто смешно, а мифы и религия исчезли, способность к живому воображению не имеет какой-либо ценности и остается невостребованной обществом».[238] В действительности Адольф Гитлер использовал свои способности в весьма незначительной степени.
Тем не менее имеется по крайней мере один пример того, что архаические способности могут неожиданно оказаться востребованными и в высоко развитом обществе. Так, представители индейского племени мохок на Восточном побережье США из-за своеобразного устройства вестибулярного аппарата могут совсем как лунатики спокойно ходить по самым тонким карнизам на большой высоте. Благодаря таким способностям индейцы работают монтажниками-высотниками при строительстве верхних этажей громадных небоскребов. Они выполняют эту весьма высоко оплачиваемую работу намного лучше любого нормального члена высокоцивилизованного общества.
Адольф Гитлер использовал свои архаические способности преимущественно во время публичных выступлений и для влияния на партнеров по переговорам. При помощи своих речей он оказывал особенно сильное действие на массы, внушая им чувство безопасности.
Его самоуверенность превращала современников в лунатиков. «Его догматизм инстинктивно помогал ему доминировать над людьми, с которыми он разговаривал. Своей феноменальной памятью он поражал окружающих и воодушевлял тех из них, которые были готовы безоговорочно поверить ему».[239]
15 марта 1936 года, выступая в Мюнхене вскоре после успешного ввода немецких войск в демилитаризованную Рейнскую зону, который он совершил, несмотря на все возражения специалистов, фюрер сказал: «Я иду по предначертанному мне провидением пути совершенно безопасно, как лунатик по карнизу».
Год, предшествующий назначению Гитлера рейхсканцлером, был особенно труден для НСДАП. Национал-социалисты миновали апогей своей популярности у избирателей. Сам Гитлер еще не получил немецкое гражданство. Под впечатлением всех этих событий 4 февраля 1932 года Геббельс, поражаясь выдержке Гитлера, записал в своем дневнике: «Удивительно, как твердо и неуклонно движется фюрер к высшей власти. У него и в мыслях нет ни малейшего сомнения. Он говорит, действует и чувствует себя так, как будто бы уже взял власть в свои руки».
Имеется масса примеров подобной самоуверенности. Так, Адольф Гитлер заявил президенту сената Данцига Раушингу: «Я не смогу ничего сделать, если у меня не будет глубокой внутренней уверенности в своей правоте. Даже если вся партия устранится отрешения проблем, я буду действовать».[240] 8 и 10 ноября 1938 года Гитлер считал, что поступает правильно и не может ошибаться. Однажды фюрер сказал Отто Штрассеру: «Я не могу совершать ошибки, все, что я говорю и делаю, принадлежит истории».[241] Уже в конце 1930 года, выступая перед партийными руководителями в «Коричневом доме» в Мюнхене, он потребовал от партии признания своей непогрешимости: «Я надеюсь, что мир довольно быстро привыкнет к этому, как привык к заповедям Господа Бога».[242] Как писал Домарус, речи Гитлера свидетельствуют, что весь его образ мысли был построен на восприятии себя как «богочеловека, который не способен ошибиться и которому полностью чужды все человеческие слабости, что и легло в основу его внешнеполитических и военных идей».[243] Даже весьма скептически настроенный Шахт был поражен этим качеством Гитлера: «Этот человек обладал абсолютной убежденностью в правоте своих идей и с поразительной решимостью реализовал их на практике».[244]
