«Дорогие мои! — было в третьем. — Очень хотелось бы к вам приехать, повидать внучка. Но в ближайшее время по материальным соображениям этого сделать не удастся. Вот если выиграю — сразу приеду».
Содержание этих и многих других писем никак не вязалось с утверждением Васильевой, что Комарова ежемесячно получала от нее двести, триста рублей.
Может быть, Васильева хочет запутать следствие, лжет, пытаясь представить себя жертвой вымогательства? Эта мысль не оставляла следователя, и в памяти всплывали строки писем, полные заботы о дочери, внуках. В ином свете предстала перед ним и внешность Комаровой, простота ее одежды. В душе росла тревога за судьбу человека: «Твоя задача, — говорил он себе, — не только найти и изобличить преступника, но и не допустить, чтобы пострадал невиновный». Вместе с тем он не позволял себе забывать, что Комарова допустил а серьезные упущения по службе, что она предупредила Васильеву о предстоящей ревизии. Эти факты уже не требовали дополнительных доказательств. Однако недостача выявилась именно в ту последнюю ревизию, о которой Васильева была предупреждена!
Дубин часто звонил следователю. Он сообщал о разных мелких нарушениях в торговле и не забывал поинтересоваться:
— Как успехи? Скоро жуликов у нас выведете?
— Ничего. Спасибо, работаем, — отвечал Зайцев и с удовольствием заканчивал никчемный разговор с неприятным человеком.
От Бугрова никаких новых материалов о Дубине не поступало, нетерпение Зайцева возрастало, и он был очень рад, когда Бугров позвонил:
— Приезжайте, Владимир Георгиевич! Получили.
Бугров показал Зайцеву полученную из Сочи фотографию, на которой, как выяснилось, были изображены Дубин и трое работников районного промкомбината, осужденных за хищения. Бугров запросил дело по обвинению этих дружков Дубина. Их судили за организацию изготовления и сбыта «левой», не учтенной по документам продукции. В момент ареста у преступников изъяли около девяти тысяч наличных денег. На складе промкомбината обнаружили излишки товаров примерно на эту же сумму. Очевидно, деньги за товар были получены, но передать его еще не успели.
— К сожалению, — заметил Бугров, — не удалось еще проследить всех связей преступников с работниками торговли. Я уверен, что «друзья» Дубина не случайные люди.
— Надо произвести у него обыск, — сказал Зайцев.
...Дверь открыла миловидная женщина средних лет. Из-за ее плеча выглядывали девочка и мальчик, примерно одного возраста, лет десяти — двенадцати. Из коридора послышалось сердитое рычание и стук когтей по паркету.
— На место, Джек! — топнула ногой девочка, и пес замолчал.
Зайцев объяснил, в чем дело, и предъявил постановление на обыск. Женщина всплеснула руками и засуетилась.
— Дети могут выйти в другую комнату, — сказал Бугров.
Когда дверь за ними закрылась, Зайцев спросил:
— Клавдия Семеновна? Вас так, кажется, зовут?
— Да, да...
— А с кем вы оставляли ребят, когда уезжали с мужем на юг?
— Я не ездила на юг. Это муж ездил. Ему по состоянию здоровья необходима Мацеста. Врачи рекомендовали.
Зайцев промолчал.
У Дубина не было найдено ни денег, ни ценностей. Среди писем, которые Дубин писал с юга жене, оказалось одно, где упоминалась фамилия Васильевой. Дубин писал:
«Дорогая моя Клавочка! Ты напрасно на меня сердишься. Я не знаю, какой подлец мог наклеветать, что я изменяю тебе. И с кем — с Васильевой! Милая моя! Если бы ты видела эту уродину, то наверняка не думала бы обо мне так и не писала бы ужасных писем. Я очень скучаю по тебе и ребятам. Здесь, среди дивной природы юга, я чувствую себя совсем одиноким и жду не дождусь того момента, когда вновь увижу тебя, моя самая любимая. Целую тебя крепко, крепко. Твой Илья».
Зайцев немедленно вызвал Дубина. Тот явился с работы и еще не знал об обыске.
— Скажите, Илья Борисович, — спросил его Зайцев, — какие отношения у вас лично с Васильевой?
— У меня?! Почему вы об этом спрашиваете?
— Потому, что это нужно, гражданин Дубин.
— Но к чему такой официальный тон...
— Я вас спрашиваю, в каких отношениях вы были с Васильевой?
— Как в каких? — переспросил Дубин. — Конечно, в служебных.
— Вы бывали в Красногорске у Васильевой?
— Один раз был.
— Зачем вы к ней ездили?
— Зачем? — переспросил опять Дубин. — Ну, понимаете ли, просто так. Я, знаете, книги люблю, а там легче подписаться. Кажется, на Чехова тогда была подписка, вот я и заехал.
— А в Сочи вы ездили с Васильевой тоже подписываться на книги?
— С чего это вы взяли?
— Гражданин Дубин, здесь я задаю вопросы, прошу вас отвечать!
От добродушного Ильи Борисовича ничего не осталось, перед следователем сидел совсем другой человек.
— Я несколько раз ездил на юг, но с Васильевой там не встречался.
— Вам знаком Афанасий Лукич Сердюк?
Дубин претерпел еще одно превращение, он сразу сник и быстро залепетал:
— Простите меня, пожалуйста. Я действительно обманул вас. Грех попутал, связался я с этой Васильевой, а вам об этом сказать всё как-то неудобно было. Вы, конечно, понимаете — жена, дети... Что мне теперь делать? Что мне делать? — театрально вопрошал Дубин, словно обращаясь к следователю за советом.
Возбужденно жестикулируя, Дубин рассказал о перипетиях трехлетней связи с Васильевой.
— А о недостаче у Васильевой вы знали?
— Что вы! Откуда я мог знать!
«Как же Васильева сумела побывать в Сочи, ведь она в течение пяти лет не пользовалась отпуском?» — думал Зайцев.
Изучив еще раз ее личное дело, он обнаружил заявление на имя управляющего торгом с просьбой разрешить съездить в Каунас к больному брату. Потом нашел еще два — с просьбой о поездке к больной тетке в Калугу. «Так вот, оказывается, куда она ездила!»
— Скажите, Васильева, — обратился к ней следователь на очередном допросе. — Как вам удавалось скрывать недостачу при производстве ревизии?
— Не знаю. Всё делала Комарова. Я уже отвечала вам на этот вопрос.
Следователь показал Васильевой копировальную бумагу и два листа, вырванных из инвентаризационной ведомости. Васильевой пришлось сознаться, что подделкой занималась она сама.
— А в Сочи вы ездили?
— Нет. Ведь я даже не имела отпуска.
— А вы неправду говорите и сейчас признаете это. Могу вам даже сказать, у кого вы проживали. Сердюк — знакомая фамилия? Так это было?
