— Очень приятный.
— Знаешь, у меня есть идея. — Лифатов схватил Волгина за руку. — Помнишь, он говорил насчет получения роялей? А если попросить его помочь нам приобрести по инструменту?
— Ты с ума сошел! — испугался Волгин. — Он же заместитель министра!
— И что из этого? Разве он не человек? С ним что, нельзя разговаривать? Честно говоря, мне надоело стоять в очереди. А тут такая возможность. Скажи, тебе рояль не нужен?
— Конечно, нужен. Только я не представляю, как можно говорить об этом с заместителем министра.
— Увидишь. Всё будет очень просто. Завтра позвоним ему, вечерком отправимся в гостиницу. Предоставь действовать мне.
На следующий день в номере, который занимал Хрусталев, зазвонил телефон.
— Борис Владимирович, — раздалось в трубке. — Это говорит аккордеонист Лифатов. Можно к вам зайти?.. Мы вдвоем с пианистом Волгиным... Есть несколько вопросов..._ Спасибо.
Хрусталев встретил их радушно:
— Садитесь, друзья мои. Рад, что зашли. Давайте потолкуем.
— А не лучше ли нам потолковать за столиком? — начал Лифатов, доставая завернутую в бумагу бутылку.
— Что вы, я же не пью — печень.
— Одну только рюмочку, за успешные гастроли. Извините, но у нас так принято. Традиция!
— Ну одну, не больше.
— Борис Владимирович, — начал Лифатов, когда бутылка была пуста, — можно попросить вас об одном одолжении?
— Пожалуйста.
— Вы тут для своих работников рояли получать будете. А мы ведь тоже вроде как ваши. Может быть, и нам по роялю получить можно?
— Вряд ли это удастся, друзья мои. Ведь у нас списки составлены. Люди тоже инструмента ждут. И потом без согласия министра, сами понимаете, этого сделать нельзя. Я, конечно, могу поговорить с ним. Может быть, на ваше счастье он согласится.
— Видишь, как всё хорошо складывается, — сказал своему приятелю Лифатов, когда за ними закрылась дверь гостиницы.
— Ну и молодчина же ты, — не скрывая своего восхищения, сказал Волгин.
— Я тебе всегда говорил — надо уметь жить. Ты недооцениваешь пользу личных контактов. Может быть, на этой неделе всё и оформим.
Дальнейшие события развивались стремительно.
В среду Хрусталев сообщил Лифатову и Волгину, что министр «в порядке исключения» разрешил отпустить им по роялю, но с условием пробыть на гастролях не менее месяца. В тот же день приятели передали Хрусталеву деньги. Он предлагал выдать расписки, но музыканты решительно воспротивились.
— Зачем эти формальности, Борис Владимирович? — запротестовал Лифатов.
В четверг целый день ждали машину, которая должна была привезти рояли, но она так и не пришла.
В пятницу позвонили в гостиницу. Номер Хрусталева не отвечал. Не пришел Хрусталев и подписывать договоры.
Утром в субботу Лифатов и Волгин получили телеграммы одинакового содержания.
«Не беспокойтесь срочно вызван Москву Хрусталев».
Но это отнюдь не успокоило музыкантов.
Волнение Лифатова и Волгина еще более усилилось, когда выяснилось, что как ни странно, но никто не видел документов заместителя министра, а когда по телефону далекий голос сообщил, что в Министерстве культуры автономной республики Хрусталев не работает, приятели наконец поняли, что нужно делать, и бросились в милицию.
Волнуясь и перебивая друг друга, они долго и путанно объясняли, что с ними произошло, пока наконец дежурный понял, в чем дело, и направил незадачливых музыкантов к майору Шулякову
От него, собственно говоря, мы и узнали об этой истории.
С Шуляковым мы старые друзья. Жизнерадостный, веселый и чуточку взбалмошный, он очень любит разные смешные истории. Когда застаешь Шулякова в его кабинете, а это удается далеко не каждый день, на его рабочем столе всегда гора бумаг. Кажется удивительным, как он может работать в таком хаосе различных протоколов, сводок, справок, дел. Но, очевидно, в этом хаосе есть какая-то система, и за многие годы работы в милиции никто не жаловался на то, что майор Шуляков потерял хоть один документ.
У работников уголовного розыска есть известная специализация. Одни занимаются раскрытием тяжких преступлений, другие расследуют кражи, третьи борются с угонами автомашин.
«Специальность» Шулякова — раскрытие мошенничеств.
— Знаете, — говорил он нам как-то, — люблю это дело. Очень уж интересный народ мои клиенты. Мошенник — это ведь не какой-нибудь воришка. Он на психологии работает. Тут важно всё — и момент правильно выбрать, и понять, к чему человек слабость имеет. А слабостей у некоторых на первый взгляд порядочных людей — ой как много! Тот спит и видит, как машину вне очереди достать, этот об отдельной квартире печется — готов любому деньги всучить, третий, как увидит что-нибудь дорогое да по дешевой цене, ну прямо дрожит, ничего не соображает. Мошеннику только этого и нужно. Честный человек его не интересует. Один прохвост говорил мне: за что, мол, нас наказываете, мы ведь тоже боремся с пережитками прошлого, воспитываем граждан. Только не лекциями, а рублем. Ишь какой умник! А пострадавшие, действительно, попадаются такие, что, не известно — надо ли их признавать потерпевшими или самих на скамью подсудимых сажать.
А насчет бдительности? Представляете — стесняются лишний раз документы проверить, нетактично, мол, это, унижает достоинство советского человека.
Сейчас стало легче бороться с мошенничеством. По новым законам наказывать строже стали. Очень правильно! А то раньше больше трех лет им не полагалось. Не успеешь в тюрьму посадить — уже выходит. Зачеты, досрочное освобождение. И опять за старое. Только в другом городе...
— А где же всё-таки Хрусталев? — поинтересовались мы.
— Не знаю. Ищем. Где-нибудь даст о себе знать.
А Хрусталев в это время жил не так уж далеко от Ленинграда, в небольшом прибалтийском городке. Только был он уже не Хрусталев, а Павлов и поэтому его не волновало, что хозяйка, у которой он снял комнату, отнесла его паспорт для прописки в отделение милиции.
— Какой приятный человек, — говорила она соседям. — Вежливый. Если когда поздно вернется — в прихожей ботинки снимает, чтобы нас не побеспокоить. Всем доволен. Деньги платит всегда вперед. Счастливая жена при таком муже.
Но хозяйка ошибалась. Хрусталев никогда не был женат. Родных и близких у него также не было.
Борису Владимировичу шел пятьдесят шестой год. Неплохое образование, которое он получил когда-то, острый, наблюдательный ум, хорошее знание людей, — всё это, к сожалению, принесло не те плоды, которые могло бы принести. Трудно сказать, почему так получилось, но даже сама мысль о том, что он, Хрусталев, будет где-то работать, кому-то подчиняться, была ему органически противна. В колониях он работал лишь в силу необходимости. А на свободе этой необходимости не было. Он презирал воров, грабителей и других преступников, с которыми сталкивался в тюрьмах и местах заключения. Это были, по
