об этом докладывал начальству...
Наша работа требует двух на первый взгляд противоположных вещей. С одной стороны, тщательного, скрупулезного анализа, а с другой стороны, фантазии. Да, да, не удивляйтесь, именно фантазии.
И я представил себе, как это было. Извиняюсь, как это могло быть.
Ночью Петр подъехал к магазину. Слесарный инструмент у шофёра всегда под рукой, Мать стоит на страже. Быстро выломал дверь. Нагрузил товар. Плеснул ведро бензина, чиркнул спичку. Выехал на шоссе. Где-то спрятал товар. Под утро вернулся. Потом похищенное потихоньку начали продавать через знакомых завмагов. Появились деньги. Купили корову. Покрыли крышу...
Я побеседовал с двумя шустрыми мальчиками, искавшими в ту злополучную ночь колхозного шофёра. Разыскал и допросил людей, которые под утро слышали шум машины. Тогда я вызвал Никифорова.
Вначале он упрямо твердил, что в тот вечер спал дома. Но когда я совсем потерял надежду на успех, Никифоров вдруг сказал, что я прав и в тот вечер он действительно уезжал.
— Куда?
— По делу.
— По какому?
— Мне было нужно.
— Куда вы уезжали?
И тут он замолчал. Я даже удивился. Молчит и всё.
— Никифоров, вы будете давать показания?
— Я всё сказал.
— Куда вы уезжали вечером 21 марта?
Молчание.
— Вы отказываетесь говорить, куда вы уезжали?
— Да.
— Никифоров, — обратился я к нему, — поймите, что своим, я бы сказал странным, молчанием вы вызываете известные подозрения.
— Ну вот еще, — буркнул он, — поджигателя нашли.
— Поэтому, — продолжал я, как бы не замечая не совсем вежливых слов, — прошу вас рассказать откровенно, куда вы уезжали вечером 21 марта.
Никифоров задумался:
— А если скажу, так, наверно, завтра вся деревня узнает?
— Можете быть спокойны. Материалы дела не подлежат разглашению.
— Ладно, откроюсь уж вам. Ездил я в Лисино. Девушка там у меня. Понимаете? — И Никифоров неожиданно улыбнулся.
Забегая вперед, скажу, что эта девушка оказалась очень милой и симпатичной. Немного смущаясь, она рассказала мне, что с Петром они давно дружат, и он нередко приезжал к ним на машине, а иногда оставался ночевать.
Но, к сожалению, она не помнит, ночевал ли Петр у них 21 марта.
— Если бы знала, что это понадобится, записала бы число, — сказала она просто.
В тот же вечер я допросил Прасковью Никифорову. Меня несколько настораживали ее объяснения, что магазин вспыхнул весь сразу — ведь обычно где-то начинает гореть в одном месте, а потом уже огонь охватывает всё здание.
Она почти слово в слово повторила прежние показания, зябко куталась в вязаный шерстяной платок и беспрерывно приговаривала: «Господи, вот напасть-то какая!»
— Оставьте господа в покое, — наконец сказал я. — Постарайтесь понять меня. Вы утверждаете, что магазин весь, понимаете, сразу весь, охватило пламенем...
— Точно, весь сразу вспыхнул как свечка, — закивала Никифорова головой.
— Но так же не может быть. Вы ведь сами говорите, что не отходили от магазина.
— Точно, ни на шаг от него.
— Как же это он сразу весь вспыхнул?
— Вот так сразу и вспыхнул, Я бегом в контору. Шагов десять отбежала, не более, оглянулась — из всех окон пламя. Вот напасть-то какая.
— Хорошо, — сказал я, хотя ничего хорошего из допроса не вытекало. — Поговорим о другом. Расскажите теперь о Поповой.
— Не знаю, что и рассказывать. Женщина она самостоятельная. Больная вот только.
— Какую вы получали зарплату?
— Двести семьдесят пять по старым деньгам в месяц. Да за мытье полов тридцать пять. За топку печей — зимой конечно — семьдесят. Иной раз еще рублей тридцать за всякие мелочи даст.
Я понимал, что такая точность в подсчете своих доходов совсем не говорит о любви Никифоровой к деньгам. Просто человек привык считать трудовую копейку.
— За какие мелочи платила вам Попова?
— Ну, простираешь ей халат, еще что-нибудь, кастрюльку помоешь, магазин подметешь.
— Какую кастрюльку?
— Я же вам говорила — больная она. Кашку себе последнее время варила на плиточке. Что мне помыть кастрюльку трудно?
— Какой плиточке? — не удержался я.
— Господи! Прости меня, грешную, — неожиданно всплеснула руками Никифорова.
— Какая плиточка? Отвечайте!
— Только вы уж Валентине Ивановне не говорите, что бес меня за язык потянул.
— Какая плиточка? Я третий раз спрашиваю вас.
— Маленькая такая. Электрическая. Только кашу на ней и варили. Как она просила меня не болтать об этом! Теперь ей штраф платить придется — нарушение пожарных правил...
Вот это новость! В магазине находилась электрическая плитка. Пока это только показания одного человека. Но может быть завтра в моих руках будет сама плитка — ведь керамика не поддается огню.
Утром мы с Бугаенко, вооружившись лопатами, направились на место, где раньше стоял магазин. С непривычки я быстро устал и натер на ладонях мозоли. Участковый же копал как заведенный и переставал работать, по-моему, только для того, чтобы дать мне немного передохнуть.
Парни, проходившие по дороге, беззлобно подтрунивали над нами:
— Никак огородом занялись? На золе картошка хорошая вырастет.
— А вы помогли бы лучше, чем языком трепать, — ответил Бугаенко.
— Половину урожая отдашь — поможем.
— Весь отдам. Серьезно — помогли бы.
Они подошли. Я объяснил им в чем дело. Высокий юноша сбегал за лопатами. Теперь работа пошла веселее.
Мы копали по крайней мере полчаса, пока чья-то лопата не вывернула треснутую пополам керамику электрической плитки. Рядом нашли обгоревший провод и оплавленный металлический корпус.
Завернув находку, я быстро составил протокол и от души поблагодарил молодых людей.
Теперь в Каменск. Оттуда легче направить плитку в Ленинград на экспертизу.
Я пошел к автобусной остановке. По дороге меня обогнал ГАЗ-51 и тотчас остановился. Открылась дверца.
— Вы в Каменск, товарищ следователь?! — крикнул шофёр. Я узнал Никифорова. — Садитесь, подвезу!
В дороге я в основном молчал, а Никифоров, словно обрадовавшись неожиданному попутчику, беспрестанно о чем-то рассказывал. Погруженный в свои мысли, я не следил за нитью разговора.
— ...И я говорю матери, чтобы она не обижалась, — донеслось до меня, — нужно всё проверить. Иначе какое же это следствие. Ну, правильно?
— Правильно, — машинально повторил я.
— Я теперь ученый, — продолжал Никифоров. — Вы ведь знаете — сидел я. За дело. Урок хороший получил. Теперь, чтобы чужое взять или в какую историю попасть, ни-ни. Скажу вам откровенно,
