задерживали меня — часы золотые изъяли? Вот я сейчас и думаю: зачем они мне были нужны? Пять лет «Победу» носил — и ход хороший, и вид неплохой. Так нет! Понадобились золотые. Чем я хуже других?
Дома тоже. Стоял у нас буфет, отцовский еще. Крепкий, дубовый. Нет, всё надо новое, дорогое. А то вроде неудобно к себе пригласить. И жена, странное дело, тоже заразилась. По выходным раньше за город с дочками ездили, а теперь некогда — надо магазины обойти. Говорят, спальные гарнитуры появились. Рижские. Под орех. Как бы не упустить!
А счастья не было. Иной раз ночью лежу, а сам думаю: не может же это всю жизнь продолжаться. Вызовут когда-нибудь. Спросят: откуда то, откуда это. Даже как-то жену разбудил, — давай, мол, договоримся, если будут допрашивать. Она валерьянку мне накапала: «Брось, Коля, волноваться, обойдется». Если не верите — можете ее допросить. А ведь с дочками об этом не поговоришь. Их же тоже допросить могут.
Осенью решил уволиться, работу новую подыскивать начал. Только не уволился. Знаете, как трудно с больших денег на ставку перейти. Прямо какой-то туман окутал. Пить понемножку начал. Дочки у меня большие — одна институт кончает, другая в десятый класс ходит. Конечно, приятно, что приоделись они. Я даже себя успокаивал: для них всё это, им останется. И никак не думал, что догадываются они, откуда всё берется.
Как-то заявление надо было написать, кажется насчет дров. Полез за бумагой к младшей в стол, тетрадки стал перебирать. И вдруг вижу: дневник. Дай, думаю, посмотрю, чем она дышит: отец всё-таки. Вначале насчет подруг и уроков шло дело, а потом читаю:
«Почему люди так жестоки, почему, чем больше им дано, тем больше они требуют и никогда не удовлетворяются тем, что имеют. Стремление к лучшему — это хорошо, но когда это переходит все границы, и человек стремится только к личному благосостоянию — это гадко... гадко... гадко!»
До смерти этих слов не забуду. А последние слова, как три пощечины: «Это гадко... гадко... гадко».
На работе же всё по-старому шло. Руководящий деньги принесет: часть себе возьмешь, часть Малышеву и Снитковецкому отложишь. Стало всё это взяточничество в порядке вещей. И давать совсем не боялся и брали как должное, без всяких разговоров.
А когда посадили Никитушева, зашевелился наш муравейник. Малышев совещание собрал. И речь такую закатил — прокурор позавидует. «Растратчики позорят наш трест! Просим сурово покарать расхитителей». А сам, наверное, дрожал: вдруг Никитушев его выдаст.
И прения были, и резолюцию приняли. Всё как полагается. Ну прямо как детская забава, где все играют «понарошку».
Потом и мой черед пришел. Об этом вы лучше меня знаете. Неудобно мне, что врал сначала. Но я думаю вам ясно: во мне ведь боролись два человека. Один требовал: «Отряхни от себя всю эту грязь». А другой нашептывал: «Неужели ты будешь предателем, выдашь своих товарищей?»
Я тут Снитковецкого на прогулке встретил. Отозвал меня в сторону: «Держись, Коля, может, и вывернемся». А я больше не хочу выворачиваться! Я хочу быть как все, понимаете, как все люди. И спать хочу спокойно и дочкам прямо в глаза смотреть. Понимаю — не скоро это будет. Но ведь будет? Правда?
ОБ ЭТОМ ЗНАЛИ ТОЛЬКО ДВОЕ
Шум электрички наконец затих. И сразу исчезло всё, что было связано с городом: суета, стук колес, людская речь.
И так было приятно вдыхать полной грудью пряный, пахнущий лесом и травой воздух, что юноша и девушка, только что приехавшие на электричке, несколько секунд молча стояли на платформе, наслаждаясь солнцем, зеленью и тишиной.
— Ну, куда пойдем? — спросила девушка, обращаясь к своему спутнику.
— А всё равно, — отозвался он, — здесь везде хорошо. Хочешь — к речке, она тут совсем рядом.
— Ты что, бывал здесь раньше?
— В прошлом году с ребятами на рыбалку ездил...
Они спрыгнули с платформы и свернули на тропинку вдоль железнодорожного пути. Идти было легко: молодой человек нес небольшой сверток, а у нее в руке была сумочка, которой она слегка размахивала в такт шагам.
Расположились на берегу. Девушка села, охватив колени руками. Юноша с наслаждением растянулся на траве.
— Ты о чем, Славик, думаешь?
— Ни о чем. А ты?
— Знаешь, мне очень хочется, чтобы у нас всегда было хорошо. Ну, как сейчас.
— Конечно, будет, Ирочка.
— И еще давай купим приемник. Вечером сядем на диване, а радио пусть играет тихо-тихо. Ладно?
— Ладно.
— Славик, — она шутя взяла его за мягкие волосы и чуть приподняла голову, — ты совсем засыпаешь. Знаешь... ну проснись же, — затормошила она его, видя, что он нарочно закрывает глаза. — Ты только подумай — сегодня последнее воскресенье мы с тобою холостые. Через неделю ты будешь мой супруг. Понял?
— Понял, — сказал он, улыбаясь, с закрытыми глазами.
— Супруг, а супруг? Сейчас же открой глаза. Ну посмотри на меня! Слышишь?
Ирина обняла его голову руками. Слава открыл глаза и вдруг, схватив девушку за плечи, прижал ее к себе и крепко поцеловал.
— Пусти, — тихо сказала она, — ну пусти...
Время пробежало незаметно. О многом говорили они в этот летний день: и о далеком, конечно прекрасном, будущем, и о том времени, когда Ирина окончит институт и они уедут из Ленинграда, и, наконец, о том, что ожидает их на следующей неделе.
А хлопот будет немало. Вынув маленький блокнот, Слава записал, кого они позовут на свадьбу. Потом стали обсуждать, что надо купить. Получилась довольно солидная сумма.
— Придется немного занять, — сказала Ирина.
— Не надо, обойдемся, — возразил Слава, — я тебе не говорил, у меня ведь еще есть кое-какие сбережения.
— Много?
— Сотни две.
— Ого! Какой богатый жених! — засмеялась Ирина. — Откуда они у тебя?
— Бог послал.
— А всё-таки?
— Неважно. Есть и всё.
— Ты знаешь, мне это не нравится. Между нами не должно быть тайн, — неожиданно серьезно сказала Ирина. — И если ты не откровенен со мною сейчас, то что же будет потом?
— Неужели не может быть тайны, которую нельзя никому доверить? Я где-то читал, что если знают двое — это уже не тайна.
— Скажи прямо — ты мне не доверяешь? Если не доверяешь — значит не любишь.
— Причем здесь любовь? Просто бывает такое, о чем нельзя говорить
— Даже человеку, с которым собираешься связать свою жизнь?
— Если хочешь, то да.
— Значит, это не очень хорошее дело, раз я не имею права об этом знать.
