— Теперь, наверное, год будешь приставать ко мне из-за этой ерунды.
— Всю жизнь... И для меня это не ерунда. Тут дело не в простом любопытстве. Я хочу всё, понимаешь, всё знать о тебе. И хорошее и плохое.
— Ни к чему тебе это, Ирина.
— Ладно. Только ответь мне на один вопрос: ты сделал что-нибудь нехорошее и тебе стыдно признаться в этом? Скажи мне прямо. Я права?
Вячеслав не торопился с ответом. От прежнего беззаботного настроения не осталось и следа. Ему не хотелось рассказывать про эти деньги. Но и молчать было нельзя. Он настороженно ждал новых холодных неприятных слов. И в это время почувствовал, как рука Ирины коснулась его плеча. Он обернулся. Она, улыбаясь, смотрела на него, и глаза ее были добрые-добрые:
— Глупый. Я же всё равно люблю тебя, что бы ты ни сделал.
— Даже если ты узнаешь что-нибудь плохое?
— Всё равно.
— Самое-самое плохое?
Он никогда никому не рассказывал, как это случилось.
...В тот летний вечер Вячеслав кончил работу очень поздно. Трамваи уже не ходили, денег на такси не было — пришлось идти пешком.
Шел не торопясь, — завтра выходной день, можно будет выспаться. Когда половина пути была позади, погасли фонари и сразу же ярче стали освещенные витрины.
Слава свернул на Новый переулок и тут же за углом увидел распростертого на земле мужчину. Он лежал вниз лицом. Рядом валялась темная шляпа.
Вячеслав остановился. Неизвестный, казалось, не дышал. Нагнулся ниже: нет, дышит. «Больной, — подумал он, — может быть, вызвать врача?»
— Товарищ, а товарищ, — неуверенно начал он.
Человек не отвечал. Тогда Вячеслав взял лежащего за плечи и с трудом перевернул на спину. Из кармана вывалились какие-то бумажки, расческа, автоматическая ручка. Мужчина слегка застонал. В лицо пахнуло винным перегаром: пьяный!
Слава стал собирать выпавшие вещи. И тут под газетной бумагой рука нащупала пачку денег. Развернул — действительно деньги. Секунду Вячеслав стоял не двигаясь. Пьяный застонал, повернулся на бок, поджал ноги и затих. Неожиданная злоба к неизвестному охватила Вячеслава. «Нажрался... денег некуда девать». И почему-то твердо решил: это растратчик, жулик и деньги краденые.
Слава посмотрел вокруг — никого нет. Сунул деньги в боковой карман своего пиджака и, не оглядываясь, быстро зашагал к дому.
Мать не спала. Слава наскоро поел, машинально пожелал ей спокойной ночи и пошел к себе. И тут наконец пересчитал деньги: триста восемнадцать рублей!
Разделся, лег в кровать. Внезапно в голову пришла мысль: «А если утром мать захочет почистить костюм?» Резким движением сбросил одеяло, включил свет. «Куда же их спрятать?» — думал он, держа в руке деньги, и вдруг испугался — мать может зайти.
Снова повернул выключатель, в темноте подошел к письменному столу, осторожно выдвинул нижний ящик и, стараясь не шуметь, засунул деньги глубоко под коробку с инструментами.
«Как вор, — с тревогой подумал он, — у себя дома и как вор».
Но тотчас успокоил себя: «Ничего я не вор. Не я бы взял, так другой. А ему наука, пусть не напивается как свинья...»
...Вячеслав замолчал. Он сосредоточенно рассматривал ствол дерева, по которому, быстро шевеля усиками, один за другим поднимались муравьи, и ждал, что скажет Ирина.
— Что же ты думаешь делать? — наконец спросила она.
— Как что? — удивился Вячеслав. — Ничего.
— А тебе не кажется, что эти деньги надо вернуть?
— Кому? Этому пьянице? Зачем?
— Но это же его деньги? Может быть, даже казенные.
— С казенными деньгами так не напиваются. Это какой-нибудь мошенник. Да и где его найдешь?
— Найти-то его не трудно. Наверняка он утром обратился в милицию.
— А мне тоже туда идти прикажешь? Ты ведь понимаешь — за это по головке не погладят, посадят и всё.
— Но ведь бывает, что передают на поруки...
— Ты с ума сошла! — рассердился Вячеслав. — Что бы я рассказал на цеховом собрании? Я лучше в тюрьму сяду! Пойми, если прошел целый год и меня не разыскали, — значит, теперь уже бояться нечего.
— Славик, разве всё дело в том, найдут тебя или нет?
— А в чем же?
— Скажи, разве ты не переживал всё это время? Тебе не было стыдно?
— Конечно, переживал. Ты знаешь, как я боялся сказать тебе об этом?
— А если всё так останется, тебе будет хорошо? Ты больше не вспомнишь пьяного и эти деньги? Думаешь, я завтра же забуду об этом?
— Не забудешь... Но что сделано — уже не вернешь. Теперь ты всё знаешь — решай сама.
— Что решать?
— Ну как что? Поженимся мы с тобой или нет?
— Ты, всё-таки глупый Как можешь даже думать об этом? Раз ты знаешь, что сделал плохо, — значит, больше так не поступишь. Тут дело не в этом. — Ирина взяла его за руку. — Ведь мы всё время будем чувствовать себя виноватыми. Всё время.
— И что же ты предлагаешь?
— Я не знаю, — медленно начала она, — но деньги нужно вернуть.
— Откуда мы их возьмем? Ведь сотню я уже истратил.
— Постепенно накопим и отдадим.
— Но ведь для этого нужно идти в милицию.
— Нужно.
— И всё рассказать.
— Да.
...Небо уже давно затянуло тучами. Вот-вот начнет накрапывать дождик. Они возвращались к станции.
— Ирина, — наконец спросил Вячеслав, — а если я не пойду в милицию, что ты будешь делать?
— Почему ты говоришь «я», «ты», почему не говоришь «мы»?
— Потому что всё это касается только меня.
— А я здесь ни при чем?
Вячеслав не ответил на вопрос.
«Как может она говорить, чтобы я пошел в милицию, — думал он, — неужели она не понимает, что это всё, конец, мы больше никогда не увидимся? Что это позор для меня, для моих родных? Зачем я рассказал ей? — Вячеслав взглянул на Ирину. Она шла спокойно, и это еще больше рассердило его. — Конечно, ей-то что? Она сидеть не будет. Кому нужны эти сентиментальности? Чище и лучше не станешь, а жизнь себе испортишь. Нет, нет и нет!»
В поезде говорили мало, не касаясь главного.
Уже наступили сумерки, когда они приехали в город. С вокзала Вячеслав поехал провожать Ирину.
Он чувствовал, что теперь, когда они остались наедине, разговор всё равно возобновится, и начал его сам:
— Ирина, я всё обдумал. Деньги мы возвратим. Только зачем для этого идти в милицию? Ведь можно
