декабре 2008, а отправленное только в феврале 2009–го; второе – ответ на мою резкую реакцию по поводу этого письма; в этом ответе она писала, что любит меня по–прежнему, и просила принимать ее такой, какая есть, даже если она в чем–то неправа (раньше такого допущения даже нельзя было от нее и ожидать!). Плюс – открытка к моему д/р. И все! В этом году – пока нет вообще ничего. Будет ли хоть 2–то от нее письма за 2010 год? В советские времена на строгом режиме было ограничение – 2 письма в месяц, но, если бы у меня не было никого, кроме нее, – для меня и это было бы слишком, слишком много. В месяц 2 письма, а тут – в год!..
Интересно, если я в 2010, последнем году моей отсидки, не буду вообще писать ей, поздравлять ни с 8–м марта, ни с днем нашего знакомства, ни с ее д/р, ни с новым (2011) годом, – она потом, в 2011–м уже, хотя бы вспомнит, что я вообще–то должен был уже освободиться? Если я, вернувшись домой, не буду ей сам звонить, не пойду к ней (т.к. трубку она не берет) лично и пр. – она хоть вспомнит, что срок мой уже должен был кончиться? Хоть попробует что–то узнать, где я, что со мной, как–то напомнить о себе? Через свою любимую Санникову хотя бы?.. Я сильно подозреваю, что нет, и что, не появись я сам, по своей инициативе – она будет “любить” и “ждать” меня до конца жизни, даже не вспоминая, не интересуясь, где я и что со мной...
На улице все такой же страшный мороз, явно за 30°, по крайней мере, с утра, когда ходили на завтрак. Кончики пальцев на правой руке, которой я держу палку, за 2–хминутную дорогу успевают замерзнуть до того, что потом сильно болят, – еще немножко, и обморожение. Кошмарная, страшная, жуткая зима, и никак она не кончается... Думал, что страшной будет та, прошлая, готовился морально, мучился, писал об этом в дневнике, ждал – а она оказалась не такая уж страшная (в смысле холодов, по крайней мере). Страшнее была весна 2009 – и болел, и язвы на ногах жуткие, ходить почти не мог... А к этой зиме – с переездом на 11–й, с устройством тут “козлятника”, с “наворачиванием режима”, выгонами в 9 вечера на проверку и пр. – некогда было особо готовиться, думать о ней, бояться – какая она будет, эта зима2009/10. И вот – нА тебе, пожалуйста!..
А Маня, кошка, так и не пришла. Рано я обрадовался, что она научилась сама приходить, дорогу запомнила. Вот уж скоро двое суток, как нет ее, мерзнет где–то на улице... Мрази, злобные твари, кто ее выкинул, – будьте вы прокляты!!!...
14–18
Вверх–вниз, вверх–вниз целый день, туда–сюда, да по лютому морозцу! Из барака и в барак. Вверх– вниз, туда–сюда.. Зарядка–завтрак–проверка–обед–ужин–вторая проверка–третья проверка... Пришел утром Палыч, сказал, что мороз на улице 35°, отопление не выдерживает... Палка соскальзывает с обледенелых – крохотных совсем! – плоских перекладинок барачной лестницы; я подолгу нащупываю на них упор, прежде чем спуститься на каждую следующую ступеньку. Нередко при этом палка таки соскальзывает – лишь каким–то чудом я еще не грохнулся с лестницы ни разу...
Невыстиранные вещи так и лежат на батарее – уже почти 4 дня. Что делать? Брать палку и идти бить эту мразь?
С обеда зашел к “телефонисту”. Очень удачно: вчера, только к нему сходил, вернулся в барак – кричат, что горит (!) 7–й СДиПовский пост (пардон, теперь СПБ–шный :), как раз открывающий их “локалку”. Сегодня: пост пустой и без крыши (она – деревянная – видимо, сгорела), “локалки” все открыты. Ни Палыча, ни их отрядника, все тихо. Очень удачно! Захожу, а эта мразь... спит! 3–й час уже, обед прошел – это чмо спит себе, а второго его соседушки – нет... Сходил, называется...
Опять, пока пишу, перекладывают – омерзительного старого чмошного хмыря, у которого, говорят, вши, – надо мной, а теперешнего СОПиТовца – на его место. Опять будет та же морока, что на 13–м. Собственно, она уже и есть: я сплю в самом начале секции, около “32–го квадрата”, и около меня, надо мной – кладут всяких самых мерзких, вшивых и чмошных. Ко мне – можно, меня им как–то не жалко, – тем, кто кладет. Точнее – им на меня наплевать!
26.1.10. 6–50
Это просто кошмар какой–то! Как в сумасшедшем доме!.. Ей–богу, больше похоже на психбольницу, чем на лагерь, особенно по ночам. Сосед по шконке, шнырь–“дневальный”, полночи стоял и кряхтел, не знаю уж, от чего. Успокоился он – начал орать во сне что–то невнятное, просто вскрикивать тот эпилептик, которого недавно пинками оттаскивали в санчасть; на днях он вернулся – его положили надо мной. (Наглые малолетки, 1988 г.р., новые “козлы” в бараке, распоряжаются тут так же беспардонно, как и их ровесники на 13–м.) А м.б., и еще кто–то кричал, дальше от меня, – я не разобрал толком. Мерзкого, вшивого (говорят) инсулинщика, бледную немочь, положили в мой же проходняк над сапожником, – теперь это чмо будет постоянно лазить туда–сюда, топтаться, расправляя по 2 часа свою шконку, а по утрам – вставать одновременно со мной, плюс–минус 5 минут, не давая мне нормально встать и одеться, – тоже в точности как было на 13–м. Все повторяется... А холод в бараке такой – больше 70 человек в секции за всю ночь не могут ее нагреть, надышать так, чтобы было потеплее, – даже в одежде из–под одеяла невозможно вылезти, пар изо рта – столбом...
Начался новый день. А с вечера была новая веселая “примочка”: объявление от завхоза, чтобы сегодня все вешали бирки на свои баулы – и тащили их на вещевой склад, в отряде оставляли “по минимуму”. Я не понесу, конечно (зачем мне вещи на складе, как ими оттуда пользоваться? За каждой парой носков бегать – через все посты – на склад, упираясь там в пудовый замок?), – но завтра мне на свиданку на 3 дня. А вещи эти ублюдки могут и просто выбросить, тем паче в мое отсутствие, – здесь не церемонятся...
Идет 60–я неделя до конца. Мне осталось тут 418 дней.
9–18
Смена Окуня, Гриши и др. “мусоров” – это всегда весело. В частности, они любят внезапно и незаметно проникать в бараки, заставая всех врасплох. Смена их была весь день вчера и закончилась сегодня в 8 утра. Но вчера вечером они, зайдя на 11–й, “отмели” (нашли в тайнике?) здесь 2 зарядника, а сегодня утром – аж 4 телефона! Спрятаны они, я слышал, были где–то под “балконом”, хотя велено было зарыть их в байзере в землю...
Между тем, матери я не звонил вчера (на 7–м после ужина торчал отрядник), и сегодня это тоже будет проблематично. В 18–20 они с Мишей Агафоновым выезжают ко мне на длительную свиданку.
15–37
И вот – итоги дня (пока промежуточные). После обеда дали “гуманитарку” (!), но выключили свет. Вода течет, и “фаза” тоже работает, а вот света в бараке нет, пишу в темноте. Надеюсь, завтрашнее свидание не отменится из–за перебоев со светом?
Баулы тащить тоже никто никого не заставляет, тишина. И на улице вроде стало маленько потеплее, мороз уже не такой безумный.
Все хорошо?.. :)
30.1.10. 14–50
О, каким кошмаром оказалось оно, это очередное длительное свидание с матерью – январское за 2010 год! Три дня прошли спокойно, без эксцессов, в чтении, разговорах и поедании вкусностей, – но холод, холод!!. Завели неожиданно быстро – на свиданку в тот день, 27–го, приехали всего к 4–м человекам, и мне даже звонили минут 20 11–го в барак, чтобы я шел срочно, – я–то собирался, чтоб поменьше стоять на холоде, выйти только в 11 утра. Первое, что я увидел на площадке 2–го этажа, у входа в коридор КДС, – батарея срезана сваркой и снята (видимо, лопнула), на полу – застывший в лед поток воды, текшей из этой батареи. Хорошо еще, кто–то из шедших со мной сказал, поднимаясь туда, что на 2–м этаже холодно, – этого оказалось достаточно для разрешения мучивших меня сомнений, и 2 пары шерстяных носков я взял с собой. Но носки не помогали. Сидя в комнате, мы буквально замерзали, околевали от холода. Батарея почти не топилась – или совсем холодная, или чуть–чуть теплая, лишь изредка она на полчасика становилась слегка погорячее. Согреться можно было только лежа или сидя под тремя (!) одеялами (хорошо, что матери удалось выпросить у дневального одно лишнее, да к тому же шерстяное, хотя и изрядно протертое посередине). И ночью спать, и днем сидеть под ними же, – иначе полное замерзание, ноги у меня обледеневали. И другой способ – идти греться в кухню, где была постоянно раскаленная плита.
Прессы было мало, распечатки, переданные Майсуряном, опера, видишь ли, не пропустили в комнату вообще (даже в 3–й день), и я успел прочесть на этот раз весь (!) 2–й том Широпаева (1–й мать привозила 2 месяца назад на прошлую свиданку). Испытывал местами огромное удовольствие, читая. Вся его критика
