й. Недаром я всегда считал, что это самый тупой, дебильный, деревянный из всех здешних отрядников. Я сел, и он вдруг суперофициальным, казенным тоном спросил, все ли у меня нормально и всем ли я доволен в отряде, не перевести ли меня на какой–нибудь другой барак.
Я–то думал, что он меня вызвал отдать письма – открытки к д/р, и сперва несколько опешил. Потом, придя в себя, сказал ему, что если он хочет со мной разговаривать о таких вещах, то надо это делать не таким тоном. Я–то имел в виду дубовую казенность его тона, а он возмутился – мол, я нормально, спокойно разговариваю, – типа, не орет, так уже хорошо. :) Несколько удивившись – надо же, теперь вот и этому поручили со мной разбираться, – я рассказал ему все – и про хулиганский акт выброса вещей в конце июля, и про готовящееся повторение этого хулиганства в конце сентября, и т.д. Забыл вот, жалею, сказать про уничтоженный туалет, который меня “в отряде” очень напрягает.
В общем–то, это был разговор ни о чем. Про перевод на другой барак – а будет ли там лучше? Ведь хорошо там, где нас нет; так что оставшиеся 7 месяцев (удивление у отрядника 5–го!) я уж как–нибудь досижу, если администрация успокоит чересчур разошедшихся “козлов”. По косвенным признакам, еще я не назвал фамилию, он уже понял, о ком конкретно речь – об этом ублюдке, убийце Маньки, который и звал меня первым к отряднику (т.е., хоть будет знать, что не я сам ходил (“бегал”) на него жаловаться, а меня вызвали). Вроде обещал, что администрация их успокоит – но как, насколько надежно будет это успокоение?.. Попутно вспомнил я случай и с другим ублюдком – “подложенцем” – и как только назвал фамилию, в глазах этого дуба мелькнуло что–то – то ли полуулыбка, то ли какая–то искра понимания, я затрудняюсь определить эту его реакцию точнее; но по глазам было сразу ясно, что фамилия ему хорошо знакома и что с этой проблемой (носителем фамилии) он тоже сталкивался. Так же – неуловимо, неопределимо словами, но вполне ясно по глазам – отреагировал он и когда я сказал, что сей субъект вполне управляем администрацией – ко мне, мол, по словам его клевретов с 11–го, тогда, 13.7.2010, пришел прямиком от Макаревича, а другие его клевреты, я лично видел, без стука, как к себе домой, заходят в кабинет Демина, начальника оперчасти. И хотелось бы, м.б., возразить, отказаться – да крыть отряднику 5– го было явно нечем, правду эту он, видимо, тоже знает хорошо и во всей полноте.
Не помню, по ходу беседы, а скорее – уже после – меня вдруг озарило: да ведь фамилия отрядника 5–го – Алексеев! И мне недавно звонил какой–то Алексеев и хотел побеседовать, как раз в день звонка матери Демину. Тот, правда, представился: “и.о. (зама?) по кадрам” – но кто сказал, что начальник отряда не может совмещать эту должность с какими–то другими, тем паче временно (“и.о.”)! Так что, по всей видимости, это он и был, и обещанный разговор состоялся с отсрочкой не на 1, а на 3 дня.
Когда я зашел в его кабинет – он как раз заканчивал там разговор с кем–то еще и попросил выйти подождать. Я вышел – и ждать пришлось, увы, в “культяшке”, населенной блатными. На ближайшей от двери отрядника шконке, посреди помещения, лежало то самое супер–пупер–блатное чмо, привезенное (назад) не так давно с “девятки” – всем здесь рулить и, по–видимому, несмотря на молодой еще возраст, страдающее геморроем. Я встал у притолоки – и это существо не замедлило спросить, что мне надо, зачем я жду, или как–то так, – традиционный для них для всех, этих насекомых, досужий интерес и сование носа не в свои дела. Я кратко ответил и вскоре зашел в кабинет. А сейчас, уже пришли с обеда, это чмо шло мимо моей шконки к себе, запнулось, обратив внимание на кого–то, идущего навстречу – и я нутром почуял, что сейчас оно заметит меня. Точно: эта сверхнаглая тварь увидела – и сварливо спросила: что это мол, ты жалуешься “мусорам”, что у тебя, мол, вещи выкинули: что здесь, “людей”, что ли, нет? Ага, знакомая песня: “людей”, которые если не сами приказали “козлам”, то по крайней мере поддержат всей душой и будут аплодировать любому глумлению “козлов” надо мной, в котором вся эта кодла справедливо видит чужака – и опасного чужака! И к этим–то “людям”, ревностно исполняющим приказ штаба не давать мне телефон, а от себя – вволю глумящимся надо мной и поносящим меня за всякий ими же сочиненный вздор – мне каждый раз ими же, “людьми”, предлагается обращаться в поисках защиты от всех глумлений и притеснений!.. Но, по крайней мере, из реплики блатного геморройщика я, как в таких случаях обычно бывает, понял, что отрядник 5–го все же высказал что–то злобным “козлам”, как обещал – и те, как водится, немедленно пожаловались (поконтржаловались тут, пожалуй, точнее :) на меня блатным.
Да, забыл еще про вчерашнее, про “телефониста”. Идя “дорогой” с 8–го на 11–й, на 6–м издали вчера увидел его, и он замахал мне. Оказалось, ему там предложили какой–то телефон за 3000 р., и он, в свою очередь, предложил мне купить его вскладчину пополам, т.е. как–то стрясти с матери 1500 р., что кажется мне совершенно нереальным...
15–25
Даже не полторы, а 2 тысячи оказались нужны, – только что “телефонист” прибегал лично, сам. Взял у кого–то из местных блатных “трубу”, дал мне позвонить матери – а она сказала, что ей он звонил вчера в 11 вечера. Но мать – ни в какую, не хочет и слышать о том, чтобы опять давать этой твари деньги (что можно, конечно, понять) и уповает теперь исключительно на “запасной вариант”, что весьма глупо с ее стороны. А если вдруг “спалится” “труба” и у него? Или сломается? Или его прищучат строгим запретом давать мне телефон?..
27.8.10. 7–45
Отшумел вчера очередной безумный день, вымотавший меня настолько, что просто караул... Завтракал, а после этого собирался в баню (четверг) – вдруг заревела сирена! Как известно, здесь это народная примета – к шмону :) (сбор всех “мусоров” со всех смен по этой сирене, или что–то в таком духе), так что я срочно распихал по более укромным местам 2 заточки – беда, если заберут. Собственно, кроме заточек (самодельных ножей для резки продуктов) и дневника, мне прятать–то и нечего, остальное – просто раскидают, собирай потом 2 часа. (Ах да, еще кое–что из “вольных” шмоток могут забрать...)
Пошел в очень тревожном, нервном настроении в баню (слава богу, она еще работает). Там повезло, – не так уж и мало было народу, но я почти сразу нашел свободную “лейку” (она была вообще выключена, хотя чья–то мочалка – знак, что занято – на ней висела; я включил ее). Возвращаюсь “домой” в барак, сижу, читаю 5–й том собрания сочинений Бродского с его эссе, принесенный мне тем “девяточным” библиотекарем из библиотеки (безумно интересно!) – а сам весь на нервах. Полдесятого, десять, пол– одиннадцатого... Короче, обошлось и на этот раз, шмонов нигде не было. Я–то ждал – под постоянные разговоры, что “в лагере комиссия” – массированной уборки–прятанья вчерашним утром – но и этого тоже не было; про комиссию же стали говорить, что она вроде уехала.
Следующим тяжелым испытанием был ларек. Пришел к 14–00 – на крыльце уже стоит толпа, внутрь пускают редко и по одному–два – обычная у этих тварей манера; якобы там, внутри, слишком много народу. (Но блатные азера, тем не менее, на моих глазах пролезли преспокойно внутрь целой кодлой, человека 4.) Злобный 21–летний дебил, еще один теперь “ларьковский сучонок” (вместо того, но на год постарше), к тому же стал вдруг верещать: мол, “мужики, сойдите с крыльца, не вы сюда краску покупаете!”. Якобы, он для этого крыльца купил сколько–то краски, а тут она стирается от стоящих на крыльце; типа, трое остаются на крыльце, а остальные пусть сойдут. Ага, чтобы вообще никогда в этот ларек не попасть, как со спецчастью регулярно бывает! “Мусор”, блин; мразь!.. кое–кто из стоявших на крыльце, правда, начал ему отвечать – в том духе, что, мол, краска все равно не вечна; очень мало и скромно отвечали, тогда как, по моим представлениям, толпа должна была бы этого глупого щенка на части разорвать за такие чисто “мусорские” повадки.
Подходя к ларьку, встретил там вдруг любителя моих сигарет. Тот сразу же принялся шутить, но вид у него был все же несколько смущенный. Я сказал, что надо поговорить, и он обещал зайти после отбоя.
В ларьке – сперва на крыльце, а потом, основную часть времени – внутри – я простоял больше 2–х часов, обслужили меня уже в начале 5–го, хотя закрывается ларек в 4 на перерыв до 6–ти . В 3 часа уже перестали пробивать чеки – перед единственным окном (2–я продавщица, как каждое лето, в отпуске) стояла довольно–таки приличная толпа, причем кто–то постоянно лез в окошко без очереди и из–за этого стоял постоянный крик и ругань. Достоялся я до того, что и спина стала болеть, что бывает мной нечасто; все норовил опереться рукой о стену – точнее, о бок высокой круглой печки, встроенной в эту стену, но и это не помогало; нога же после двухчасового стояния болит до сих пор, ни вчера вечером, ни сегодня утром я не мог на нее наступить.
Самое же обидное, что все это оказалось почти что зря. Вчера, в четверг, у них был завоз, что нетипично (как правило, он бывает в понедельник и пятницу) – и за 2 часа, пока я подошел к окошку, половины всего, что я хотел взять, уже не было! Ни рулетов, ни такой колбасы, как я хотел (в батонах; осталась только грубая, с салом, кольцами – “Краковская”, или как ее там), ни сыра; даже хлеб – и тот
