Мрачная новость: оказывается, прошлогоднее дело в Нижнем по номеру “РП” еще аж от марта (января?) 2006г. – не заглохло! Майсурян говорит, что сегодня (?) какой–то гражданский суд в Н.Н. признал этот номер “экстремистским”. Правда, какой смысл в гражданском решении по этому поводу, я не понял. Но при этом, как он говорит, в сообщении агентства упоминалось и уголовное дело. Следователь по нему приезжал ко мне сюда в июле 2007, почти сразу, как я сам прибыл в эту зону; показания давать я ему отказался наотрез, а больше, кроме свидетеля, нашедшего и принесшего номер, у них ничего нет. Есть распространение “неустановленными лицами”. Но все равно новость неприятная.
Вызвали в спецчасть – пришел отказ на мою надзорную жалобу в Мосгорсуд, а с ним вернулись и копии – приговора и кассационного определения, теперь пойдут на следующую подачу на УДО...
Первая гроза в этом году здесь. Выходили на ужин – как раз начинался дождь (а хмурилось еще с обеда). Пока дошли (добежали) – ливень, а вышел я оттуда – уже нет его. За пару мину хода до столовой я промок до нитки, и бурду их (“рассольник”) заведомо не ем, но – заставляют ходить...
В бараке все как взбесились. После дневного мини–шмона “обиженные” вдруг в полном составе, вынеся все шконки, переехали из секции в холодный “тамбур” – фанерный предбанник, пристроенный к бараку, с протекающей крышей, куда только на днях выставляли все ящики для обуви, а сейчас унесли назад, в раздевалку. Остальными идиотами в бараке – “мужиками” – тоже овладела внезапная “охота к перемене мест”, и вот сейчас они увлеченно, со стуком и грохотом, перетаскивают свои шконки из середины барака на это освободившееся место, напротив меня. Как взбесились, ей–богу... А дверной проем на входе в барак, где все равно нет двери (снята и стоит рядом), завесили кружевной занавесочкой. Да, забыл: на “продоле” уже поставили новую СДиПовскую будку, на днях она, увы, начнет функционировать...
22.5.08. 11–15
Ничего не происходит вот уже 2 дня. Но, по этой логике, сегодня что–нибудь таки должно случиться. Пакость какая–нибудь.
Даже утро прошло сегодня, на диво, без шмонов и без беготни шмон–бригад по “продолам”. Вчера они вроде бы заходили на 5–й барак, но что–то быстро ушли оттуда.
Юного моего соседа–грабителя наконец–то закрыли сегодня в ШИЗО (и с ним еще 4 человека). Наконец–то – потому что он собирался туда еще дня 3 назад и на 15 суток, а поехал сегодня всего на 6.
“Крахи, быстро построились и упорхали отсюда!” – фраза Агронома (майор Степанов) под общий смех 13–му отряду позавчера у столовой, после завтрака. “Крахи” – это инвалиды, а “крах–отрядом” постоянно называют инвалидный 13–й отряд. Такой здесь язык.
У второго моего соседа, старого алкаша и ворюги, постоянно лежит в тумбочке рыба, даваемая в столовой. Ест он вообще мало, про эту рыбу то ли забывает, то ли специально держит, – в общем, она тухнет, и из его тумбочки постоянно жуткая вонь этой тухлятиной. Рядом лежать невозможно. Сегодня утром почувствовал, как проснулся, еще до подъе [оборвано]
17–42
Пакость случилась, но не та, о которой я думал. Е.С. обнаружила на сайте “Свободного слова” “Дар напрасный...” – и окончательно отказалась делать обо мне сборник, уже почти готовый.
Настроение какой–то мутное, как спросонья. Не плохо и не хорошо, а как–то непонятно, неясность какая–то в голове, как туман. Пишу вот сейчас – и как–то даже ручку в пальцах держать неловко, неудобно, как будто разучился писать. Что со мной, не пойму...
Это, конечно, поражение в борьбе. Это – еще один кусок, с треском вырванный из хоть какого–то подобия смысла в моем здесь сидении. Смысла в нем и так нет никакого, а теперь – уже вообще отрицательная величина. Ну да и – черт с ним, с этим сборником! Не хочет – не надо, пусть не делает. Все равно тиражом он будет (был бы, точнее) мизерным, экз. 500, ну 1000 дай бог, – это смешно, это “ни о чем”, как здесь говорят. Променять на этот мизер свою свободу слова я никак не могу, – особенно учитывая, что ОТСЮДА любое слово весит больше и стоит дороже.
И со стихами что–то полный швах. Не идет, не пишется ничего больше, сколько ни напрягаю отупелый мозг. Есть пара хороших первых строчек – и все, дальше никак не идет, тупик, хоть тресни.
Прочел все тома “Красного колеса”, что у меня были (2), прочел “Дневник неудачника” Лимонова, дочитываю вот сейчас книжку новейших рассказов Солженицына, переданную Е.С.. Через 2 дня, на 3–й – очередное длительное свидание с матерью.
23.5.08. 8–42
Не каждый день просыпаешься с такой ненавистью, как сегодня. Не только тоска, как обычно, подавленность или отчаяние, – но и лютая ненависть к ним ко всем! И к тем, кто загнал сюда, и ко всем, кто здесь окружает, ко всем к ним, которые – формально – вроде бы ни в чем и не виноваты, но среди которых находиться – само по себе оскорбительно для человеческого достоинства... Я писал об этом тут уже не раз, но это чувство давит все сильнее: только за то, что чужие, и все вокруг чужое, только за то, что не свое, не нужное тебе, абсолютно неинтересное, никчемное, вне тебя и твоей жизни лежащее, – только за это одно уже можно насмерть возненавидеть все и вся, во что загнали насильно и в чем – чужом и чуждом – силой принуждают жить день за днем, год за годом...
Принесли вчера вечером новую палку (трость) вместо сломавшейся старой. Отдал я за нее блок и 4 пачки сигарет (“Святой Георгий”) – это главная валюта здесь. У прошлой палки сломалась ручка – именно ручки у них и ломаются чаще всего, а вытачивают их из дерева – красивые, резные, фигурные – прямо здесь же, на зоне (на “промке” или на “кечи”). А сейчас, утром, пока пил чай, мой сосед Коля (спец по дереву, лесу, лесоповалу и пьянству) показал мне то, чего я сам бы никогда не заметил: на ручке этой новой палки он разглядел трещины. Все покрыто лаком, не особо и видно, но, естественно, заранее треснутая ручка сломается еще быстрее, чем сломалась прежняя (с прошлого августа держалась).
Уродец “ночной” (ночной дневальный в отряде, и это стало его кличкой) уже какой день не дошивает мне телогрейку, им же до этого переделанную и утепленную (взял синтепон от 2–й, новой телогрейки и вшил в эту, плюс переделал карманы и убрал светлые полосы). От того, как он вшил синтепон с подкладкой внутрь, – внизу, по краю куртки образовался излишек верхней ткани, т.к. подкладка явно короче. Обещал удлинить подкладку, – т.е. надо отпороть ее, наставить и пришить к краю верхней ткани заново. Работы ему тут – на час максимум, по шитью он крупный спец. И вот – под разными предлогами никак не соберется, козел этакий... 90% работы сделал, а оставшиеся 10 – ну никак, хотя шьет по ночам – и не мешает никто, и делать всю ночь нечего, можно сидеть и без помех шить. Не хочет – так и сказал бы, чем вилять и обещать...
13–40
Моего соседа, 20–летнего грабителя, постоянно делавшего брагу, – закрыли вчера в изолятор, но другое чмо, еще более наглое – мой бывший (до Н.г.) сосед по проходняку, абсолютно конченная мразь, нечисть, выродок, которого по стене бы размазать живьем, – продолжает приходить и лазить под соседнюю шконку, где стоит огромная пластиковая бадья с брагой (из–под краски какой–то, что ли, или из–под чего–то такого). Приходит, садится на мою шконку, крышку от бадьи кладет на нее же, – пофигу, на подушку мою, на сложенное в ногах одеяло, куда придется, все это без спросу и без тени извинения, разумеется. Берет с соседской тумбочки кружку – и самозабвенно хлебает это свое вонючее пойло. А вот только что – приводил и еще кого–то с собой, грязную крышку как раз мне на подушку плюхнул (грязной стороной кверху, но все равно хамство запредельное...) – и сидели тут, наслаждались. Наглость – первейшее, определяющее свойство этой породы уголовной мрази, этих животных – людьми их никак не назвать. Кажется, что из одной только бесцеремонной и беспардонной наглости они и состоят. Подумать только, что, защищая СВОИ права от государства, – приходится попутно защищать и вот эту мразь, которую бы – собрать со всего лагеря где–нибудь на большой площадке у столовой, построить шеренгами – и с крыши из крупнокалиберного пулемета, очередями...
24.5.08. 8–50
Опять стычка с “мусорами” – с самого утра в субботу, когда уж, кажется, не должно ничего такого быть. Еще до зарядки вдруг зашел в барак контролер – и у одного из самых омерзительных блатных тут же “спалился” телефон. “Мусор” стал его тащить за руку с собой (на вахту), тот упирался, собралась целая толпа блатных. А тут, едва только вышел из барака “мусор” (один, так и не смог увести), – прется Макаревич (со своим постоянным спутником – здоровенный, как шкаф, СДиПовец. В качестве телохранителя, что ли, при нем состоит?). Просто ходил по баракам перед зарядкой, видимо, как обычно, не из–за этого телефона приперся, – но обход сегодня почему–то начал с нашего конца “продола”. Пришел еще до начала зарядки, к
