взять любую доску или палку и разбить Сапогу черепушку. Смотреть и слушать эти постоянные нудные представления омерзительно и невыносимо, так что даже кое–кто из зэков стали говорить Сапогу, чтобы он отвязался от Трусова, на что эта мразь только огрызается, что, мол, отстаньте от меня самого.
На самом деле, в выродке и дебиле Сапоге как в капле воды отразился пресловутый русский национальный характер, глубинная сущность этого народа, самая его изнанка. С теми, кто сильнее его, выше по положению (“козлы”, не говоря уж о “мусорах”, да и блатные), кто может реально разбить ему харю, – он обычно держится как бы приветливо (“Как оно?” – радостно кричит какому–нибудь знакомому издалека по дороге в столовку), старается рассмешить, неся какую–нибудь явную, но смешную ахинею, жестикулируя при этом, а иной раз – под музыку – чуть не пускаясь в пляс, – в свои–то 56 лет. Он льстив, он изображает клоуна, дурачка, юродивого, – и тех, кто реально выше его в этой мерзкой зоновской иерархии, он обычно обезоруживает (и даже располагает к себе) смехом и шутками.
А вот нашел более слабого, ниже в иерархии (“обиженного”), такого, кто точно не ударит в ответ, – и какое же злобное, жестокое издевательство! Куда делся недавний веселый клоун с его забавными шутками и жестами! На его месте – по–настоящему злобный, оголтелый садист, которому доставляет явное удовольствие мучить беззащитную жертву. А в том, что у этого выродка действительно есть такая постоянная потребность, я уже убедился, – за 10,5 месяцев, что я его наблюдаю, он постоянно, неотвязно цепляется то к одной жертве, то к другой, и если не бьет, то уж поминутно кричит ей что–нибудь глумливое и издевательское. Так было еще до появления у нас Трусова (его перевели с 6–го барака), да и сейчас он постоянно норовит задеть еще кого–то, – в основном тоже из “обиженных”, которые по самим правилам этой иерархии не могут ему ни ответить надлежащими словами, ни ударить.
Ей–богу, стоило сюда попасть, чтобы увидеть эту мразь и лично наблюдать – как солнце в капле воды – настоящий, без всяких льстивых прикрас, характер народа. Сапог может служить настоящим символом всей русской мерзости, прущей из самых народных глубин (как Богодул у Распутина в “Прощании с Матерой”). Да уж, веселенькое “хождение в народ” на 5 лет у меня получилось, приобретенного опыта хватит осмысливать надолго. Только вот как – зная все это – жить дальше в этой стране, среди этой мрази?..
17–08
По утрам мне кажется, что никакого будущего у меня уже нет, а к вечеру – появляется просвет, начинает казаться, что оно все–таки есть...
26.6.08. 6–50
Омерзительно и на душе, и вокруг. Просыпаешься – и вспоминаешь все это, – и лучше бы не просыпался...
Зарядки, м.б., не будет, т.к. всю ночь, со вчерашнего вечера, льет проливной дождь. Вся земля раскисла, по дороге в столовую – уже не просто лужи, а моря.
Со связью опять беда, и это убивает больше всего. По милости каких–то идиотов, которым ее поручили, а таким поручать ничего нельзя, – связи опять нет. М.б., наладится сегодня вечером (как этим лохам обещали), но 99%, что нет. Придется опять пережить все то же, что было в конце апреля – 1–й половине мая. А я–то так радовался, что хоть это наладилось, наконец. Теперь опять то же мрачное чувство оторванности, потерянности, что и всегда, когда нет связи: случись со мной что–нибудь ужасное, – мои долго не будут ничего знать...
Сегодня – “режимный” день. Или он был вчера, в среду? Короче, сегодня по ИХ расписанию – законный день для шмонов, и шмон вполне реально может быть. Выгонят всех под дождь?..
В ларьке вчера таки не оказалось белого хлеба, а у меня, даже сильно зачерствевший с той пятницы, он уже кончился. Придется завтракать черным, – омерзительная, почти несъедобная кислятина, выдаваемая в столовой в виде “пайки” 3 раза в день. 8–40
Выходили на завтрак, – дождь был совсем слабенький, еле капал. А обратно (всего несколько минут в столовке) – уже довольно сильный. А по коридору между 2–мя заборами, там, где глубоченная лужа во всю ширь дорожки – навстречу нам 12–й отряд, человек 180, или сколько их там. И по трем шатким дощечкам они почти все и поперлись переходить эту лужу, а нам пришлось ждать (многие ушли по забору, по его нижней перекладине, цепляясь за забор руками, – но не с моей больной ногой и палкой в руке такие упражнения проделывать). Ждали довольно долго, – вернулся я в барак мокрый почти до нитки. И сейчас, слышно за окном, – льет как из ведра... 28.6.08. 11–10
Глубочайшее разочарование в людях, в жизни, в идеалах, в друзьях, в коллегах, во всем и во всех – вот итог 2–х с лишним лет моего пребывания в тюрьме и на зоне. Никого нет, ни на кого нельзя положиться, всем все до лампочки. Только мать, единственная, – но и с ней бывает порой трудно из–за ее склонности к истерикам и крику...
Ленка моя спрашивает у Е.С. по телефону: не обиделся ли я на нее, что она не приехала. Лучше б ее не было вовсе, чем вот так – после стольких лет, после стольких переживаний о ней, надежд и светлых воспоминаний уже в тюрьме. “Как поленом по лицу...” Лучше б, правда, не было. И теперь уже – ничего с ней не будет, это ясно. Зачем она мне – такая? Чтоб сбежала в первый же острый момент, как из Киева? Чтоб видеться только когда у меня все хорошо?
Ни письмо отправлять я ей не буду, уже написанное и лежащее почти неделю. Ни с днем рождения поздравлять. Умерло все...
Если не считать матери, – мне, в общем–то, и не нужна здесь, по сути, связь. Берешь телефон в руки – а позвонить–то и некому. Один ты на свете... 15–41
Какое, к черту, в самом деле, может быть “построение демократии”, о котором говорил Паша Люзаков в 2004 году на допросе по моему делу? Какая вообще, к черту, этому народу, в этой стране – демократия, о которой все мечтает с 1989 года Женя Фрумкин? По чести, по совести, от всей души – этот народ (сброд, быдло и мразь) достоин разве что газовых печей, крематориев, поголовного уничтожения на вечные времена!
Потому что, если перевернуть знаменитую народническую формулу XIX века (которой и по сей день поклоняются многие) – о “вине интеллигенции перед народом”, – то получается не просто, что народ виноват перед интеллигенцией (да еще как виноват, начиная с процесса 193–х, продолжая “философскими пароходами”, обструкциями на “собраниях трудящихся” Сахарова и Солженицына, и т.д. и т.п.) – я вот считаю и заявляю, что этот паскудный народ–сброд виноват И ПЕРЕДО МНОЙ ЛИЧНО! Да–да, именно так! Потому что мне (или нам – горсточке приличных, цивилизованных людей в этой стране, любящих свободу и имеющих человеческое достоинство) свободу в одиночку не отстоять. А эта мразь, эти “пролы” – не хотят. Более того, они – не просто преданные рабы всех этих путиных и макаревичей, покорные любой их прихоти. Они – еще и стадо стукачей у них на службе, и не только тебе за твои права не помогут бороться – но сразу же тебя выдадут, настучат, как стучали на меня на воле, или сами накинутся рвать любого “вольнодумца”, если он появится среди них.
Именно из–за этого народа выродков и рабов я здесь сижу, в этом дерьме, и еще 995 дней мне тут сидеть. Этим мразям не нужны их права – и на мои они плевали тоже. Если уж родился в этом хлеву, то можно жить лишь по уши в том же навозе, что и остальные его обитатели. Или – уезжать, или же – спалить этот проклятый коровник вместе со всем его скотским населением к чертовой матери!
Действия (точнее, бездействие) этого проклятого народа по незащите и неспасению меня и всех таких, как я, от государственной расправы прямо попадают под статьи его же УК: “преступное бездействие” и “оставление в опасности”. Таким образом, русские (население РФ) – прямо и недвусмысленно ПРЕСТУПНЫЙ НАРОД.
30.6.08. 10–54
Самая грустная новость – СДиПовскую будку возле нашего забора доделали – и, как и ожидалось, тут же стали запирать “локалку”, т.е. калитку с нашего двора на “продол”. Сейчас, кроме времени проверок и походов в столовую, она постоянно заперта, просто так никуда не выйдешь, надо просить СДиПовца открыть.
Ночь с позавчера на вчера прошла почти без сна. Эти твари уголовники громко орали в “фойе”, носились с топотом туда–сюда, – в общем, колобродили вовсю, нисколько не смущаясь тем, что другие люди в этом же помещении спят. Главное же – они гнали брагу. Целая куча больших бутылей, железных и пластмассовых ведер с этим дерьмом, еще какая–то тара... Потом с ночным обходом пришли “мусора”, засекли как–то одно не спрятанное при их приходе ведро с торчащим из него кипятильником, хотели забрать
