Будет, видимо, и проверку проводить. Никак в отпуск не уйдет.
Рекордное количество книг должно прибыть в этот раз, – 6 штук, и все, как я понимаю, не тоненькие. Купил их в основном Тарасов, которому список передала мать. Все хорошо, конечно, но как я потащу их (вместе с 23 кг. основной передачи) со свиданки в барак, а потом, в ноябре, как мать повезет их обратно, – трудно даже представить...
21.10.08. 9–40
Самая главная, поистине офигительная :) новость, – они таки доделали “плац” во дворе! “Они” – это не администрация, конечно, а местные блатные. Дня 2 назад привезли и на месте “плаца” сложили целый штабель нового, не битого кирпича. А вчера утром его – фактически половину всего “плаца” за 1 раз – вдолбили во вскопанный лопатой песок 2 или 3 блатных. Среди них не было того, который еще летом начинал этот процесс и затем бросил на половине. Он пришел позже, к самой проверке, и только удивленно посмотрел, подойдя поближе, на доделанную без него работу. Кстати, и это, и физические работы по ремонту телевизионной и “кухни” (не закончена по сей день) блатные выполняют здесь сами, – им это типа разминки или физзарядки, что ли, черт их разберет. Но мыть полы и туалеты, убирать снег и т.д. они, разумеется, заставляют “обиженных” и колотят их почем зря, если сочтут, что убрано плохо.
Никаких особых новостей нет. На улице мрачно, сыро и холодно, – хорошо хоть, дождя нет. Отрядник не приходил ни вечером в воскресенье, ни утром в понедельник, как приходит обычно, – есть надежда, что, м.б., ушел наконец–то в отпуск. Осталась всего неделя до очередного короткого свидания, на которое вместе с матерью вроде бы собирается приехать и Паша Люзаков, но, увы, уверенности, что он точно соберется, нет.
Еще штришок к портрету этого сброда, то бишь народа, среди которого угораздило родиться и жить. Вчера после обеда какой–то хмырь, мне неизвестный, с другого барака, ходил по центральному проходу нашей секции взад–вперед и разговаривал по телефону. Лет 25, ну, м.б., и 30, но вряд ли. Простецкого, тупого, примитивного вида, – как говорят, лицо, не обезображенное интеллектом. Достойный представитель нашего глубокоуважаемого простонародья, короче. Говорил он с женой, которую, как выяснилось по ходу разговора, зовут Маша, с которой он, видимо, официально расписан, т.к. очень упирал на то, что она замужем. Жену он, короче говоря, “воспитывал” по телефону за то, что она, как можно было понять из его слов, на несколько дней уехала к каким–то подругам и развлекалась там вместе с ними. Фразы этого персонажа были настолько примечательны, что я стал их за ним записывать.
“Тебе что, куража не хватает?”; Ты замужем – жди мужа и постись!”; “Забудь про гулянки, про подруг, раз ты решилась на этот шаг” (выйти замуж); дальше, говоря о времени своего возвращение после отсидки: “Если у тебя и будут куражи, то они будут только вместе со мной!”. После этого он вроде бы исчез, перестал ходить мимо меня. Но где–то, м.б., через полчаса возник снова, с тем же телефоном, и разговор продолжился. “Ты у меня самая святая, б..., в жизни”. После этого довольно неожиданного признания, однако, последовало вновь: “Ты осознанно пошла со мной вразрез”; “Ты изначально сознавала, что я это не одобрю, и все–таки это сделала”; “Ты осознанно игнорировала меня”.
Т.е., и в XXI веке их отношение к женщине – это чистый Домострой, как встарь, Вся современная европейская цивилизация с ее блестками и свежим ветром свободы, – вся свободная любовь, дискотеки, наркотики, косметика и мини–юбки, – все это только маска, мишура, видимость современной европейской цивилизации без ее сути, – как всегда у нас, как писал Герцен еще о “реформах” Петра I Да и эта видимость – только в крупных городах, больше в Москве, а на периферии, в глубинке, в глуши – вот он, чистый Домострой. Хуже, чем Kinder, Kuche, Kirche, от которого давно отказались немцы. “Пояса верности” вспоминаются... Ихлов в 2001, после 9/11, писал, что основа основ исламского фундаментализма – ненависть фанатиков к несомому ветром европейской свободы праву женщины самой выбирать себе партнера. Интересно было бы рассмотреть этот же вопрос применительно и к русской домостроевской патриархальщине, усиленно насаждаемой сейчас и на гос. уровне (плакат против СПИДа, виденный в метро Шендеровичем). Но он жив и так, и это не агитпроп его в народе насаждает (так же как и ненависть к США, вражду к Западу вообще, и т.д.) – нет, скорее это массовые вкусы и запросы самого населения формируют содержание и стиль этого агитпропа, который иначе не будет пользоваться спро сом. Спрос на тоталитарную идеологию рождает ее предложение, короче, только в основе ее теперь вместо коммунизма – православие и пр. средневековая дикость. Дикий, неспособный к цивилизации и развитию народ, сброд, который в духовном смысле – только ломать безжалостно об колено...
18–15
Отрядник, сука, явился перед ужином опять. Значит, он все же пока не в отпуске. Скорей бы... Хоть чуть–чуть полегче будет, хоть на время.
Выродок, не дающий мне жизни в проходняке и ходящий по моим ногам, сговаривался днем с другим выродком – Сапогом – о том, что вечером они поменяются местами. Т.е., Сапог переедет сюда, в проходняк ко мне. Конечно, лучше и спокойнее жить от этого мне не станет. Из огня да в полымя, как говорится... Одно радует: Сапог через 2 месяца, 22 декабря, освобождается, а этому, нынешнему, – еще сидеть года 2. Но и кто ляжет после Сапога на его место – тоже неизвестно, и как бы жизнь в проходняке не превратилась в один сплошной кошмар, как в том году. (Помню, мне надо ужинать, лезть за едой в баул и готовить ее – а в проходняк набилось человек 10 подонков, из которых 4, кажется, играют в карты на табуретке, поставленной посреди проходняка, а остальные наблюдают за ними. Ни войти, ни выйти, ни встать со шконки, ни повернуться, ни шевельнуться. И когда закончат – черт их знает...)
22.10.08. 11–17
Обмен 2–х подонков местами и проходняками пока что не состоялся, – м.б., не состоится и совсем. Скорее всего, это был треп пустой. Так что молодое, наглое хамство в проходняке продолжается, цветет и пахнет вовсю.
Ничего, в общем–то, не происходит. С воли вести не слишком утешительные. Поедет ли Паша ко мне на свиданку, так до конца и не ясно, хотя он обещает. Может получиться накладка – ему надо еще успеть приехать в Москву из своего Торжка и купить билет.
Побрился. Положенных мною самому себе 10, даже 9 дней с прошлого бритья еще не прошло (положены они в целях экономии бритвенных станков), но 28–го, перед свиданкой, по любому надо будет еще раз бриться, т.к. идти небритым через вахту крайне нежелательно.
Кто бы знал, черт возьми, как здесь тяжко и тошно, как отвратно и тоскливо просыпаться тут, в бараке, еще затемно, по утрам, перед подъемом, – хотя уже вроде и попривык маленько, уже 3–й год заключения и 2–й – в этом самом бараке. Но тошно – сил нет!.. Омерзительно настолько, что не хочется жить, – лишь бы не начинать этот заранее ненавистный проклятый день, известный загодя уже наизусть, – кроме разве что возможных в любой момент неприятностей, выговоров, “закусов” с местными дебилами (вроде как тогда в ларьке) и т.п. И больше всего мучает вопрос: будет ли за это какое–то воздаяние, компенсация, или это все зря, путь в никуда, и мне суждено унести в могилу память о пережитых здесь – в этом бараке и в этой стране – унижениях и мытарствах? Конечно, не от меня зависит воздать им всем по заслугам за это; но несомненно и другое: от моих усилий, от приложения всей моей энергии и сил для расплаты, для возмездия, для разрушения дотла, в пыль, этого проклятого государства, – тоже зависит не так уж мало. И я приложу для этого все силы, – даже и отсюда по возможности, но главное – когда выйду отсюда (если мне это суждено). Клянусь!
Сегодня предстоит опять ларек. Надо идти – хлеб нужен и лапша, а кроме этого – уж что будет, от консервов до сока. Раньше “предстояла”, как заведомо тягостное и неприятное событие, одна баня (ну, кроме шмонов, но они нерегулярны). А теперь еще и вот это тоже тяжело и неприятно “предстоит”, – очереди, попрошайки, духота, глупейшая, но с важным видом читаемая блатными мораль о святости “общего”, и т.д.
16–10
...Но на сей раз они буквально одолели!.. Началось это еще в бараке, до обеда, почти сразу после проверки. Одно такое молоденькое, прыщавенькое “общее” из высшей блатной категории подошло насчет чая и конфет. Я сказал, что не знаю, как там все сложится, видно будет на месте. Потом оно еще подходило и узнавало пару раз в самом ларьке. А под конец, встретив меня чуть ли не в самых дверях барака и узнав, что на сей раз у меня (как они говорят) “не срослось”, – поохало и грустно спросило, нет ли у меня конфет – попить чаю. У меня для него конфет не было (для таких вообще редко что бывает у нормальных людей). Разумеется, не подлежит никакому сомнению, что, как оно же уверяло меня и в этот, и во все прошлые разы
